Потерянная

Я выпалила, пятясь прямо на единороге:

– Ты в свое уме? Не полезу я в это пекло. Меня солнце чуть не зажарило, а ты снова в духовку гонишь. Не выйдет. Хочешь убить – придумай что-нибудь другое.

Пламя разгорелось еще сильней, огонь в середине стал белым и загадочно потрескивает камнями. Я прикрыла лицо ладонью – да таким жаром можно плавить горы! Пускай предложат гномам, может выручат чего, солнечные скряги.

Лицо белокожего приняло отрешенное выражение, в глазах полыхнуло синим. Слушает в пол уха, наверное, грезит о сияющем источнике, или как там его.

Он смиренно сцепил пальцы перед собой и проговорил с расстановкой:

– Миледи, через ворота Эолума могут пройти лишь эльфы с чистой душой. Остальные сгорят в священном пламени. Уверен, вы справитесь, несмотря на… – он окинул меня оценивающим взглядом, – свою необычность. Тем не менее, я не могу рисковать безопасностью города.

Внутри меня все закипело. В голове мелькнула мысль – может пришпорить Арума и умчаться подальше от этого хаоса и безумия?

Покосилась на единорога. И поняла, что не выйдет. Он же боевой товарищ, хозяина не предаст из-за какого-то пламени. Потом, солнечные эльфы хорошо знают местность и быстро меня найдут.

Я простонала от беспомощности. Лисгард опустил руки и сосредоточенно смотрит, как перепугано дергаю ушами. Взгляд холодный и бесстрастный, в глубине зрачков мелькают опасные искры.

Он снова сделал приглашающий жест и взялся за локон единорога.

– Миледи, прошу, – сказал он спокойно. – Это неизбежно.

Я метнула в него бешеный взгляд и прошипела:

– Ладно, Лисгард. Если я сгорю – моя кровь будет на твоих руках. Буду призраком являться тебе каждую ночь и мучить пока, не отправишься на тот свет. А когда, наконец, помрешь, буду терзать твоих детей и внуков.

Он безразлично хмыкнул, чопорно поднял подбородок и повел Арума к воротам. Копыта глухо простучали по выжженной траве. Я презрительно заглянула в рубиновый глаз предателя, единорог лишь вздохнул, сдувая бока, как кожухи.

Арум на секунду замер у самого края. Кожу опалило жаром, из прохода полыхает, как из домны. Посмотрела на высокородного – тот шагает, как ни в чем не бывало.

Я зажмурилась – не хочу смотреть, как кожа сморщится, покроется пузырями и полопается. А боль… Боль стерплю, чего уж мне.

Сверху донеслось хлопанье крыльев, я открыла глаза и подняла голову. Прямо надо мной нарезает круги огромный ворон и косится белесым глазом. Кажется, это он ляпнул на меня в пустыне переваренным обедом.

Белокожий его не заметил и пялится в огонь с фанатичной преданностью.

Ворон сделал еще один круг и замер строго надо мной. Не знала, что вороны так умеют. Затем круто спикировал и кувыркнулся через крыло.

Сверху ударил ледяной порыв, по спине пробежала волна серых мурашек и скрылась где-то в области юбки. Озноб пробрал до самых внутренностей, будто растворился в крови.

Хотела помахать ворону, но птица кинулась в сторону и молча скрылась в верхних ярусах леса.

На меня опустилось странное спокойствие и умиротворённость. Покосилась на Лисгарда. Тот выжидательно поглядывает на меня и нервно стучит носком по траве. По лицу вижу – ворона не заметил.

Единорог сделал несколько шагов к проходу. С удивлением обнаружила, что огонь больше не обжигает, языки пламени почти касаются ног, но чувствую лишь легкое щекотание. Чудны дела твои.

Я чуть пришпорила Арума и двинулась навстречу полыхающим вратам. Единорог, гарцуя, вошел в огонь. Уши нервно подергиваются, глаза дикие, но шагает уверенно. Точно, как я и думала, ходит он тут часто, а что боится – так больше выделывается. Огонь для него безвреден.

И для меня, похоже, тоже.

Покосившись на высокородного, я проговорила с ухмылкой:

– Так-то, высокородный солнечный лорд.

– Вы о чем?

– Не только вам с огнем дружбу водить, – пояснила я. – Хоть такая дружба и попахивает горелым мясом и старой сажей.

Вскинув голову, я выпрямила спину и гордо проследовала на другую сторону.

Копыта Арума зацокали по ровно уложенному камню, вход в город почему-то совсем пустой. Ожидала увидеть толпы стражников, на худой конец парочку горожан. Но передо мной лишь узкая улица и витиеватые балконы. Брусчатка блестит полированными боками, стены домов, белоснежные на столько, что так и тянет испачкать.

– Слишком светло, – пробормотала я. – Надо какие-нибудь стеклышки для глаз, чтоб затемняли.

Оглянулась, Лисгард вышел сразу за мной и остановился у ворот. Руки солнечного замельтешили, как лопасти мельницы. Раздался уверенный голос. Если бы не пытался меня сжечь, засмотрелась бы.

Проход ярко вспыхнул, мерцающие искры рассыпались по брусчатке и потухли. Врата исчезли, оставив гладкую белую стену из зачарованного камня.

Я придирчиво осмотрела себя – кожа ровная, здоровая, разве что пыльная. Даже волосы не опалило.

Высокородный подошел ко мне, сияя от радости. Безумный огонь в глазах пропал, смотрит довольно, с уважением. Он похлопал единорога по серебристому боку, губы растянулись в сдержанной улыбке.

– Вот видите, миледи, – проговорил он бодро. – Я говорил, если дух чист, огонь не причинит вреда.

Я с сомнением посмотрела на Лисгарда, пытаясь найти остатки фанатичного блеска. Белокожий смотрит открыто и бесхитростно, на чистом лице уверенность и одухотворенность.

Смахнула пальцами пыль с плеча и сказала язвительно:

– А если бы причинил? Если бы я вспыхнула, как пучок соломы?

Лисгард проговорил со скорбным лицом:

– Я бы очень расстроился. Но что поделать, солнечный источник неумолим.

Эльф прикоснулся пальцами к шее Арума и мы направились вверх по улице. По мере продвижения стали попадаться эльфы. Одни не обращали внимания на меня, другие откровенно пялились, останавливаясь посреди дороги.

Все, как один, белокожие, с торчащими ушами. Волосы туго затянуты в хвосты и косы. Одежда скромная и аккуратная – на женщинах платья в пол, на мужчинах длинные брюки и свободные рубахи. Я бросила на Лисгарда короткий взгляд. Он отличается от горожан – сияющие доспехи сверкают на солнце, волосы свободно скользят по плечам, наверное, никогда не завязывал. Смотрит уверенно и по-хозяйски.

Я повертела головой и спросила:

– Почему так мало народа? Где все?

Лисгард приветственно кивнул какому-то эльфу, тот почтительно поклонился и поспешил скрыться за дверями с изображением иголки и нитки. Белокожий устремил взгляд вперед и сказал многозначительно:

– Благородные эльфы редко занимаются праздными шатаниями.

Я отклонилась назад, откидывая запутанные волосы, и ухмыльнулась, все такие одухотворенные, куда уж расхаживать среди бела дня. Затем отвернулась в сторону, делая вид, что разглядываю присевшую в реверансе белокожую.

– Чем же они занимаются? – невинно спросила я.