Избранное. Том 2

«А ведь она на меня, того, определенно запала! – самоуверенно подумал распалившийся Арнольд Петрович. – Еще чуть-чуть, и ее, тепленькую, можно вести домой».

– У меня дома коньячок есть, – жарко шепнул Бабаянц в маленькое ушко Танечки. – И фрукты там, шоколадки. Пойдем?

– Слышь, дедушка, а бабушки у тебя дома нет? – лукаво прошептала ему в ответ Танечка. «О, черт, как же это я забыл про Розу-то? – шлепнул себя по лбу Арнольд Петрович. – Однако я набрался».

– Ты, Арни, лучше неси все это сюда, – продолжала между тем охмурять его Танечка.

– А что, и принесу! – вскинулся Бабаняц.

И, теряя шлепанцы, ринулся домой. Стараясь громко не лязгать ключами, отпер дверь, прислушался. Из спальни доносилось глубокое, с прихрапываниями, дыхание Розы Витальевны. Арнольд Петрович покидал в полиэтиленовый пакет, что попалось в холодильнике под руку, опустил туда же коньяк, а еще прихватил с собой и бутылочку сухого вина – гулять, так гулять!

Когда Арнольд Петрович вернулся в песочницу с тяжелым пакетом в руке, компания новых друзей встретила его воодушевленным ревом. Танечка даже чмокнула его в небритую щеку.

Коньяк пили мужчины, сухое вино – девчонки, и вскоре в песочнице поднялся уже совершенно невообразимый гвалт. Причем, громче всех орал всклокоченный и обнимающий за тонкую талию свою юную соседку Арнольд Петрович. Наконец, с одного из балконов бабаянцевского дома истошно прокричала какая-то женщина:

– А ну пошли все вон, а то я сейчас милицию вызову!

– Слышь, Арни, нам грозят! – проворковала Танечка. – Или ты здесь не хозяин?

– Сама пошла вон, старая грымза! – грозно рыкнул Арни.

– Арнольд Петрович, это вы? – удивленно спросил знакомый противный голос сверху. Голос принадлежал соседке Бабаянцев, члену домкома Парыгиной. – Вот уж от кого не ожидала… Все вы, мужики, одинаковые – стоит вас одних оставить, сразу пускаетесь во все тяжкие. Куда ваша Роза Витальевна-то уехала?

– Никуда я не уезжала! Это он сам от меня среди ночи сбежал! – вдруг услышал Арнольд Петрович возмущенный голос жены. Роза Витальевна, перевесившись через ограждение балкона, близоруко пыталась рассмотреть, что там творится внизу.

– А ну, немедленно домой, старый греховодник! Или будешь зимовать в этой песочнице!

– Иди домой, Арни! – шепнула ему на ухо Танечка. – В песочнице зимой холодно. Мы тоже полетели!

И она поцеловала Арнольда Петровича на дорожку. В лоб.

– Вот так всегда, – бормотал, медленно поднимаясь к себе наверх, Бабаянц. – В детстве мама не давала толком повозиться в песочнице, сейчас – жена… Эх, Танечка, Танечка, где же ты была раньше?

    Марат Валеев

ЧАШКА

Она растерянно обводила взглядом собравшихся за столом, безуспешно пытаясь найти своего любимого. Его привычное место зияло пустотой – столовые приборы лежали нетронутыми, тарелки чисты, и только хрустальную рюмку с водкой накрывал кусок черного хлеба. Начать обед без него? почему хлеб на рюмке, а не на пирожковой тарелке? Сейчас он войдёт и наведёт порядок. Но он всё не шёл, а у фотографии в траурной рамке ровным пламенем горела тонкая свеча.

Люди пили, ели, переговаривались вполголоса, будто боялись нарушить чей-то чуткий сон. Изредка кто-то вставал и что-то говорил, тогда женщины тихо вздыхали и утирали платочками слёзы, а мужчины, потупив взгляд, опускали головы.

