Умей вертеться

Разговоры у костра не иссякали. У нас было много общего в прошлом, много общих знакомых. С одними из них впоследствии, по прошествии энного количества лет, общалась я, с другими – Турищевы. Вот теперь мы и обменивались мнениями и впечатлениями. У меня даже с Мишкой общие знакомые, оказывается, нашлись, что было почему-то даже приятно.

Спиртного оказалось вполне достаточно, чтобы просидеть у костра целую ночь, если, конечно, кто-то не выпадет из обоймы раньше времени. Однако пока все держались молодцами. В сущности, даже из стадии обезьяны пока что никто не перешел в стадию льва, а уж в стадию свиньи тем более.

Разошлись от костра мы только тогда, когда уже светало. И сразу рухнули, кто где местечко присмотрел. Мы даже посуду и мусор от костра не убрали, настолько сморила всех усталость.

А утро началось с головной боли, и мальчики предложили кардинальные меры: клин клином.

Мусор и грязная посуда так и не были убраны. Нинка, увидев мои вялые попытки ликвидировать погром, тут же решительно остановила меня:

– Не сходи с ума, Танюх. Отдыхай на всю катушку, сил набирайся. Я потом все сама сделаю. Мне ж не на работу. Что ты дергаешься? Все равно этот бардак никто не видит.

Время пробежало совершенно незаметно. Я не успела оглянуться, как субботний день стал неумолимо клониться к вечеру, а ведь суббота – тринадцатое. Я с самого утра ожидала не милостей от природы, отнюдь, а совсем наоборот, гадостей: кости вещали. Да и число тринадцатое. Ох и глупая я женщина. Но что со мной поделать? Верю в чертову дюжину, хоть режь. Ну верю, и все тут.

Эта поездка к Турищевым на дачу оставила бы у меня лишь положительные эмоции и массу ярких впечатлений, если б не продолжение субботнего вечера. Вообще-то насчет ярких впечатлений, похоже, как раз все в порядке, как и положено тринадцатого числа.

Когда уже начало смеркаться, на дачу явилась Елизавета Ивановна. В спортивном костюме с липовой нашивкой «Адидас», она шла решительным шагом, размахивая полупустой сумкой. За ней брела светловолосая девочка лет десяти. Я сразу поняла, что это и есть Алинка.

Мы как раз сидели на лавочке под окном турищевского детища. Елизавета Ивановна, обратив внимание на разбросанную у костра посуду и неубранный мусор, даже не поприветствовав нас, сразу набросилась с упреками:

– Развели тут кильдим. Ничего им не надо, только бы водку жрать.

Она бросила у порога свою авоську, направилась к кострищу, гневно пнула пустую кастрюлю с засохшими на стенках остатками прежней роскоши.

– Это что ж вы тут творите, когда дома такое горе?!

– Что случилось, мама? – спокойно спросила Нина, видно, давно привыкшая к таким эскападам Елизаветы Ивановны.

– Деньги готовьте. Вот что. Лучше их на дело потратить, чем не знай кого задарма поить да кормить.

– Елизавета Ивановна… – вмешался было Игорь.

– А ты вообще молчи. Ты тут никто. Понастроил на моей земле. Доведешь меня, возьму да и спалю твою дачу со всем барахлом, нахлебник.

– Бабуля, – девочка попыталась отвести женщину в сторону небольшого домишки, который принадлежал Елизавете Ивановне, – пошли. Ты лучше сейчас спать ложись. Завтра все скажешь.

Но Гусева не собиралась останавливаться, наоборот, продолжала себя накручивать, не пытаясь объяснить, в чем причина ее столь нервного состояния.

Впрочем, было ясно и так: глаза ее лихорадочно блестели, похоже, старушка приняла на грудь. А если она выпила, то все будет, как описывала мне при первой встрече Нина. Значит, магические кости были правы, и вляпывания в нечто мне уже не избежать.

Игорь, потеряв, видимо, терпение, поднялся, крепко обхватил тещу за плечи и усадил на лавочку:

– Успокойтесь и говорите, что произошло. О каком горе вы ведете речь?

