Красиво жить не запретишь

Анатолий Борисович поклонился.

– Очень приятно, – сказала я, – давайте мы наконец присядем, а то неудобно в одном купе вчетвером стоять.

– Вот и присядьте, отдохните, выпейте, – надевая пиджак, сказал Нубин, – а я пойду зарплату свою отрабатывать.

– К шефу, что ли, Михаил? – спросил Дима.

– К нему, к нему. – Нубин застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и поправил галстук. – Работа, сами понимаете, – сказал он напоследок и вышел.

– К какому шефу? – спросила я.

– Да к Никуленко Григорию Львовичу, – ответил мне Анатолий Борисович, – председателю нашего Союза художников.

– Интервьюировать, – выговорил Дима и хлопнул стаканчик водки.

Тут я вспомнила о своей легенде и начала забрасывать собеседников наобум придуманными вопросами: где родились? в какой школе учились? что хотите своим творчеством выразить? При этом я делала очень глубокомысленное лицо и рисовала в блокноте каракули. Очевидно, талант журналиста дремал где-то глубоко во мне и показался из подсознания только теперь.

Я чисто механически задавала вопросы, но думала при этом совсем о другом. Если Благушин действительно посвятил Нубина в суть дела, то почему ничего не сказал мне об этом при встрече? И потом, Благушин ведь знает, что обычно я работаю одна. Тем более в таком случае, как сейчас. Ведь никакого насилия в общем-то не предвидится, моя задача – элементарная слежка. И ни в каких телохранителях я не нуждаюсь.

Ай-яй-яй, Танечка, а ведь дело-то нечисто. Нужно позвонить Благушину. Только откуда телефон в поезде? Разве что мобильный.

– Ребята, – задала я очередной вопрос, – а телефон здесь где-нибудь раздобыть можно?

Художники переглянулись.

– У шефа если только, – сказал Дима и снова выпил. – А зачем тебе?

– А «Скорую помощь» мы как вызывать будем? Вдруг какой-нибудь скульптор преклонных лет выпьет слишком много водки и у него повысится давление.

Дима подавился куском сосиски, замахал руками, прокашлялся и вдруг оглушил меня взрывом хохота. Засмеялся и Анатолий Борисович. А я-то думала – Дима смутится, станет уверять, что он еще совсем не развалина, а даже напротив, ого-го еще, пошумит. Молодец!

– Постой, – поднял вдруг руку известный всей Украине художник-портретист, – у Панфилова телефон тоже вроде был. В девятом купе. Хотите, Таня, я принесу?

– Да нет, что вы, Анатолий Борисович, я сама сбегаю.

А наверное, зря я отказалась. Не каждый день ко мне такие знаменитости в прислужники напрашиваются.

– Через десять минут приду, – сказала я и вышла.

За окнами уже смеркалось, в коридоре включили лампы. Все купе были закрыты, и почти за каждой дверью слышалось характерное застольное гуденье.

Я постучала в девятое купе. Открыли мне сразу. Усатый здоровяк с раскрасневшимся лицом стоял в проходе, держась обеими руками за верхние полки.

– Проходите, дамочка, проходите, – расплылся он в улыбке, – вы ведь журналистка, верно?

Насколько я заметила, женщин среди участников конференции было очень немного. И все они, как на подбор, – дородные, представительные тети, уже отпраздновавшие свой полувековой юбилей. Так что единственной достойной внимания женщиной была я. Кажется, это начинало меня тяготить.

– Ну, проходите, мы же вас приглашаем, – продолжал улыбаться усач.

Проходить было некуда. Чудовищные телеса его заполняли собой две трети купе. Я отступила на шаг.

– Да, собственно, я на минуточку. Мне нужен господин Панфилов, – сказала я.

За спиной этого мастодонта кто-то засмеялся. Кто именно – разглядеть не представлялось никакой возможности.

– Позвольте представиться. Панфилов Константин Петрович, – красномордый здоровяк попытался раскланяться, но чуть не упал, здорово качнувшись в мою сторону.

Меня обдало винными парами. Ай да художники, ай да гарны хлопцы! Наверное, не в украинских традициях обходиться в поездке без спиртного.

– Меня Таней зовут. Я слышала, у вас есть телефон. Не одолжите минут на пять?

– С величайшим моим удовольствием одолжил бы! Но, к сожалению, никак это невозможно. Нету-с телефончика. То ли выронил я его, то ли на вокзале кто вытащил… Да вы все-таки пройдите, выпейте с нами.

Так! Еще лучше. Теперь только к этому председателю обратиться можно. Но там Нубин. Интервьюирует. Постойте, если он подсадная утка, то никакие интервью ему не нужны. Разве что так, для проформы. А он уже там около часа сидит. Или не там? Только сейчас я заметила, что господин Панфилов свою тираду еще не закончил.

– А ежели телефончик у меня не поперли бы, так завсегда пожалуйста. Не жалко. Может, зайдете все-таки?

– Нет, спасибо, – я быстро выскочила из купе, захлопнув дверь.

И оторопела. Прямо передо мной стоял Нубин.

– В гости уже ходите, Таня? – спросил он с улыбкой.

Я кивнула. За его спиной стоял невысокий мужчина средних лет с сановной осанкой и тусклыми рыбьими глазами. Про таких говорят – представительный.

– Познакомьтесь, Таня, – Нубин взял меня под руку, – Никуленко Григорий Львович, председатель Киевского союза художников.

– Очень приятно, – сказала я.

Председатель слегка наклонил голову.

– Ну ладно. – Нубин отпустил меня и взял под руку Григория Львовича. – Мужики идут курить, а вы, Таня, идите в купе, я скоро буду.

– Хорошо,– сказала я в недоумении.

Нубин же отлично знает, что я курю, он на вокзале видел. Не хочет, чтобы я присутствовала при их разговоре?

Тут я вспомнила о том, что у этого председателя есть телефон, остановилась, посмотрела им вслед – они направлялись в тамбур – и подумала о том, что странно это все. Такое ощущение, что игра идет полным ходом, а меня в нее не приняли. Пожалуй, стоит погадать.

Они подошли к двери в тамбур. Нубин пропустил Никуленко вперед и на миг оглянулся. В коридоре было темновато, и его взгляда я не заметила. Ладно.

Я открыла дверь в свое купе и вошла. На этот раз присутствовавшие там мужчины не поднялись. Дима, облокотившись на стол, уставился в окно. Анатолий Борисович, свернувшись калачиком, спал на моем месте.

Дима обернулся:

– А-а, как хорошо, что вы пришли, – улыбнулся он. – Толя совсем не умеет пить. Распили бутылочку – он и сломался.

Я села и попыталась расслабиться. Дима достал откуда-то из-за спины бутылку водки и разлил по стаканам: