Изменить судьбу

– Немедленно…– Я не договорила. Все мое возмущение как рукой сняло. В зале на диване сидела… Жасмин. Всё то же каре, чуть раскосые глаза, жирно подведенные черным карандашом, красная помада и кожаное платье с открытым вырезом. В ее пьяном взгляде читалось потрясение.

Она округлила глаза и приоткрыла рот.

– Какого черта? – заорал Паша. – Быстро пошла к себе в комнату! Страх потеряла, что ли?

– Мерзавец! Ты в своем уме? Приводишь сюда любовницу и предлагаешь ей здесь жить? Убирайтесь оба!

Паша, пошатываясь, встал с дивана и замахнулся меня ударить. Я успела отбежать.

Ошарашенная Жасмин смотрела на меня и мой живот, который уже заметно вырос.

– Паша, я уйду, перестань! – пришла она в себя.

– Я здесь решаю, кто куда пойдет! – зарычал он и ударил меня по лицу. Я решила убежать в комнату, но он меня догнал и схватил за волосы. Я вывернулась и ударила его между ног. Он взвыл от боли и крикнул, что убьет меня. Я побежала на кухню и открыла шкафчик, где у нас лежат ножи. Достала самый большой нож и резко повернулась, надеясь напугать его. Но в этот момент Паша пытался напасть на меня сзади и я рефлекторно, пытаясь защититься, вонзила нож ему в сердце. Он широко открыл глаза, рухнул на пол и затих. Я стояла, глядя на окровавленный нож квадратными от шока глазами. В голове пульсировало: я – убийца. В дверях стояла Жасмин и, прикрыв рот рукой, с ужасом смотрела на труп.

Глава 16

СИЗО, июль 2007г. Я нахожусь в следственном изоляторе, и мое желание – умереть. Ребенка я потеряла в ту же ночь. Врачи почистили меня и на следующее утро привезли в КПЗ. Надзирательница вела меня в камеру, наручники больно давили на запястья. После выкидыша и чистки все внутри болело, и страх перед неизвестностью терзал мне душу. Выдержу ли я тюремную жизнь? Что со мной будет? Я находилась в моральном и физическом истощении. Надзирательница меня остановила перед дверью камеры, поставила к стене и сняла наручники. Большим железным ключом она открыла дверь и впихнула меня внутрь, как какое-то животное, вручив пакет с вещами.

Я ужаснулась: грязное темное помещение, забитое женщинами. Их тут примерно тридцать, и все они пялятся на меня. Съежившись внутри, иду в конец и занимаю свободные нары. Ужас переполняет меня. Ком подступает к горлу. Хочется реветь. Нет, Вика, только не сейчас. Не показывай свою слабость. Я слышала, что в женских камерах нет понятий, в них творится полный беспредел. Я постелила белье и присела. Крупногабаритная женщина приближалась ко мне. У нее отвратительная внешность: рыжие волосы, собранные в жидкий хвостик, круглое лицо, маленькие свинячьи глазки и огромный нос. За ней шла еще одна худая женщина с ехидной улыбкой на губах.

– Посмотрите, кого нам привели: королева красоты, – издевательским тоном сказала рыжая, а худая противно хихикнула. – Так сразу и не скажешь, что убийца. Чем муженек-то не угодил? А?

Я молчала, продолжая сидеть и пялиться в стену.

– Сладенькая какая, да ты просто создана для любви, – от нее омерзительно воняло. Она присела рядом и погладила меня по волосам. – Не бойся, будешь под моим крылышком, никто тебя не обидит.

– Не трогайте меня, – тихо, но твердо сказала я. – Оставьте в покое.

– Слыхали? Оставить ее в покое! – истерично завопила рыжая. – Ты, детка, кажись, не на курорт приехала. Ты на нарах! – Она схватила меня за волосы и притянула вниз.

– Быстро отпустила ее! Не то, огребешь у меня сейчас! – услышала я где-то рядом странно знакомый голос.

– А что это ты за нее впрягаешься, а? – Рыжая не сдавалась, но меня отпустила.

– Кто ее тронет, будет иметь дело со мной! – Я обернулась в сторону моей спасительницы и увидела… тетю Валю, уборщицу из института. Рыжеволосая и худая убрались восвояси, недовольно фыркая. Вероятно, тетя Валя здесь имеет вес. Она жестом показала идти за ней. Вскоре мы уселись на ее нары. Какая – то женщина рядом налила нам чаю.

– Что, Жарская, рассказывай, что привело тебя в этот смрадный дом? – спросила тетя Валя. Она не изменилась. Те же резкие черты лица, тот же воинственный, но добрый взгляд. Я не удержалась и расплакалась. После смерти Паши я в первый раз дала выход своим чувствам. Долго терпела, пребывая в состоянии шока. И когда меня увозили менты, и когда пошло кровотечение, и я поняла, что ребенок умер, и когда врачи обращались со мной, как с ничтожеством, намеренно делая больно, и когда оказалась в этом ужасном месте. Я громко и протяжно рыдала на плече у тети Вали. Она терпеливо ждала. Когда я успокоилась, рассказала ей про Пашу и всю нашу совместную жизнь. Рассказала про Жасмин и убийство.

