Слово Оберона

Я поймала на себе взгляд Уймы. Желтый, оценивающий взгляд. Я обернулась – людоед отвел глазищи.

Не к добру.

Я обхватила себя за плечи и вдруг вспомнила, что не ела уже много часов. Что устала топать по этим лестницам, спина ноет и колени болят, и хочется спать. Да: прикорнуть бы хоть на полчасика, пока Гарольд рисует узоры. Но нельзя, ведь людоед здесь. Может, он только и ждет, когда я отвернусь…

Гарольд замер, не отрывая мела от доски. Закрыл глаза. Он был бледнее, чем раньше, на лбу блестела испарина.

– Лена… Там в шкафу… Твой посох. Возьми.

Я подскочила. И усталость, и сон слетели с меня моментально. Шкаф был здоровенным дубовым сооружением в противоположном углу комнаты, за доской. Косясь на людоеда, я распахнула дверцу; внутри царило безобразие из набросанных как попало книг, бумаг, разноцветных перьев, сушеных ящериц и лягушек, бутылочек и баночек в сургучных шапках, светильников, морских раковин, огарков свечей, песочных часов, и все это было покрыто слоем пыли.

Я чихнула. Удивительное дело: в шкафу был сквозняк. Словно там, за нагромождением волшебных предметов, работал мощный вентилятор. Я чихнула еще раз и увидела в глубине шкафа круглое навершие моего старого посоха – наполовину рубиновое, наполовину изумрудное. Я протянула руку, но посох отодвинулся, не желая даваться хозяйке. Я потянулась сильнее…

И вдруг меня как схватят за запястье!

Я не закричала только потому, что мне пылью забило дыхание. А в следующую секунду я увидела большой желтый скелет: он держал меня, одновременно прикладывая костяшку-палец к выпяченным белым зубам. Велел молчать!

– Что там, Лена? – обеспокоенно спросил Гарольд.

Я молчала, но не исполняя приказ скелета, а потому, что у меня отнялся язык. Я могла только вырываться изо всех сил, но скелет держал крепко.

– Костяк, – невозмутимо проговорил Уйма, неведомо как оказавшийся рядом со мной.

– А, – пробормотал Гарольд. – Это сторож. Уйма, скажи ему, пусть отдаст.

Почти коснувшись меня, людоед подошел к шкафу, просунул внутрь волосатый кулак и заехал скелету в зубы. Послышался хруст, костяные пальцы разжались, я отлетела, споткнулась и грохнулась на пол.

В шкафу что-то гремело и перекатывалось. Ни на что не обращая внимания, Уйма аккуратно закрыл дверцу и протянул мне мой посох.

Я поторопилась встать, хотя колени тряслись и поджилки дрожали. Уйма преспокойно ждал; я выдернула посох из его огромной руки. Сжала его в мокрых ладонях и только тогда – немножко – успокоилась.

– Гарольд! Почему ты не предупредил… Почему не сказал мне, что в шкафу скелет!

– А где же ему быть? – Гарольд устал, это чувствовалось по голосу. – Конечно, в шкафу! Я не подумал, что ты не знаешь, извини…

Я обошла комнату и заглянула Гарольду в лицо. Он работал; пот на его лбу блестел обильнее. Нет, по счастью, это не шутка и не издевательство: мой друг в самом деле считал вполне нормальным, чтобы в шкафу у мага сидел сторож-скелет.

Пошатываясь, я подошла к окну. Глубоко вздохнула. Прижалась лбом к навершию посоха.

– Как же ты пойдешь за Ведьмину Печать? – спросили у меня за спиной.

Я резко обернулась. Волосатый дикарь Уйма глядел желтыми гляделками, бесстрастно и пристально, как кот.

– Ногами, – ответила я сквозь зубы. – А что?

– Ты испугалась обыкновенного дохлого костяка…

– Я не испугалась.

– И ты боишься меня…

– Не боюсь!

Уйма мигнул:

– А они дают тебе посох. Я бы не дал.

– А тебя никто и не спрашивает.

Уйма не ответил. Задумчиво покачивая головой, пересек комнату и уселся на скамейку.

Ну вы видали! Какой-то дикарь станет меня учить. Какой-то людоед будет упрекать меня в трусости. И все из-за Гарольда: возьми, мол, в шкафу…

Я крепче сжала посох. Пусть я не держала его в руках четыре месяца – его дал мне Оберон, и я таких тварей, бывало, побеждала, перед которыми самый волосатый Уйма безобиден, как мышка. Вот так.

Я прицелилась посохом за окно и выпустила в небо изумрудный светящийся луч.

И сразу стало легче. Я ничего не забыла, не разучилась. Я по-прежнему маг, и мой посох при мне, и что мне какие-то людоеды?

Не глядя на Уйму, я распахнула шкаф. Скелет на этот раз затаился. Я мигнула, посмотрела ночным зрением, разглядела очертания гладкой желтой черепушки. Несильно размахнувшись, ткнула навершием посоха. Захрустело, посыпались кости, череп, отвалившись, выкатился из шкафа и юлой завертелся посреди комнаты.

– Что ты делаешь? – простонал Гарольд. – Ты мне мешаешь!

– Был сторож – и нету сторожа, – заметил Уйма. – Приходи, вор. Бери.

Ну на редкость противный дикарь!

– Это ты его развалил, – я попыталась закрыть шкаф. Берцовая кость застряла в двери, мешая ей затвориться. Носком сапога я затолкнула кость поглубже.

Уйма хмыкнул. Гарольд снова остановился, не отнимая мелка от доски:

– Я вас обоих прошу – помолчите. Мне уже немного осталось. Если я сейчас ошибусь – все насмарку, и заново уже не успею.

Не выпуская из рук посоха, я уселась на подоконник. Уйма замер на скамейке – нога на ногу. Круглые желтые глаза разглядывали меня без всякого стеснения.

Я отвернулась.

Что скажет Оберон, когда узнает, что мы с Гарольдом его не послушались?

Это зависит от того, приведу ли я из-за Печати принцев. Победителей не судят… А если не сумею? Оберон, скорее всего, отправит меня домой без права снова увидеть Королевство…

Звезды уже не казались такими яркими. И я снова почувствовала усталость.

Приближался рассвет.

– Все, – сказал Гарольд.

Он стоял перед доской, когда-то черной, а теперь почти полностью белой, разрисованной. Его правая рука висела плетью, пальцы сжимали крохотный огрызок мела, и, казалось, мой друг сейчас грохнется в обморок. Я встала на цыпочки, дотянулась до его головы: