Господин Разрушитель
Я всё сидел и думал. Что такого ей было скрывать, от чего Ева напугалась журналиста…
Я и сам немного опасался. Если вскроется подмена Юдина, прогремит жёсткий скандал. Моя карьера окажется уничтожена. Но разве настолько сумасшедшая идея может прийти в голову кому-то, кроме меня? Чтобы догадаться, нужно хотя бы допустить мысль… Это немного успокаивало.
Снег лежал только за городом и то, ошмётками на чёрной земле. Остальное, что падало, тут же растворялось, не задерживаясь на асфальте. Мы долетели до коттеджа часа за полтора, а за это время заснули все, кого не сморило в самолёте. Во время поездки я наблюдал в окно голые серые ветки. Типа любовался природой и, временами, грудами мусора.
Мы съехали с трассы, зарулив в жилой массив. Остановились возле ворот, над которыми выглядывал трёхэтажный кирпичный «дворец». Здесь мы поселимся на целый месяц.
Юра заглушил машину, и стало мертвенно, оглушительно тихо. Кругом – сплошной лес. Дома стояли на приличном расстоянии друг от друга. Место для любителей самоизоляции и трёхметровых заборов.
– Ну всё, приехали. – У меня онемела задница.
Хотелось отлить.
Мы с Юргеном обернулись в салон, откуда не донеслось ни единого возгласа облегчения. А там – сонное лежбище.
– Вы бухали, что ли? – Юра обиженно раскатал губу. – Без меня?
– Нет. Я им запретил до вечера. Впереди целый рабочий день. – Я дотянулся до руля, с силой зажав сигнал.
Подъём.
На улице раздался визг и звуки вспорхнувших птиц, в салоне тут же послышались маты.
– Бля-я-ядь, Лё-ё-ёня! Тварь!
Я знаю, знаю.
– Надо было их здесь запереть!
Ева ничуть не испугалась. Только поморщилась, растирая уши. Крепкая у девки психика…
– Какой план, Господин? – сонливо пролепетала она.
Глядя на то, как Ева погладила себя по лицу, зачесав острыми когтями волосы со лба, я весь обмер. Она надула губы, задрала к потолку руки и потянулась, выпячивая грудь. Кожаная куртка была расстёгнута, а ткань на чёрной облегающей водолазке под горло натянулась. И это зрелище показалось мне сексуальнее, чем когда девчонка пыталась оголиться. Особенно во дворе пустого трёхэтажного коттеджа и особенно, когда я имел представление, что скрывается под неприглядной одеждой…
Ева потянулась к ручке двери, но задержалась. Нырнула ею в рюкзак и достала зеркало.
Я зачем-то пялился, пока девка не выглянула одним зелёным глазом из-за ободка круглой стекляшки. Чёрный зрачок, расширившийся в темноте салона, нацелился на моё лицо.
Кхм, план…
– Сейчас оставляйте вещи в гостиной и спускайтесь в студию. Раскладываться будете потом, после записи.
Ева не моргала.
– А приёмы пищи нам положены? – Гриша перекатился башкой по подголовнику.
– Я закажу доставку. До города десять минут.
Юрген вышел, а за ним – Муратов с челкастым с заднего ряда. Андрей тоже потащился разбирать сумки, а когда он вылазил, я намекнул ему, чтобы забрал с собой Гришу.
Понятливая Ева продолжала делать вид, что поправляет макияж.
Спросонья Андрюха застыл, держась за ручку открытой двери. Но потом проморгался, распетушил драмеру волосы и дёрнул за плечо так, что тот чуть не упал на кресло.
Они закрыли дверь минивена снаружи. Мы остались с Никольской одни, и она моментально захлопнула зеркало, самоуверенно ухмыльнувшись.
– Я планирую сегодня прописать вокал для трёх треков, в том числе один – с тобой. А вечером… будь готова со мной расплатиться.
7. Брутальный самец
«Расплатиться» натурой, пока Никольская ещё не стала моим прибыльным проектом, она могла в любой момент. Но я поторапливался. Просто знал себя – стоит ей хоть в чём-то облажаться, и девчонка уже не будет казаться мне привлекательной игрушкой. Товар свеж, пока очередь только набегала. А в её конце находиться я не собирался. За двадцать шесть лет научился разбираться в людях.
Долго со сведёнными ногами и закрытым ртом она здесь не продержится.
