Шахматово. Семейная хроника

Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась.

    («Алконост», I том)
Припевом каждого куплета этих стихов служит отчаянная строка:

Как сердце мое разрывалось!

Поэт не подозревал, что Офелия втайне тоже мечтает о своем Гамлете, и мучительно ревновал ее к вихрастому студенту Суму, репетитору ее братьев. (См. II-ой том «Дневника»).

Зачем дитя Офелия моя? —

вздыхает он в другом стихотворении, написанном в то же лето («Мусагет», 1911 г.).

Возвращаюсь к началу романа Блока с Люб<овью> Дм<итриевной>. Эта суровость, приводившая его в отчаяние, только разжигала его безнадежную страсть. Суровость была, разумеется, только щитом, скрывавшим истинные чувства Люб<ови> Дм<итриевны>, которая была застенчива, дика и горда. А кроме того, как могла она выказать свои чувства, когда ее ни на минуту не оставляли вдвоем с поэтом? Кажущуюся холодность Люб<ови> Дм<итриевны> Блок принимал за чистую монету, временами он думал, что знакомство его с Менделеевыми прекратилось, и даже переставал к ним ходить. Какая-нибудь случайная встреча в театре или на вечере служила поводом к возобновлению знакомства. Опять начинались муки безнадежных стремлений и ревности – неизвестно к кому. Так шли годы. Летом Блок писал лирические стихи. В числе их было много чисто антологических, где неизменно фигурировала шахматовская природа. Некоторые из городских стихов тоже написаны под влиянием воспоминаний о Шахматове.

До 1900-го года включительно Блок не прерывал связи с К. М. С<адовской>. Они встречались в Петербурге после встречи в Наугейме. Подробности и фазы этого романа можно проследить по многим стихам, напечатанным в собрании стихотворений Блока и в томиках неизданных и не вошедших в собрание. Они по большей части обозначены инициалами К. М. С. Из них видно, как образ Люб<ови> Дм<итриевны> все сильнее и сильнее овладевал всем существом поэта и мало-помалу вытеснил из его сердца образ любовницы. След этого романа остался на всю жизнь, как мы знаем из цикла стихов «Через двенадцать лет», посвященного К. М. С, но чувство поэта угасло.

Тем временем Блок прошел два курса юридического факультета, перешел на филологический и увлекся классической древностью и философией Платона, но любовные дела его не подвинулись ни на шаг. «Суровость» Люб<ови> Дм<итриевны> продолжалась. И вот под влиянием безнадежной любви и отвлеченной философии развивается мистика. Блок впадает в экстаз, почти в транс, создает культ Прекрасной Дамы и, придавая неземные черты любимой девушке, отождествляет ее с Душой Мира (см. II-ой том «Дневника»).

Прежде чем идти дальше, выскажу свои соображения относительно «суровости» Люб<ови> Дм<итриевны>. Некоторый еле заметный сдвиг в их отношениях можно заметить только через три года после их встречи. Но в течение этих трех лет – представьте себе положение молодой девушки, которая сама увлечена своим интересным и обаятельным поклонником, но не слышит от него ни слова любви и не видит, чтобы он искал случая увидеться с ней наедине. Кроме отвлеченных разговоров да выразительных взглядов он ничего не дает ей. Летом в Шахматове под влиянием уединения, отсутствия развлечений и университетских занятий чувство Блока развивалось еще сильнее. Все внимание семьи было сосредоточено на больном деде, который требовал постоянного присутствия дочерей. Бабушка, болезнь которой быстро шла к роковому концу, не теряла бодрости, но все реже и реже появлялась в семейном кругу. В 1900-м году братья Кублицкие с родителями уехали в Сибирь, где провели два года. Юный Блок был совершенно предоставлен себе. Дома он изучал «Сократические диалоги» Платона, но большую часть времени проводил в уединенных прогулках верхом. В некоторых набросках «Возмездия» есть описание этих прогулок сначала в стихах, потом в прозе.