Женщина вскочила, схватила свою сумку, порылась в ней и извлекла конверт:

– Вот, полюбуйтесь. Нам тоже такое письмо, как Гавриловым, пришло. А вы хер знает чем тут занимаетесь. Алинку, кровинушку мою, грозятся похитить, – она зарыдала.

* * *

Письмо гласило следующее:

«Ваша дочь Алина будет похищена, изнасилована и убита, если вы не заплатите выкуп в размере тысячи долларов. Если жизнь вашей дочери дорога вам, вы приготовите указанную сумму и передадите ее. Условия передачи я назову позже по телефону. Не пытайтесь вмешивать милицию. В противном случае вашей дочери не поздоровится. Если же вы попытаетесь на время просто изолировать вашего ребенка, то трагедия все равно произойдет. Только несколько позже. На всю жизнь человека не спрячешь. Надеюсь на ваше благоразумие. Неизвестный».

Вот такое страшное письмо, отпечатанное на портативной машинке. Буква «о» выпадала из общего ряда, и нижняя часть ее была бледнее верхней.

– Боже, – прошептала Нина.

Игорь молча вертел в руках конверт, рассматривая его со всех сторон, словно пытаясь отыскать на нем имя шантажиста или какие-то другие, не менее ценные сведения. Хмель разом слетел со всех нас, словно и не пили.

Я взяла конверт, тоже рассмотрела его. Понюхала даже. От письма исходил слабый запах то ли валерианки, то ли корвалола. Словом, вполне аптечный запах.

– А вы, ироды, навели табун и водку жрете. Убить вас мало, – Елизавета Ивановна замахнулась на дочь. Нина инстинктивно сжалась и зажмурила глаза.

Ярость так же внезапно исчезла, как и нахлынула, и Елизавета Ивановна уже вполне миролюбиво поинтересовалась:

– У вас что-нибудь выпить осталось? Мне надо стресс снять, а то инда сердце заходится от ужаса пережитого. Письмо-то я сегодня к вечеру в почтовом ящике обнаружила и сразу на вечерний поезд с Алинкой. А то, думаю, не дай-то бог чего, вы ж меня тогда со свету сживете. Ну, нальете, что ли?

– Мама, ничего нет. Да тебе и хватит уже. Ты же знаешь, что тебе вообще пить нельзя, – робко возразила Нина.

Я, честно говоря, даже поразилась. Никогда не думала, что эта неугомонная болтушка может так заробеть перед собственной матерью. Это уж потом только я поняла, чего боялась на самом деле Нина. А боялась она, что мы, то есть я и Михаил, увидим ее мать во всем цвете.

Так оно и вышло.

Когда Елизавете Ивановне отказали в выпивке, она опять рассвирепела. Она ворвалась в дом, принялась швырять стулья, разбила пару тарелок, при этом матерясь, как сапожник. Алинка, напуганная страшным письмом и поведением бабушки, тихо плакала. При виде распоясавшейся Елизаветы Ивановны все на какое-то время даже забыли про письмо.

Игорь сгреб старуху в охапку и отвел ее в принадлежащий ей домик. Потом, вернувшись, закрыл дверь своей дачи на ключ. Елизавета Ивановна тут же возвратилась и принялась дубасить кулаком в стекло:

– Открывайте, сволочи! Не то я окно расхерачу!

– Я сейчас вызову милицию, мама! – крикнула ей Нина.

– Я те дам милицию! Матери родной грозить! Ну я вам, гадам, сейчас устрою!

Бормоча ругательства, она удалилась.

– Что она задумала? – тревожно спросила Нина.

Игорь пожал плечами.

– Может, стоило дать ей рюмку? Она бы, может, притихла? – выразила я свои сомнения.

– Да ты что! – в один голос воскликнули Игорь с Ниной.

– Она с каждой рюмкой становится все агрессивнее. Этого ни в коем случае нельзя делать, – пояснил мне Игорь. – К тому же она и так уже в хлам, как говорится.

– Игорь, посмотри, что она там задумала?

Еще через пару минут мы услышали гневный голос Игоря и грязные ругательства в ответ, а выйдя во двор, увидели дикую картину.