Я облегчился и вышел из уборной. На первом этаже диван превратился в свалку дорожных сумок и курток. Огромный чёрный экран телевизора отражал половину комнаты, а ещё моё бледное от холода лицо. Я взъерошил укладку, двинувшись вниз по винтовой лестнице.
Диваны оказались заняты и в студии – бренными, распластавшимися по ним телами. Юрген восседал на крутящемся стуле и вертелся из стороны в сторону, втирая что-то челкастому о последней версии кубейса*. Тот уже раздобыл дежурный стратокастер* и понтовался, устроив на металлических струнах трель. Временами, как, например, сейчас, я всё ещё жалел, что Юрген находится не по обратную сторону стекла, преграждающего кабинет от звукоизоляционной комнаты. Эта гитара должна была реветь в его руках.
Ева стояла спиной, возле фоторамки, склонив голову на бок. Думаю, она впечатлилась футболкой с автографом Кори Тейлора* до глубины своей продажной душонки.
– О, пришёл! – Юрген пригладил белый ёжик на голове. Широко улыбнулся, чем заставил меня перевести на него взгляд с волос Евы, дотягивающихся ей почти до задницы. – С чего начнём, Господин?
– С оральных ласк! – С чего же ещё?! – Открывай проект.
– Оу… С утра-пораньше.
Я облокотился о столешницу и раздражённо уставился в экран. Полностью готовы были только четыре песни из двенадцати, а с каждым днём это всё больше давило на совесть. Времени оставалось жесть как мало.
У Юры за пультом стояла бутылка с питьевой водой. Я присвоил её себе, допив до дна и с хрустом сжав.
– …«Головная боль», «Такой, как ты», «На колени», ха-ха-ха-х, «Сгореть», «Отравись»… Нормальный списочек, Лёнь. А «Дорогая» что тут делает? Это же старый тречок.
Он помотал курсором вокруг названия.
– Старый. Его нужно реанимировать. Короче, «Отравись» пугает меня больше всего. С него нужно начать. Но там все инструменты прописаны, кроме соло. Пускай Ваня по-быстрому запишется, мне нужно на него ориентироваться…
Я осёкся и весь обмер от того, что только что вякнул. По-быстрому?
Долбануться! Это же не настоящий Юдин… Собственно, по этой причине я и оказался в такой заднице!
У меня на секунду кровь перестала качаться по венам. Я весь одеревенел и с опаской обернулся на Муратова, прикусив губу. Тот, ничем себя не выдавая, вальяжно поднялся с дивана и уже шёл к челкастому отжимать у него инструмент.
Я просто идиот… Стоило прописывать эту песню втихую – без новеньких, без потаскушки и тем более, без Юргена, в самую последнюю очередь просто отдать ему на сведение! Там ведь такие флажолеты… Мне, наверное, моча в голову ударила. Он сейчас опозорится…
Я начал сочинять заранее, как объяснить Муратовский провал.
– А хотя… Стой, – скривился я, глядя на то, как кудрявая голова пролезла между ремнём гитары. – У меня нет настроения писать её сегодня!
Муратов нахмурил косматые брови и сощурился, замерев перед дверью в комнату. У него недобро потемнели глаза. Натурально вышел из себя, практически Ваня.
– Подотри сопли, Савицкий, – буркнул он сотрясающим стёкла голосом.
У меня опустилась нижняя челюсть, а Андрюха залился смехом.
Это получилось слишком похоже на правду. Настолько, что у меня сжался кулак, а в ней хрустнула бутылка.
Ева тоже вынырнула из телефона, изумлённо рассматривая Муратова, подавшего голос. Кажется, с ней это впервые… Ненавижу его!
– Ни фига, у тебя бас! А я-то думаю, чего ты молчал всё время… – Юрген ему кивнул и натянул наушники. Я не знал, как Ваня умудрялся отмалчиваться, порой даже в компании, но только это нас сейчас и спасало. – Давай, иди, тюльпан* там воткни во второй канал. Лёнь, мы же не будем гонять человека зазря?
Я пребывал в ужасе, что Ванечка меня ослушался. Но этот стиль Юдина нельзя спутать, просто от Муратова не ожидалось такой подставы… Надеюсь, он понимал, что делал!
Я тяжко выдохнул.
– Ну, пиздуй, давай уже!
Жесть… Просто жесть.
Нужно его башку засунуть в деку акустики, висевшей над диваном! Я пристроился полулёжа на освободившееся место, рядом с Андрюхой и зло скрестил руки на груди. Дыхание вырывалось произвольно шумно.
