Границы достоинств

– Я спрятала папки. Был обыск.

– Да, я знаю, – Мастер был взволнован и будто поспешен, – ты умница. Мне нужно на некоторое время исчезнуть. Но не переживай, все хорошо. Вот деньги.

Он выложил крупную пачку денег на стол.

– Я больше не возьму ваши деньги.

Он понял смысл сказанных слов не сразу.

– Почему? Что-то случилось?

– Случилось. Моей сестре грозит опасность.

– Вот как? А что с ней?

– Хотите совет?

Он удивленно вскинул брови.

– Не надо недооценивать меня, – глядя ему в глаза, твердо посоветовала девушка.

Он несколько секунд рассматривал её. Когда же она изменилась, прежде нежная, робкая и податливая? Что-то в ней было ему знакомо. Манера тихо и весомо произносить слова, так, что в споре их не перекричать, острый взгляд, прожигающий насквозь, поза, энергия, ощутимая даже в состоянии покоя…

Это же он сам. Да, именно.

От её решительного настроя и своих мыслей он неожиданно покрылся мурашками.

– Я все знаю. Только скажите, как вы могли переступить через меня.

– Что ты такое говоришь? Ты – это все, что у меня есть. Понимаешь, всё!

– Немедленно прекратите ваше страшное дело. Я приказываю вам! Вы знаете, что она не убийца. Это бред. Никто не способен на подобное в юном возрасте. Она защищалась. Пистолет выстрелил не по её вине. Вам это известно.

– Представляешь, мой ребенок и увидеть ничего не успел в жизни, а его по глупости, по чьей-то шалости срубили под самый корешок. Ты просто не можешь понять, как вдруг перестать дышать вместе с ним и не посметь сделать вздох, когда боль рассекает грудь каждую секунду, словно плетка, и продолжает хлестать еще часы, дни, месяцы. Тебе кажется, что еще взмах, и ты не выдержишь, но почему-то еще живешь на последней грани терпения.

– И вы решили под плетку бросить ни в чем не повинного человека?

– Ни в чем не повинного? Мне уши режут эти слова. Моей дочери давно нет, а убийца ни в чем не повинная, как ты говоришь, живет, и ходит, и смеется, и знать не хочет, кого закопали в землю от такого её веселья. Ты никогда не спрашивала, где её мать, моя жена. А ее тоже больше нет. Вернее, тело есть, души нет. После того, как её вытащили из петли, она превратилась в водоросль. А виноватых нет. Так по-твоему?

– Напропалую крушить все вокруг, чтобы найти виновного – тоже не выход. Прекратите преследование, обретите разум.

– Нет. Я всю жизнь искал этого человека и не в моих силах продолжить спокойно жить, зная о том, что он есть на свете и радуется жизни. Оксана, ты всегда понимала меня. Ты поймешь меня и сейчас. Кто она для тебя? Напоминание о твоей далекой, лишенной всего, жизни в глуши. Ты даже уже не знаешь ее, она стала тебе чужой. А я для тебя – всё! Я – твой мир, твои блага, твоё счастье! Без меня сейчас бы тебя не было. И не только в переносном смысле. Я – твое настоящее и будущее!

И только сейчас, в эту минуту она впервые заметила странный огонь в его глазах. Нет, не огонь стремлений и желаний побед, которому учитель когда-то посвящал свои уроки. Это был огонь одержимости! Оксана отшатнулась и тихо проронила:

– Вы почему-то однажды решили, что все в мире должно быть только по-вашему. Если и я захочу того же, то нам вдвоем станет тесно.

Он тут же пришел в себя. Что это? Саботаж или угроза?

– Я благодарна вам за все хорошее, и я ухожу. Не ищите подходящих слов, я их слушать не буду. Я уйду в любом случае. Даже если вы остановите казнь.

Ей стало так легко, будто она давно мечтала высказать эту роковую мысль, подсознательно зреющую в ее голове. Оксана повернулась и устремилась в свою комнату. Она знала, что он пойдет за ней, что будет умолять, требовать, возможно, паниковать от отчаяния и, скорее всего, предпримет попытки ей помешать. Что он сделает? Что бы она сделала на его месте? Думать над этим вопросом у него времени нет, поэтому первым делом он, наверное, закроет ее в комнате. Ключи от всех комнат хранились только у Мастера. Но комнаты никогда не закрывались, кроме кабинета, поэтому и ключи никому не требовались. Спокойно лежали себе в столе хозяина, пока Оксана, однажды их обнаружив, не задумалась, для чего они ей сгодятся. И на всякий случай сделала копию некоторых из них.