– Да, вот ты натерпелась, – вздохнула тетя Валя. – Этот гад получил по заслугам.

– Но я убила человека! – всхлипнула я.

– Представь, что ты убила таракана, – чуть подумав, бросила моя сокамерница. В этом что-то есть. Нет, я убила вирус, который проник в меня, разрушил меня изнутри и снаружи.

Мы долго с ней беседовали. Оказывается, после нашего с ней разговора в институте она сходила на обследование, где выяснилось, что у нее рак на ранней стадии. Ей сделали операцию, год проводили химиотерапию. Получается, что я ей жизнь спасла. А в СИЗО она попала снова по воровству. Все-таки слухи о ее тюремном прошлом были не просто слухами. Но сейчас мне это даже на руку.

Все дальнейшие события происходили, как в кошмарном сне. Вечные допросы следователя, грязная камера, несъедобная еда. Крис наняла мне хорошего, дорогого адвоката, и они вместе пытались освободить меня под залог до суда. Но мне было отказано. Попался жесткий прокурор, который намеревался посадить меня надолго. На этом должна была построиться его карьера, именно на моем деле. К тому же его, по непонятным нам причинам, полностью поддерживал судья. Приходила мама, внезапно постаревшая лет на десять. Она жалела меня, причитала и плакала. Спина ее совсем сгорбилась, глаза впали, а по всему лицу виднелись глубокие морщины. Из-под черного платка на голове выглядывали седые волосы. Мне невыносимо было видеть, как она убивается. И я попросила ее больше не приходить.

Адвокат приходит почти каждый день. Когда он пришел ко мне в первый раз, то уверял, что очень скоро я отсюда выйду, но уже в следующий раз его вид не предвещал ничего хорошего. Мол, прокурор рвет и мечет, чтобы засадить меня в тюрьму по максимуму. Жасмин так и не нашли, она как в воду канула. Она была моим единственным спасением и единственным свидетелем того, что в момент убийства я оборонялась. Адвокат предупредил, что первое слушанье будет через месяц, и посоветовал мне держаться. Мои дни проходили серо и однообразно. Мне повезло, что в СИЗО сидела тетя Валя. Если бы не она, то туго бы мне пришлось. Рыжеволосая всех безобидных новеньких подгибала под себя. Издевалась над ними, заставляла делать отвратительные вещи. Все ее самоуправство оставалось безнаказанным. У нее здесь «семья», которая, если что, вступится за нее.

Первое слушанье проходило в суде второго августа. Лицо судьи показалось мне очень знакомым. Он злорадно и презрительно смотрел на меня. О, Боже… Это же… Виктор! Нет, нет, нет! Это конец!.. «Старый хрен, тебе дадут только дешевки, и то – за деньги», – вспомнились мне мои слова в его адрес и его красное от ярости лицо в тот момент… Ничего хорошего я уже и не ждала. После первого слушанья назначили второе. Веронику так и не обнаружили. Прокурор обвинял меня в обмане и утверждал, что никакой любовницы не существует. Я каждый день молилась, просила у Бога прощенья, говорила, что хочу назад, к мужу и детям. Но ничего не происходило. Спустя месяц, на очередном свидании Кристина была темнее тучи. Она сочувственно на меня посмотрела, затем обняла и грустно сказала, что моей мамы больше нет.

Я, всхлипывая, упала на пол и зарыдала.

– Как?! Почему?! Она же молодая еще! Крис, это не правда! – я кричала сквозь слезы.

Крис тихим голосом продолжала:

– Тёть Катя была больна, что-то с сердцем. С этой болезнью можно прожить и двадцать лет, но твоя мама переживала очень сильно, и сердце не выдержало. – Кристина заплакала, держа меня за руки.

– Прости, Вик, что мне приходится говорить тебе об этом, но это жизнь. Все мы смертные. Нужно жить дальше.

– Нет, Крис! Нет! – закричала я на нее. – Ты не понимаешь! Я столько вытерпела ради нее, чтобы она жила! Как она могла оставить меня, как?!! Что я говорю, Боже! Я ведь даже не попрощалась с ней! В последний раз я ей сказала, чтобы она больше ко мне не приходила! Слышишь? Да я последняя эгоистка, это я виновата! – меня всю трясло, рыдания разрывали мне душу. Крис гладила меня по голове и шептала успокаивающие слова.

– Кристин, я так и не сказала маме, как сильно я ее люблю…

Зашел охранник и проворчал, чтобы я не выла, и время наше закончилось. Крис ему что-то строго прошептала, он равнодушно окинул меня взглядом и вышел, сказав, что у нас еще две минуты.