– Наконец-то я услышу этого чела вживую!
Гриша поднялся со спинки и облокотился о колени, выглядывая Ванечку через стекло.
Мсье нужно было прихватить бинокль!
– Завались, микрофон всё пишет! – рыкнул я.
– Честно говоря, Лёнь, ты вздыхаешь громче, – раздалось из-за рабочего стола.
Конечно! Я щас просто подорвусь, если Муратов начнёт поганить риф! Если кто-то ляпнет хоть слово, я брошусь бить морды наотмашь!
Новенькие с Евой лупили на Ванечку во все глаза, а он уже закрыл дверь изнутри и подключился, настраивая инструмент на слух. В мониторах в кабинете периодически слышалось даже то, как он дышит.
– Разогреться надо? – передал ему в микрофон Юрген.
– Давай разок сразу с ритм-секцией на записи. А там как пойдёт.
Ох, Муратов…
Я отвернулся, чтобы этого не видеть. Слева, на отдельном диванчике располагалась Ева, задумчиво облокотившаяся о подлокотник и теребящая нижнюю губу пальцем.
Эта сучка точно считала «Ваню» привлекательным.
– Вы с Господином договаривались, когда вступать?
– Да, включай уже!
Она ловила с открытым ртом каждое его слово, пока у меня в рёбрах тревожно лупилось сердце. Нашла время…
Придурочный Муратов! Лучше бы ты родился немой! И не совался, куда не велено!
Я сжал булки, когда он запиликал интро, и прищурился. Ничего. На первых порах, до куплета всё могло звучать сносно, но чем дальше, тем становилось страшнее наблюдать за людишками с музыкальным слухом, не сводящих с Вани глаз. Гитара зарычала на забористом куплете, а я сильнее вжался в спинку.
Он звучал убедительно, агрессивно, но вроде… как-то иначе? Чёрт… У меня заложило уши, и я просто перестал существовать в этот момент. Требовать от Муратова снять с Юдина фирменный стиль – полнейший идиотизм? Иначе бы у нас каждый музыкант рождался гением! Но мне так хотелось выжать из него всё под копирку! Особенно сейчас, в тяжёлые времена. Когда за нами в любой момент могли начать охоту журналисты…
Особенно, блин, сейчас!
Андрюха пихнул меня в плечо, дождавшись, когда я выйду из прострации, и затряс волосатой головой, как на рок-концерте, довольно зарычав.
– Вот это мясо!
– Чел, ты просто в лучшей форме! Поверить не могу, что буду стучать* вместе с тобой… Ещё не поздно взять автограф?
– После меня!
Я ошарашенно завертел головой и понял, что парни восторгаются Муратовым вслух. Пока я пытался не обоссаться, он отыграл всю партию до конца, сплошным куском, а теперь нагло улыбался из-за стекла, уложив руку на бок.
Как этот сукин сын смог? Неужели он настолько безупречен…
Значит, Юдин не такой уж и незаменимый?
– Ну ты крендель! Я думал, мы частями запишем. Зачем я тогда вам нужен? – Юрген провертелся на стуле, остановившись на мне синими глазами, и пожал плечами. Отвернись, пожалуйста… – Лёнь, а тебе-то как?
Я сглотнул слюну и прочистил горло:
– Норм.
– Согласен, крутой. Дикий просто! Динамику всю выстроил, отнял у меня работу.
Он снова вернулся к микшеру.
– Давай ещё раз, что ли, для приличия. Сделаем по кусочкам: интро, куплеты, припевы и бридж с концовкой? У тебя это минут десять займёт…
До меня дошло не сразу… Мы спасены!
В мою закипевшую кровь выплеснулся адреналин, голова загорелась, и я был готов подбежать к Муратову и засосать его. Кажется, он превзошёл мои ожидания… Но, остановившись взглядом на Еве, я вспомнил о своей ориентации и поморщился.
Судя по выражению порозовевшего личика, она первая хотела его засосать…
Девчонка убрала за ухо прядь волос, разглядывая Муратова блестящими глазками. Но как только поняла, что я слежу за ней, улыбнулась, шире и хитрее. Из всех возможных игр со мной Ева выбрала самую бесполезную, скучную. Я слегка разочаровался её безмозглым предпочтением, потому что студент из Мухосранска, пародирующий Юдина, никогда не оплатит ей сценическое будущее, а вот я вполне мог и передумать. Да, она не знала об этом – Юдин в исполнении Муратова всех покорил. Но ведь этот Юдин ей ничего не обещал, чтобы она так поступала с Господином.
