Странствующий оруженосец

– Жак, ты опять за свое! – раздраженно передернул плечом Мишель. – Это мое дело, с кем я прощаюсь, а с кем нет.

– Но ведь отец…

– Мой отец! – резко оборвал его Мишель, с ходу, не вставляя ногу в стремя, вскочил в седло и, оправляя кожаный дублет, все-таки бросил короткий и равнодушный – хотелось бы верить! – взгляд на узкие окна второго этажа башни.

– Поехали.

Глава первая

Ссора

Не знаю, под какой звездой

Рожден: ни добрый я, ни злой,

Ни всех любимец, ни изгой,

Но все в зачатке;

Я феей одарен ночной

В глухом распадке.

    [2 - Перевод А. Г. Наймана]

Вчерашний день ничем не предвещал последовавших утром событий.

Несмотря на зарядивший к ночи дождь, едва дождавшись, когда все в доме угомонятся, Мишель выбрался через кухню наружу, в промозглую морось. Пройдя через двор к густым зарослям одичавших кустов шиповника, он натянул на голову плащ и, пригибаясь, нырнул в путаницу мокрых колючих прутьев. Нащупав в темноте щеколду на калитке, уводящей из-за стен замка прямо в деревню, Мишель отворил тихо скрипнувшую дверь. Спуститься с холма по раскисшей тропинке, миновать черное незасеянное поле, на окраине которого приютился кособокий сарай, до верха заваленный сеном, и вот уже из серой дождливой мглы на него смотрят с притворной обидой блестящие карие глазки, а низкий грудной голос произносит с укоризной:

– Ваша милость, я вся промокла и замерзла, пока вас ждала!

– Пришла-таки? Ничего, я уж тебя согрею, – усмехнулся Мишель, подхватил девушку на руки и торжественно внес в сарай.

Ани, кареглазая крестьянка с толстой темно-русой косой, встретилась Мишелю в поле, когда он, едва завидев неторопливо бредущую девушку с вязанкой хвороста, немедленно принялся теребить повод, заставляя лошадь встать на дыбы. Та, не разделив желание хозяина порисоваться перед девушкой, заартачилась, вскинулась на дыбы и тут же, опустившись на передние ноги, задрала вверх круп, недовольно брыкаясь. Не удержавшись в седле, Мишель позорно слетел в грязь, а лошадь, освободившись от неучтивого всадника, помчалась домой, в замок. Пес Саладин, всегда сопровождавший хозяина в прогулках, с азартным лаем кинулся за ней, норовя куснуть за ляжки и ловко увертываясь от бешено мелькающих копыт. Девица поначалу звонко расхохоталась, но потом, увидев, что молодой господин лежит без движения, бросила вязанку и подбежала к нему. А Мишелю только этого и надо было. Он старательно притворялся, пока девушка дула ему в лицо, хлопала по щекам, развязывала шнурок на куртке и вполголоса причитала:

– Ох, беда-то какая! Это ж надо было так убиться! Нашего барона сын, старший!.. Молодой такой, хорошенький… Ой, что же делать-то?

Немалых трудов стоило Мишелю сдерживать смех, слушая сбивчивые слова, в которых путались страх, жалость и любопытство. Наконец, когда она в очередной раз наклонилась и принялась обдувать ему лицо, Мишель неожиданно схватил ее за руки и притянул к себе.

– Что делать? Поцеловать, конечно же! – закричал он, и тотчас уши его заложило от пронзительного визга. Вывернувшись, девушка вскочила и что было сил побежала прочь, позабыв свой хворост. Мишель бросился за ней вдогонку, благо нисколько не ушибся, упав в сырую мягкую землю, без труда настиг и ухватил за косу. Споткнувшись, девица шлепнулась и тут же разревелась. Мишель мгновенно скис, растерянно стоя над ней и не зная, что предпринять.

– Я думала вы убились, – всхлипывая, проговорила та. – А вы нарочно… Думаете, если девушка простая, так и пугать надо? Я хотела помочь вам…

Мишель помог ей подняться, вытер со щек слезы, попытался отряхнуть от комьев влажной земли платье. Девица, перестав злиться и только изредка всхлипывая, с удовольствием принимала заботу сеньора, и когда Мишель, отойдя на пару шагов и критически оглядев ее, удовлетворенно кивнул, сказала:

– Я так испугалась за вас, ваша милость! Вы ведь такой молодой, красивый…

– Ты тоже, наверно, когда не зареванная, – ответил Мишель, занятый теперь собственной одеждой. Нет, ну надо было сегодня сесть именно на эту рыжую стерву, которая чуть что, начинает брыкаться! Иди теперь домой пешком, в грязи перемазавшись… И Сал куда-то подевался… – Как звать-то тебя, заботливая?

– Ани, – скромно потупив глазки, ответила девушка. – А вас я знаю, ваша милость. Вы Мишель, старший сын нашего барона Александра.

– Ну-ну, – хмыкнул Мишель. – А откуда знаешь?