Иногда, чтобы понять простые вещи, нужно пройти тяжелые испытания. Я вспомнила слова Жанны: «Никто не сделает тебя счастливой, кроме тебя самой». Как это верно. Я искала счастья за морями, в несуществующих идеалах мужчин, в деньгах. А нужно было лишь открыть себя, счастье в душе человека, совершенного и любящего. За последнее время, пережив одиночество, предательство, насилие, страх, смерть близкого человека, я стала сильнее. Испытания закалили меня, но сделали слабее… Парадоксально, но факт.

Суд был назначен на 15 декабря. Почти шесть месяцев я просидела в камере предварительного заключения. Трудно описать мое состояние и чувства. Я ходила, дышала, но внутри у меня все умерло. Мне была безразлична моя дальнейшая судьба. Я знала, что долго не протяну. В этих стенах я вдруг поняла, что такое на самом деле быть несчастной. Имея любящего мужа, здоровых детей, я жаловалась на судьбу, плакала, обижалась. Не ценила того, что подарила мне жизнь. Глупые люди. Холостые хотят жениться, женатые хотят свободы. Бедные хотят богатства, а богатые – еще больше богатства. Сами не знают, чего хотят. Я жила в среднем достатке – была несчастна. Стала миллионершей – стала еще несчастнее. Самое страшное в этой жизни – это смерть близких, неизлечимые болезни, нелюбовь, тюрьма. И если ты этого не знаешь, то ты уже счастливый человек – не важно беден ты, или богат… Беден – это когда у тебя нет в душе любви. Я была скупа на любовь. Маме говорить о ней почему-то стыдилась, а Филиппу – из гордости не хотела. Дать мне сейчас возможность, я бы им каждый Божий день говорила об этом. Нечего любви стыдиться – это так глупо… А ссоры и скандалы… Зачем тратить нервы и слезы на бессмысленные перепалки? Правды нет и не будет, есть истина. А истина в том, что в семье должны уступать друг другу и делать счастливым каждый день, заботясь друг о друге и даря радость…

1 декабря меня навестил полковник. Он неловко зашел в камеру для свиданий, долго с жалостью смотрел на меня. Да, вид у меня сейчас, действительно, жалкий. От постоянных слез и недосыпа у меня жуткие синяки под глазами и ранние морщины, которые ужасно старят. Волосы приняли непонятный цвет, а от фигуры остались кожа да кости. Он подошел ко мне и нежно обнял. От него пахло свободой: смесь свежего воздуха и автомобильной «вонючки».

– Девочка моя, бедная моя Викуля, что тебе пришлось пережить… Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

– А за что мне тебя прощать? – безразлично спросила я, уставившись в пустоту.

– За то, что я не поверил тебе и не помог. Злость взяла, обида взыграла, что ты нашла себе еще кого-то. Хотя ты имеешь на это полное право. Когда это все с тобой случилось, я начал трясти свидетелей из ресторана, и отыскал-таки одну парочку, которая нашла это мероприятие очень странным. Они в один голос говорят, что невеста была очень пьяна и, похоже, не очень соображала, что с ней происходит. Нашли они подозрительным и поведение Деревянкина. В общем, по их описанию все складывалось так, как ты и говорила. Я начал трясти нотариуса и регистратора загса. Они признались, что это была афера Деревянкина, и он им хорошо заплатил. Есть еще много других свидетелей. Так что, ты не переживай, скоро тебя освободят.

«Я очень, жесткий, Вика», – вспомнилось мне вдруг снова… Вот теперь это как-то совсем не вяжется, товарищ полковник…

Я все так же смотрела в одну точку и молчала. Затем встала и позвала надзирателя, сказав, что свидание окончено.

Через пару дней пришел довольный адвокат и заявил, что дело в шляпе.

– Представляешь, один высокопоставленный офицер весь город на уши поднял, чтобы тебя вытащить отсюда. Тебе знаком Орлов Михаил?

Я ничего не ответила.

– Вика, с его поддержкой суд мы выиграем в два счета, – радостно обнадежил защитник.

На этой позитивной ноте мы и распрощались до суда.

В назначенный день я сидела на скамье подсудимых. Потерпевшей стороной выступала мать Паши, я видела ее всего лишь пару раз. Она смотрела на меня ненавидящими глазами, а я думала, как она могла воспитать такое чудовище. Выступил прокурор с обвинениями и уликами. Предоставил все материалы дела и назвал меня жестокой убийцей. Мой адвокат по очереди вызывал нотариуса, регистратора загса, нескольких свидетелей из ресторана, соседей, которые слышали мои крики, когда Паша избивал меня…

Неожиданно в зал зашла та самая полупризрачная Вероника и пожелала дать показания. Судья разрешил, наверное, рассчитывая, что эти показания будут против меня. Вероника посмотрела на меня, и в ее глазах читалась мольба о прощении. Она много говорила. О том, что с Пашей встречались около трех месяцев, он ее спонсировал, и она терпела его сексуальные извращения. Да, Паша был садистом и получал от этого удовольствие. Вероника подтвердила мои показания, касающиеся ночи убийства.