Как это разительно отличалось от тех встреч, когда он царил во главе стола, словно магнитом притягивая к себе сотрапезников. Его рокочущему басу внимали, боясь пропустить хоть слово из сказанного – не с рабским подобострастием, но восторгом и восхищением. Аудитория благоговейно стихала, если он был серьёзен, и взрывалась безудержным хохотом от его шуток. Он не подавлял, но рядом с ним хотелось слушать и слышать только его…

Однажды в его день рождения был произнесён тост – предлагалось выпить за потрясающую харизму именинника – на что тот, смущаясь и оправдываясь, пробормотал под нос: «Ну что ж поделать, харя у меня такая, пора привыкнуть…". То, что от другого прозвучало бы пошло, из его уст было так наивно и трогательно, что все сразу бросились утешать и признаваться в любви этому огромному седовласому мужику. И только она видела спрятавшуюся в глубине зелёных глаз хитринку, когда он повернул голову, рассматривая своё отражение в стекле шкафа.

Она и появилась в его доме в такой же праздничный день (сколько ему тогда исполнилось – семнадцать, восемнадцать?) Тогда он только кивнул головой, уделив всё внимание подруге. Так бывает, первая любовь, ничего не попишешь. Но не подруга, а она первой почувствовала запах табака и привкус алкоголя на его губах, и совсем неважно, о ком он тогда думал – «первая любовь» куда-то бесследно исчезла, а она осталась в его жизни надолго.

Да, она не была красавицей, не отличалась особым изяществом и не относилась к элите, но другие никогда не были такими удобными для него. Она же с готовностью подставляла себя сначала молодым и горячим, а с годами ставшим жёсткими и сухими губам, чтобы он мог утолить жажду. Она коротала с ним бессонные ночи, сохраняя горячим кофе; морщилась от солёности рассола похмельными утрами; заставляла биться его сердце, подавая капли какого-то остропахнущего лекарства. И, как никто другой, знала о нём всё или почти всё.

Она ему преданно служила, а он по-своему любил её и берёг – как будто дали обет «всегда быть вместе в радости и горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит…».

Через пару часов нашлись желающие выпить чаю. Дочери сновали между кухней и гостиной, мужчины, воспользовавшись перерывом, вышли на балкон курить, женщины разговаривали о чем-то своём. Маленький внук понял, что сидеть тихо уже необязательно, слез со стула и начал бродить по комнате. Дед непременно бы придумал, чем его занять, а сейчас на ребёнка никто не обращал внимания, чему тот был немало удивлён.

Наконец все вернулись за стол, а мальчик вдруг закричал: «Мама! Дед!» – и громко заплакал. Всем стало не по себе. Мать поспешила успокоить ребёнка, а он пальчиком показывал на полку в серванте, где стояла любимица деда. Чашка заняла своё привычное место на столе, но малыш уже вскарабкался на пустовавший стул и схватил её. От прикосновения чужих рук, чашка, как живая, вздрогнула, и неловкие детские пальчики разжались. Она ударилась об угол стола, треснула и уже на полу с глухим треском рассыпалась на мелкие осколки.

Подумаешь, разбилась чашка… Но вместе с мальчиком, уже не сдерживаясь, дав волю чувству, рыдали все, словно осознав всю горечь потери.

Люди умирают, посуда бьётся…

    Элен Кардински

ЧУДО

Назло невзгодам
Верю в чудо,
Как в январе в весенний дождь.
Под синим сводом,
Ангел будто,
Я знаю, ты ко мне придёшь.

Мелькают тени,
Снова тучи.
Забросив в угол горький сплин,
Откину лень, и
Станет лучше,
Но день прошёл, ещё один!

Сижу трусихой.
Но откуда
Любимый голос, звонкий смех?!
Заплачу тихо,
Вот и чудо,
Мой милый ангел, лучше всех!

    Светлана Сапронова

РАССТАВАНИЕ

Мы встретились опять, сияло лето,
Спустя десяток-двадцать тысяч лет.
Судьба, нас разлучив, носила где-то.
А где? Уже не важен был ответ.

Как в прошлый раз, сближались осторожно,
Чтоб память лишний раз не ворошить,
Но каждый замыкал себя на прошлом
И не умел в действительности жить.