Такого с её когтистых ручек я не спущу.
Ваня прописал свою партию. А я, не забыв пихнуть подвергшего нас опасности засранца в плечо, зашёл в комнату следующим, нацепив наушники.
Надо признать, эта ярая ненавистница героев-любовников, со стекающей изо рта слюной и восхищающаяся Юдиным, смотрела теперь только на меня. Сейчас девчонка узнает, что такое настоящий экстрим-вокал.
В наушниках слышалось тонкое шипение и раздавался шёпот каждого, кто переговаривался в студии. Она помалкивала. А в просторной комнате, где я расхаживал, дыхание и голос словно впитывались в пространство. Звуки моментально погрязали в мягких поролоновых стенах. Я приблизился к микрофону и прорычал, прицениваясь к его настройкам.
Юра включил все прописанные дорожки и зашипел в динамиках:
– Компрессия – как ты любишь. Что по громкости музыки?
– Норм.
Я достал телефон и открыл заметки, в которых хранил текста. Разместил на подставке.
– Давай, распевайся.
Ещё чего! Во мне штормило столько злобы, выжигающей грудь и мозги, что я готов был выплеснуть всё с первой-последней попытки.
– Хер! Вы ещё не поняли? У нас сегодня битва! Кто сходу пропишется – тот брутальный самец, – пристроился я к микрофону и захрипел на расслабленных связках.
Из студии донеслось шуршание, а затем мужской смех.
– А можно к тебе зайти, брутальный самец? – Ева встала с дивана и гулко постучала в стеклянную дверь. Я удручённо приподнял брови, глядя на то, как она показывает пальцем на себя, а потом на меня. Что девчонка удумала? – Пустишь? Я просто никогда не записывалась в студии, хочу посмотреть, как ты это делаешь.
__________________________________
1. Кубейс (Cubase) – программа для звукосведения.
2. Стратокастер – модель электрогитары Fender.
3. Кори Тейлор – фронтмен Slipknot.
4. Тюльпан – разъём для подключения.
5. Стучать – играть на барабанах.
8. Я сожру тебя
– Да ладно? – Юрген приспустил наушники и удивлённо уставился на Кису. Артикуляция этого парня иногда пугала, особенно в сочетании с инопланетными причёской и бровями. – Я думал у тебя есть студийка. Почему-то так казалось…
У парней дрогнули рты. Я тоже призадумался.
– А разве вы знакомы? – Андрюха перевёл озадаченный взгляд с Юры на меня, стоящего тут, за стеклом.
С самого аэропорта они ни разу словом не перекинулись.
– Лично не знакомы. Но я её видел пару раз на питерских движухах, ещё вроде год назад.
Забавно, что девка так поздно нашла себе продюсера. Этот её шлюший финт в баре теперь показался мне криком отчаяния.
– Ева – это Юрген, Юрген – это…
– Ну, хватит трещать! – буркнул я. – Заходи.
Растерявшаяся девчонка заулыбалась и тут же запрыгнула в комнату, закрыв стеклянную дверь изнутри.
Помещение довольно просторное, чтобы не вставать прямо рядом с пюпитром, но Киса, нацепившая образ соблазнительной дурочки, подошла ко мне вплотную и прикусила нижнюю губу. Её тело, расположившееся в паре сантиметров от меня, словно нарочно источало тепло и похоть. А когда хитрый зелёный взгляд опустился с моего лица на ширинку, я даже слегка опешил.
Возможно, эта идея превзойдёт по тупости мою утерянную бдительность с Муратовым.
– Будешь так близко стоять – забрызгаю слюной.
Я угрожающе прорычал мимо микрофона в сторону её любопытного носа. Парни заржали, а Ева снисходительно ухмыльнулась, как будто это лишь доставит ей удовольствие. Возле женских насмехающихся глаз проявились лукавые морщинки.
– Включаю?
– Да. – Я пристроился к микрофону вплотную, рассчитывая, что девчонка отодвинется.
Но не шелохнувшаяся Киса буквально заглянула мне в рот. Я что, на приёме у фониатра*?
Если Ева планировала меня смутить, то у неё получилось. В данный момент я собирался выжать из себя все силы, чтобы выдать результат, а неуместный флирт только нервировал. Так что писать вокал в одной комнате с ней чувствовалось как нечто слишком интимное. Хуже, чем прилюдная дрочка.