«…Высокий белый конь, почуя
Прикосновение хлыста,
Уже волнуясь и танцуя,
Его выносит в ворота. <…>

Пропадая на целые дни – до заката, он очерчивает все большие и большие круги вокруг родной усадьбы. Все новые долины, болота и рощи, за болотами опять холмы, и со всех холмов, то в большем, то в меньшем удалении – высокая ель на гумне и шатер серебристого тополя над домом» и т. д.…

Но вот наступает 1901 г., которому Блок придавал особенно важное значение. В «Стихах о Прекрасной Даме», датированных этим годом, он разделил его на три отдела по месту действия и временам года. В посмертном издании «Алконоста» этот год обозначен так: «Стихи о Прекрасной Даме», I. С.-Петербург. Весна 1901 г. II. С. Шахматово. Лето и осень 1901 г. III. С.-Петербург. Осень и зима 1901 г. Этим отделам соответствуют в издании «Мусагета» 1916 г. следующие названия: I. Видения. II. Ворожба. III. Колдовство. «Стихи о Прекрасной Даме», как указано во всех изданиях, кроме самого первого («Гриф»), начинаются только с 1901-го г. Года 1898, 1899 и 1900 носят название «Ante Lucem». В них еще не вполне определилось то настроение, скажу больше – мировоззрение, которое выяснилось окончательно в «Стихах о Прекрасной Даме», где всецело царит Люб<овь> Дм<итриевна> в ее новом, только наполовину земном облике и аналогичная с ее обликом Она – существо неземное, но, по словам поэта (см. Дневник), ничем не дисгармонирующее с предметом его любви.

Возвращаюсь к 1901-му году. Говоря языком, свойственным символистам того времени, чаяния и откровения начались уже в 1900-м г., на что указывают стихи «В полночь глухую рожденная» (25 дек. 1900. «Алконост») и в особенности «Ищу спасенья», которые кончаются строками:

Там сходишь Ты с далеких светлых гор.
Я ждал Тебя. Я дух к Тебе простер.
В Тебе – спасенье!

Что касается весны 1901-го г., то надо заметить, что Блок начинал чувствовать весну уже в январе, так что нечего удивляться, что первые стихи о Прек<расной> Даме помечены январем и февралем. Во II-ом томе Дневника Блок объясняет, что когда в конце января и в начале февраля он гулял к вечеру по Монетной «в совершенно особом состоянии», ему «явно явилась Она».

Лето 1901-го года Блок называет «мистическим». С конца мая до начала сентября он написал 34 стихотворения. II отдел (Ворожба) характеризуется чувством глубокой связи поэта с природой, во всех явлениях которой он видит тайные знаки, как бы покровительствующие его любви. Показательно стихотворение 30 мая: «Они звучат, они ликуют», которое кончается строками:

Звенит и буйствует природа,
Я – соучастник ей во всем!

Поэт прислушивается к отдаленным песням и звукам. В стихах «Не жди последнего ответа» есть строки:

Он приклонил с вниманьем ухо,
Он жадно внемлет, чутко ждет,
И донеслось уже до слуха:
Цветет, блаженствует, растет…

В стихотворении «Я жду призыва, ищу ответа» читаем:

Из отголосков далекой речи,
С ночного неба, с полей дремотных,
Все мнятся тайны грядущей встречи,
Свиданий ясных, но мимолетных.

В это лето поэт уже чувствует, что между ним и любимой есть какая-то тайная связь.

За туманом, за лесами
Загорится – пропадет,
Еду влажными полями —
Снова издали мелькнет.
Так блудящими огнями
Поздней ночью, за рекой,
Над печальными лугами
Мы встречаемся с Тобой
и т. д.

Поэт как бы притягивает любимую девушку магической силой своей упорной мысли о ней, эту игру и называет он ворожбой, и ему кажется, что и любимая ему отвечает.

Она представляется ему и как женщина, и как звезда.

Ты горишь над высокой горою,
Недоступна в Своем терему.
Я примчуся вечерней порою,
С упоеньем мечту обниму.
Ты, заслышав меня издалека,
Свой костер разведешь ввечеру.
Стану, верный велениям Рока,
Постигать огневую игру.

Несмотря на многие стихи этого лета, рисующие любимую девушку непорочной, святой, недоступной:

Она росла за дальними горами.
Пустынный дол – ей родина была.
Никто из вас горящими глазами
Ее не зрел – она одна росла.
и т. д.
Ты далека, как прежде, так и ныне…

и дальше:

Суровый хлад – твоя святая сила:
Безбожный жар нейдет святым местам, —

несмотря на все это, все же чувствуется, что поэт не безнадежно смотрит вперед, и его мечты смелее. В стихотворении «Стою на царственном пути» он говорит: