Границы достоинств

Ольга задумалась.

– Да, такой факт был. Точнее будет сказать, не факт, а человек, но достаточно давно, в прошлой жизни. Однако…

– Что?

– Он, наверное, уже вернулся. Вернулся с тюрьмы. Точно. Калина. Был такой персонаж начала девяностых. Соня избавиться от него никак не могла.

– Значит, тебе известен Сонин адрес? Пожалуйста, поедем к ней! Я не смогу ждать и часа! Я сегодня на своей машине. Свободна как ветер! По дороге все мне и расскажешь.

Они сели в голубой кабриолет, один из автомобилей, подаренных Мастером своей пассии, и влились в разноцветные гирлянды городского потока машин. В разговоре выяснилось, что описание этого самого Калины очень схоже с внешностью желтоглазого человека, часто навещающего Мастера. Его никогда не приглашали за стол, не представляли Оксане, разговоры велись только за крепко закрытыми дверями кабинета, точно он являлся лишь деловым собеседником хозяина. Но это был единственный собеседник, с которым обсуждались дела в доме Мастера, а не в его офисе.

Раз выяснилось такое совпадение, то вывод возник сам: желтоглазый персонаж явно служил звеном между Соней и Мастером. Но в каком деле? И играет ли роль связь Оксаны с ним? И причем здесь, если причем, слова незнакомца об убитой дочери учителя? Жуткая загадка…

– Поверни сюда, – направляла Ольга, – здесь ее улица, а вон там кафе, где мы встречались. А за светофором будет дом, где Соня и ее новый муж снимали квартиру. Я, кажется, вижу ее машину. Белый “Форд” видишь? Стой. Красный свет!

Они затормозили у светофора. И вдруг обе увидели, как темноволосая девушка открыла дверцу замеченного автомобиля и исчезла в салоне.

– Это она!

– Это она?

Они воскликнули одновременно, наблюдая, как белый “Форд” трогается с места. Наконец, загорелась зеленая секция. На маневренной новенькой машине, Оксана без труда догнала Сонин автомобиль, но дать знак или приблизиться постеснялась.

– Ксюша, ты что? Сомневаешься, что это твоя сестра? – удивилась Ольга.

– Нет, теперь не сомневаюсь. Я узнала ее. Но…

– Что же ты? Поморгай фарами.

– Понимаешь, я вдруг подумала, а что я ей скажу. Ведь я, получается, живу с ее врагом.

– Откуда ты могла это знать? Так?

– Все равно, мы оказались по разные стороны баррикад. Я, сама того не ведая, ее предала. Она меня возненавидит.

Не успела она это сказать, как с машиной Сони пошло что-то не так. Она хаотично завиляла на своем ряду, то ли потеряв управление, то ли стараясь не наскочить на идущий впереди транспорт. Складывалось впечатление, что у машины отсутствуют тормоза. Девушки насторожились. Оксана сжала руль в предчувствии непоправимого. И тут “Форд” резко свернул на второстепенную дорогу, неровно покатил по обочине, обдираясь об кусты и уходя все глубже от асфальтированного полотна. Скорость заметно снизилась, и, наконец, автомобиль завалился набок, задрав левые колеса и сумев не опрокинуться. Ольга выскочила, дернула дверцу “Форда”, склонилась над скорченной Соней. Оксана суетилась рядом.

– Оля, о-о-ой! – протяжно застонала Соня. – Живот…так болит…схватывает, дышать не могу.

Ее аккуратно под руки отвели в кабриолет, а Оксана все повторяла:

– Сонечка, сестренка моя, узнаешь меня?

Соня смотрела на нее мутными от боли глазами и с трудом верила в реальность. Они немедленно тронулись, вынырнули на главную дорогу, и кабриолет, на ходу подняв верх, запорхал между машинами, словно уходил от погони. Оля обняла подругу, побледневшую и скулившую, и увидела капли крови на ее белых джинсах.

– Соня, ты в крови, – испуганно воскликнула девушка.

– Я беременна… Двадцать недель, – простонала та, и все поняли, что самое важное – успеть довезти ее до больницы.

Потом бедняжка начала бредить, урывками фраз пытаясь что-то рассказать, или вдруг выразить удивление, слабо улыбаясь сестре сквозь слезы после стольких лет разлуки, роняла слова, от которых бежали мурашки по коже:

– Прикончил… Вот он меня и прикончил…Страшно…Как такое могло…

Пока ее спешно вносили на носилках в приемный покой, девушки бежали следом, и сердце их сжималось, когда Соня, пытаясь поймать их лица в поле зрения, смотрела страдальческим взглядом.

Глава 20

Вскоре все закончилось. Ребенка спасти не удалось.

Соня спала около часа, потом пришла в себя. Девушки сумели выпросить белые халаты, и пройти к ней. Обе ужасно боялись Сониных слез, приготовившись ее утешать изо всех сил, но Соня равнодушно приняла утрату, словно знала, что это случится.