Ани покраснела, смутившись еще больше, и, хихикнув, сказала:

– О вас все девушки наши говорят…

– Да? – заинтересованно переспросил Мишель. – И что же они обо мне говорят?

– Ну… – Ани замялась, борясь со смехом и стеснением, не удержавшись, прыснула и выговорила:

– Что вы, ваша милость, ну… хороший любовник…

– Так-так, продолжай, – пытаясь сохранять серьезность, потребовал Мишель. – Может быть, ты хочешь проверить эти досужие россказни?

Давясь от смеха, Ани резко развернулась и бросилась бежать через поле к деревне. Мишель на этот раз не стал ее преследовать, лишь крикнул вослед:

– Где проверять-то будем? А?..

Девушка остановилась, посмотрела на него через плечо и, вскинув руку в сторону сарая, притулившегося у края поля на дальнем его конце, побежала дальше.

Мишель некоторое время постоял, усмехаясь и покачивая головой, и только собрался повернуться и идти восвояси, как сильный удар лап в спину свалил его на колени. Сал, пробежав немного за лошадью, опомнился, кинулся обратно и, увидев, что хозяин все еще там, где он его оставил, радостно кинулся к нему, как всегда, изо всех своих собачьих сил.

…Ани оказалась весьма искушенной в любовных играх, и Мишель едва волочил ноги, возвращаясь домой в млечно-белом предутреннем тумане, который оседал на лице противной холодной пленкой. Он с удовольствием остался бы спать в душистом сене, уткнувшись носом в ароматный разрез платья на груди Ани, но она боялась младшей сестры, которая приметила, как старшая уходила из дома и не преминула бы наябедничать строгому отцу. Поэтому ей нужно было вернуться до света, чтобы с раннего утра, как ни в чем не бывало, заняться хозяйством, и пусть эта мелюзга попробует что-нибудь доказать. Разумеется, на следующую ночь было назначено очередное свидание, и разрумянившаяся девица, поцеловав Мишеля в щечку, покинула его. Разговоры о младших сестрах и суровом отце напомнили ему о собственном брате, который запросто мог выдать его, и об отце, который уже как-то высказал ему в довольно бесцеремонных выражениях свое мнение относительно его любовных похождений. Полежав немного, покусывая травинку, Мишель со вздохом оделся, спрыгнул с сеновала и поплелся к замку.

Выбравшись из-под цепких веток шиповника, Мишель стянул плащ и с силой встряхнул его.

– Ну, и где же ты шлялся? – голос отца прогремел в тишине так внезапно и громко, что Мишель, сильно вздрогнув, выронил из рук плащ и вскинул голову. Барон Александр был полностью одет, видно, он так и не ложился, задумав подстеречь сына.

– Вышел… воздухом подышать… – проговорил Мишель, сглотнув сухой колючий комок в горле.

– В соседнюю деревню! Так я тебе и поверил, негодяй! – с этими словами барон, будучи намного выше и сильнее сына, без труда справился с его невольным сопротивлением и, крепко держа за ворот, так, что Мишель и головы повернуть не мог, повел в башню. На лестнице, ведущей из нижнего зала донжона на второй этаж, Мишель споткнулся, грохнув коленями о деревянные ступеньки, но барон только встряхнул его, как щенка, не останавливаясь, и Мишелю пришлось, стиснув зубы, шагать рядом с ним, превозмогая слабость в немеющих от острой боли ногах.

Барон втолкнул Мишеля в свой кабинет и отпустил.

– Стой здесь и слушай, что я тебе буду говорить, – сказал он, и Мишель, все еще не оправившись от испуга, покорно остался стоять посреди комнаты, глядя прямо перед собой. Конечно же, отец отчитывал его и раньше, бесчисленное количество раз, но никогда Мишель не видел его в такой ярости. Барон отошел к столу, заваленному скрученными пергаментными свитками и перьями с вымазанными в чернилах оконечьями, скрестил руки на груди и заговорил:

– Я долго закрывал глаза на твое наглое поведение, но всему есть предел. Ко мне пришел отец Дамиан из Сен-Рикье и сообщил, что многие девицы признались ему во грехе прелюбодеяния. Дело-то, конечно, привычное, но преподобный отец, пойдя на нарушение тайны исповеди, сказал мне, с кем они грешили…

– Ну, и с кем же? – проговорил под нос Мишель. Ему, наконец, стал ясен истинный повод нынешнего «нравоучения», он осмелел и вознамерился держать оборону до конца.

– Что? – барон Александр быстро шагнул к нему. – Что ты там еще бормочешь, бездельник?

– Интересуюсь, с кем нынче грешат деревенские девицы, – хмыкнул Мишель, бросив короткий взгляд на отца и тут же отвернувшись в сторону.

Барон сжал кулаки, с трудом удержавшись, чтобы не треснуть сына по ухмыляющейся физиономии.

– С тобой, негодяй! Полдеревни обрюхатил, а еще шутом мне тут выделываешься! – барон Александр разжал ладони и стиснул их еще сильнее, да так, что побелели костяшки пальцев. – Мал еще зубы на отца скалить!