Но выгнать её я не мог, Господину не может помешать какая-то девка! Из-за стекла на меня к тому же нацелилось пять пар пытливых глаз.
Я постарался уйти в себя, когда заиграла музыкальная дорожка. Зажмурил глаза. Гитарные партии, подкреплённые басом, густо зарокотали в наушниках. У меня расслабилась челюсть, а голос загудел из самых лёгких:
– Не надо смотреть, как я живу эту жизнь.
Пересчитай свои кости, грёбаный ты журналист!
Я засыпаю каждый вечер, зная, что мне не соскочить,
Ты же – губишь то, что даже видеть не заслужил.
Когда я сочинял эти строки, представлял, как показываю средний палец абстрактной толпе репортёров. Теперь у меня появился идейный вдохновитель, на возрастающей популярности которого было угодно сыграть.
Я сожру тебя, придурок.
Злобы скопилось предостаточно. На Муратова, на девчонку, с трудом смиряющую сбившееся дыхание, на всех сваливших от нас пустозвонов и чмырей пытающихся засунуть мне в рот микрофон с долбанным интервью.
К припеву я преисполнился ненависти так, что лоб и грудь вспыхнули, а голосовые связки послушно сомкнулись, позволяя благополучно орать журналюге пожелания отравиться. Собственно, в этом и заключался смысл песни. Лающий крик переходил в грудной голос, а затем и в вой. А гвозди на будущем надгробии журналиста – стаккато*, которым я вколачивал каждый слог между барабанами, отстреливающими сильные доли.
Удачи иметь дело с нашими фанатами, парень.
Ева проникновенно морщилась, глядя на то, как я чуть не откусываю поп-фильтр* на микрофоне. У меня хотя бы были наушники, другие – слушали снаружи. А она продолжала парализовано стоять, не отходя ни на шаг. У Кисы приоткрылся рот, задрожали ресницы и губы. На оголённых руках, выглядывающих из-под закатанных рукавов водолазки, проступили мурашки.
И это я не распевался! Закрались подозрения, что прежде она не имела понятия, кому демонстрировала свой оборзевший характер. И, оказывается, чтобы вызвать у девчонки вспышки благоговения, нужно хорошенько поорать.
Напоследок я решил разбавить скрим-партии гроулом, уже планируя вырезать этот кусок из песни. Но в данную секунду манёвр со сменой звукоизвлечения не оставил шанса белью девчонки остаться сухим. Музыка в наушниках оборвалась, а я утёр рот и дал круг почёта по репетиционной «клетке». С руками на боках, как после бойни на ринге.
Первый, на кого я посмотрел – Муратов. Он побледнел и, словно оглушённый, бегал взглядом то по стеклу, то по полу. Кроме меня, к счастью, его катарсис никто не замечал. С расправившимися плечами я почти оценил шок Гриши и челкастого, когда Юрген швырнул наушники на стол и натянул кожу на лице.
– О-хре-неть! – просипел он. – Вы, случайно, не планируете записать весь альбом за сутки?
– Да говно, мне не понравилось… Перезапишем всё по отдельности и без импровизации в конце, – я остановился поодаль от микрофона, потому что рядом с ним Ева всё ещё не моргала.
Мне было некомфортно к ней приближаться.
– Самокритично… Даже на тебя непохоже. Я думаю, надо оставить как есть. Вышло очень мясно, на эмоциях. На тебя так дама повлияла?
Никто не посмеялся, и даже виновница шутки откашлялась, приходя в себя. Возможно, это не шутка.
Меня реально раздирало выпендриться.
– Хочу перезаписать! Дай послушать. – Я уложил руку на горячую грудь и прохрипел, проверяя своё состояние. – Гр-р-ра…
– Не-а. Давай завтра вернёмся к ней?
– Лёнь, ахуенно вышло, – Андрей встал с дивана и приблизился к микрофону на столе Юры. – Зря только на неё потратишься. Пишите пока дуэт, хоть отдохнёшь, а завтра нормально послушаешь. У нас ещё есть время.
Ну… Андрюхе я мог довериться. Я вздохнул, пытаясь отделаться от беспокойства. Глянул на Еву, взволновавшуюся при слове «дуэт»… Чего это с ней?
– Окей, ладно…
– Брутальный самец, я тогда пойду наверх? Разомну свои… шустрые пальчики. Чтобы не ударить мордой в грязь после вас с Юдиным, – Андрей пригладил бородку.