Никто не тревожил ее расспросами, пока она не заговорила сама. К тому моменту девушка смогла уже вставать, немного попила, но есть отказалась. Было видно, что при таком ее состоянии аппетит вряд ли появится.

Оксана тепло обняла сестру, рассказала о своей учебе в институте и о том, как познакомилась с Ольгой. О жизни с Мастером, конечно, утаила, уловив молчаливое понимание подруги. Девушки вышли в коридор, уступив Соне в ее просьбе затянуться сигаретой. Выяснилось, что всю свою недолгую беременность она воздерживалась от вредной, в первую очередь для ребенка, привычки, но теперь желала, как никогда, с ее помощью успокоить нервы.

– Я думала, что наконец-то нашла свое счастье, свою любовь, и ребенок был бы таким желанным, – она часто заморгала от подступающих слез и снова затянулась. – Я просто немею от страха, девчонки. Он погубил все, что я имею. Ребеночек погиб, потому что я сильно переживала. Так сильно, что думала, взорвется сердце.

– Это… Калина? Да? – осторожно спросила Ольга.

– Да. Как он меня нашел? Не понимаю.

– А что он сделал? Что все-таки произошло?

– Все очень странно. Он выследил меня, подошел. Спросил, как я живу. Спокойно, беззлобно. Мне тогда показалось, что Калина изменился, стал совершенно другим. У него поникший равнодушный взгляд, сутулая фигура, будто он в душе уже старик. Правда, лицо мудростью не озарено, – она саркастически усмехнулась, – наоборот, ничего не выражает, и глаза пустые-пустые. Я нисколько его не испугалась. Сказала, что замужем, что ребенка жду. На него это, по-моему, никакого впечатления не произвело, даже мне показалось, и интереса у него к моей персоне особого не было. Мы перекинулись парой шуток и мирно, абсолютно мирно разошлись. Но после этой встречи моя жизнь пошла под откос. Сначала сгорела палатка. Помнишь, Оля, я рассказывала тебе о подарке свекрови?

– Припоминаю. Ты говорила, что она откупилась от тебя.

– Да, это так, – и Соня обратилась к вниманию Оксаны:

– Я ведь развелась с первым мужем, сестренка. Ты многого не знаешь обо мне. Он оказался ужасным человеком. Иногда в хорошо знакомых вещах открываешь такое, от чего потом не можешь опомниться. Так случилось и со мной. И пока я не опомнилась, меня быстренько выселили из квартиры, а свекровь щедро от меня откупилась. Я тогда нигде не работала, и она предложила мне приличную сумму денег и подарила одну из своих палаток. Правда, содержимое выскребла. Да и не нужны мне были ее сникерсы и всякая разноцветная газировка. Я свой бизнес в ней открыла. Помню, как она вся покраснела от неудобства передо мной, когда деньги предлагала. Боялась, что откажусь и начну вопить о предательстве Петьки. А мне Петька к тому времени опостылел до одури, а брат его очень даже понравился. Я спокойно деньги и взяла. Палатку жалко, я старалась так красиво ее оформить, сделать ассортимент. После пожара написала заявление в милицию, а они сказали, что сплошь и рядом палатки горят, потому что в них по вечерам пьянствуют и трахаются и забывают электрические чайники выключить. Про Калину я умолчала, да и откуда мне было знать, его рук дело или нет. Может, встреча с ним – совпадение, а палатку сожгли конкуренты. Потом пропал Алешка, мой любимый мужчина, прямо перед свадьбой. Два дня я сходила с ума, на третий – в почтовый ящик пришло письмо, настуканное на печатной машинке:

“Не заберешь заявление, будет хуже”.

Я два часа ломала голову, как поступить. Ведь стало ясно, что палатку умышленно сожгли, значит, и на Алешку те же посягнули. Если пойти в милицию с этим письмом, по поводу пропавшего мужа ничего предпринимать не будут, только посмеются. Два дня – не срок. А за это время с ним что-нибудь может случиться. Вот я и решила заявление забрать. Следователь только обрадовался. А Леша не появлялся. Я прождала несколько дней, а потом…

Она запнулась, закрыла рукой глаза, пережидая резь подступивших слез.

– А потом его нашли в страшном состоянии. Он на человека не был похож. Еще бы несколько часов, и не откачали бы. Якобы, передозировка. Какая, мать их, передозировка? Он даже не курил! Дело пока не свернули, но, чувствую, за отсутствием криминала этим и закончат. Оксанка, ты что?

Оксана была ни жива, ни мертва.

– Бледная, как смерть… Тебе плохо?

– Нет. Просто страшно все это.

– Вот и мне, сестренка, страшно. Домой боюсь возвращаться. Лучше бы я за свое молчание попросила у свекрови квартиру. Теперь мне жить негде. Не домой же в Краснодар…

– За какое молчание? – бесцветным от ужасных догадок голосом спросила Оксана.