Теперь ключ от ее комнаты лежал в маленьком сейфе, спрятанном под картиной, и ждал своего часа. Дверь вздохнула, Мастер вошел. Секунды подумав, сразу наступать не стал. Присел на её кровать, наблюдая, как девушка собирает вещи.

– И что, никогда не простишь?

– Простить? Причем здесь прощение? Вы преступник. Убийца. А ваш Калина работает топорно. В больнице оказался человек, не имеющий отношения ко всей этой истории.

– Причем здесь мой брат?

– Вам подробней известно.

Это был бунт. Мастер молчал, не зная, какое средство выбрать: кнут или пряник. Поставить избалованную сибаритку на место, напомнив, кто здесь хозяин и лидер, или растрогать обильными чувствами и любовными признаниями. Меж тем, она была настроена решительно. И вдруг, еще секунду назад уязвленный и сокрушенный страхом возможной потери, Мастер рассмеялся, сам того не ожидая. Оксана опешила, недоуменно посмотрев на него.

– Я открою тебе, детка, важную истину. Хорошая жизнь невозможна без хороших денег.

– Ничего, это не страшно, – Оксана отвернулась, продолжив свое занятие еще решительней.

– А вот тут ты ошибаешься. Жить ступенью ниже страшно. Очень страшно.

Но она лишь улыбнулась уверенной лучезарной улыбкой и стянула набитую вещами дорожную сумку с кресла.

– Без моих денег ты не сможешь, – Мастер заметно заволновался, сраженный ее улыбкой. Настрой девушки явно превалировал над его самообладанием.

– Почему вы решили, что у меня не будет денег своих?

– Дитя мое, – он сложил на груди ладони и воздел к небу глаза, пытаясь скрыть за иронией начинающуюся панику, – чтобы появились деньги в уважительном смысле этого слова, нужно не менее семи лет.

– Это слишком долго.

– Да.

– Мне понадобится… (она прикинула в уме) пару недель, пожалуй. А теперь я хочу одеться и немедленно покинуть ваш гостеприимный дом.

И с этими словами широко распахнула дверь, давая понять, что просит гостя за порог.

Он не посмел убеждать дальше, не посмел решить ссору непрошеными объятьями, как раньше, унимая её сопротивление, когда она снова становилась податливой, неизменно отдаваясь в его власть. Теперь она была другой. Он просто не смог сделать шаг в её сторону, так осадила она его уверенность, пошатнула его власть. И он вышел. А следом прозвучал поворот ключа с внешней стороны. Не решившись открыто укрощать нрав взбунтовавшейся Оксаны, Мастер выбрал путь тихого ареста.

Но, разумеется, при свете дня признал свой поступок поспешным и, не привлекая внимание, прибыл в особняк, рискуя своей свободой. Теперь он продумал модель разговора и намеревался помириться с красавицей. Однако, открыв комнату, её не обнаружил. Дорожной сумки не было тоже. Окошко было плотно закрыто. В прилегающей ванной комнате висело её мокрое полотенце и банный халат. Видимо, девушка, как положено, совершила все утренние процедуры перед тем как таинственно исчезнуть при невозможности самого этого факта. Он недоуменно стоял в пустой комнате, не веря в произошедшее, а затем бросился к гаражу, ключи от которого всю ночь пролежали в его барсетке, и, открыв ворота, убедился, что все машины, в том числе голубой кабриолет – на месте.

– Ты – гордая девочка, – с горечью проронил Мастер, – ну ничего, твоя гордость быстро сломается.

Он твердо полагал, что без всех привычных благ беглянка, сравнив жизнь до побега и после, очень скоро сдастся и вернется к нему.

На пороге Олиной квартиры стоял Роман, бледный и взбудораженный. Оказывается, Оле стало хуже. Поднялась температура и держалась уже вторые сутки. Роман нервничал, потому что переживал за свою девушку (в те дни его любовь заметно обострилась, наверное, на фоне беды) и потому, что нервничали врачи: с поджелудочной шутки плохи. Надо было ехать за Олиной мамой. Решили, что Роман вернется в больницу, а за женщиной поедут девушки.

На Сониной машине девушки отправились в Раменское. Всю дорогу сотрясались от страшной мысли, беспрестанно ползущей в голову. И вдруг Соня насторожилась.