– Мы тоже, можно?
– Валяйте.
Трое музыкантов, настроенных задать жару, ушли в поисках инструментов. Я рассчитывал, что Ванечка тоже найдёт повод смотаться, но он уткнулся в телефон и продолжил греть уши.
– Ну и я тогда щас чай сделаю и вернусь, – Юрген размял шею и встал с крутящегося «трона». – Вы будете?
Наконец-то, девчонка отозвалась, подавая признаки существования.
Мне уже начало казаться, что у неё лопнули перепонки.
– Можно?
– Без проблем.
Я, Ева и Муратов остались в студии втроём. Молча. Теперь даже безукоризненно отыгранная гитарная партия не спасала Ванечку от моей очевидной неприязни. Всё-таки он слегка нагловат и отвратительно хорош собой… Тряс кудрями и улыбался белыми зубами, набирая смс, наверное, своей благоверной. Не мог сделать этого наверху?
Хотя мне и самому было непонятно, почему я так завёлся. Иметь эту сучку прямо здесь я бы всё равно не стал.
Скитаясь по углам, я проверил пальцем уровень пыли на комбиках* и синтезаторе, похороненном в глубине комнаты. Замёрзшая девчонка раскатала рукава кофты и обняла себя за плечи.
Ну ничего, сейчас начнёт петь и согреется.
– Слушай, не ожидала, – внезапно заговорила она и подкралась поближе. – А ты крутой.
Хах! Смешная девка… Каким мне ещё быть?
В любом случае в чужих формальных подтверждениях я не нуждался.
– Естественно, – я всё-таки удовлетворённо сглотнул. – Ты не могла сказать другого.
Ева медленно и раздражённо выдохнула, закусив губу.
– М-да-а, ясно… Самовлюблённость головного мозга.
– А что такое? Я должен смущаться, как тёлка? Сказать: «ой, да ладно тебе»? Я прекрасно знаю, что ахуенный, в каком бы смысле ты это не сказала. Я – просто Господин и для этого много работал. Так что…
Мы жёстко сцепились взглядами. У неё оказался затуманенный, поплывший. Наконец, впервые я почувствовал себя на шаг впереди жалкой певички, потому что знал, что вызвал в ней восхищение.
Странно, что этого не случилось раньше.
– И всё-таки ты противный, – равнодушно закивала Ева. – Тебе стоило распеться.
Чё?
Всё это время подглядывающий за нами, как за змеями в террариуме, Муратов громко расхохотался.
– Нормально ты его.
А у вас, блядь, что, сговор? Кто первый вылетит из группы перед туром?
Дура! При всём микроскопическом уважении к её способностям, Муратов – более ценный игрок, ещё и с членом. Мне – выбор очевиден. Так выглядит мужская солидарность.
А опытным вокалистам мясные партии лучше петь сходу, не мучая связки!
– Знаешь? Сама распевайся. Текст в телефоне, – я вернулся к пюпитру и отыскал нужную песню. – Валяй, давай.
Она беззвучно подошла впереди меня. Наклонилась перед текстом, выпятив задницу, и начала вдумчиво читать вслух. По её спине скатились блестящие русые волосы.
– Кто я
Для тебя?
Голод
И тоска?
Или яд
На губах?
Я тот, кто не прячет
В рукавах
Ни лезвий, ни вранья,
Но не увлечётся
Чем-то больше белья.
И не захочет узнать, сколько слёз
Ты пролила.
.
Мне очень жаль, дорогая.
Ты отдалась. Тому, кто
Разменяет тебя
На пожар
С каждой дешёвкой, мучительно больно
Являясь во снах.
.
Сколько яда
Ты испила,
А сколько всё-таки мне
Припасла?
Не стоило так
Рисковать,
Ведь я тот, кто не станет
Доверять
Ни душу, ни пустяка
Во имя тупых
И нелепых клятв.
Ева прочитала всё от и до, подняв на меня побледневший взгляд.
Я, конечно, собирался записать с ней и жестяк. Но эта слащавая лирика, выбивающаяся из общего сет-листа прошлого альбома, преследовала меня на каждом концерте.
Что поделать? Девкам нравились сопли и даже то, как красиво мужики признавались им в том, что они ничтожны. Я был слегка в шоке – фанатки сочли мою правдивую исповедь романтичной. Это забавно, они отыскали там подтекст. Я старался не дурить и идти на поводу. На интервью соглашался: «Да-а, я столько вложил в этот трек. У-у-у»…