Сказ о жарком лете в городе Мороче, и чем всё кончилось

Володя, молодой, здоровый парень с некрасивым лицом, сногсшибательной фигурой и нечистым прошлым, работал у директора уже больше года. Он не делал секрета из того, что сидел, но никто, кроме директора и Ёсича, не знал, за что он сидел. Он был молчалив, и Семён Семёныч ценил его за это. Разве что с Ёсичем они подолгу о чём-то разговаривали. Со стороны могло показаться, что предметы их бесед были чрезвычайно важны и таинственны, но на самом деле они часами обсуждали двигатели, покрышки, приводы, трансмиссии, заглушки и другие автомобильные детали.

– Да, шеф, готов, – отозвался водитель. Он хлопнул доверительно по плечу Ёсича.

– Ну, давай! – спровадил его охранник и зашел в свою будку.

Володя закрыл дверцу за севшим в машину директором. Это было не столько выражением почета к его социальному статусу, сколько необходимостью, вызванной необъятным животом директора. Ёсич запустил механизм открывания ворот, и те плавно начали убираться с пути автомобиля. Машина тронулась.

По дороге на комбинат мысли директора с удовольствием роились вокруг слезоточивых картинок его сегодняшнего утра. Все прошло как по маслу: сын вернулся, жена прилежно подготовилась, они сошлись спокойно, ни холодно, ни жарко, как и подобает нормальным порядочным людям.

До обеда, Алёша привел себя в порядок с дороги и раздал домочадцам подарки. Водителю и охраннику достались футболки с наклейками, изображающими поднятый средний палец ноги, а отец был удостоен настоящего шотландского килта. О существовании Вики сын не мог догадаться, поэтому ей досталась одна из дежурных бутылок шотландского виски. Переглянувшись, отец с женой поменялись подарками.

– На, носи, это тебе больше идет, – сострил отец, протягивая юбку Вике. – А для виски ты еще маленькая!

Все непринужденно рассмеялись. Затем женщина пригласила их к столу, который, надо отдать ей должное, превзошел все ожидания собравшихся.

Сели.

Кружевной и белоснежной пластиковой скатерти не было практически видно из-за обилия блюд. Соскучившийся по родной кухне Алеша, предвкушая пир, потер руки и сглотнул слюну.

– Ну, хоть поем по-человечески! Эти их сандвичи уже вот где у меня сидят! – он указал ребром руки на собственное горло.

– Окрошечку будешь? – любезно заглядывая ему в глаза, спросила Вика.

– Я все буду! – голодно ответил Алёша.

Начали с окрошки, добавили бутербродов с ветчинным паштетом, прошлись по селёдке под шубой, затронули салат куриный с сыром, разнесли баклажанный с грецкими орехами, навернули крабового с кукурузой, закусили пирогами с грибами, слизали пиццу с соленым огурцом, замяли картофельным пюре с голубцами и котлетами. Выпили лишь по три рюмки, так как Алёша своё празднование решил сконцентрировать вечером, а директора после обеда ждало совещание. Водитель за рулем не пил, по крайней мере, при шефе. Охранник из чувства солидарности работников третичного сектора тоже отказался. Молодуха пригубила.

По завершении трапезы Алёша не пожалел о том, что Саня перенес сабантуй на вечер и, воспользовавшись случаем, решил ознакомиться с городскими новостями. Он взял “Морочанские Известия” и растянулся на диване.

С первой страницы он узнал, что на внеочередной отчётно-выборной конференции председателем совета районной ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов (МорАККОР) избран фермер из Рохоровки В. А. Моржов. Статья повествовала о неперспективных проблемах и о проблемных перспективах. Далее, из рубрики “Круглый стол” Алёша был проинформирован о том, что реализацию национального проекта “Доступное и комфортное жильё – жителям России” на территории Морочи решили проводить по принципу кластерной застройки и по-домашнему относиться к окружающему.

На второй странице под названием “Нелегалы в перьях” размещался подробный репортаж о перехвате контрабанды: местные таможенники предотвратили незаконный ввоз в Россию 14 попугаев. Текст гласил: “Пассажирка поезда «Севастополь-Москва» спрятала большую клетку с восемью взрослыми попугаями в рундуке под нижней полкой, прикрыв её личными вещами, а ещё две клетки поменьше с тремя птенцами в каждой упаковала в дорожную сумку, стоявшую под столом. Этот живой груз она не задекларировала и не имела на него никаких ветеринарных документов. А ведь попугаи нередко являются носителями таких опасных для человека болезней как хламидиоз и сальмонеллёз. Нарушительница заявила, что купила, мол, в Мариуполе у какого-то любителя-орнитолога. Все 14 птиц – попугаи корелла. В диком виде они обитают в Австралии. В настоящее время решается вопрос о возбуждении дела об административном правонарушении. А пока место жительства представителей австралийской фауны и по совместительству вещественных доказательств – Морочанская таможня”.

Просматривая эту статью, Алёша задремал. Газета мягко сложила свои крылья и опустилась на живот читавшего. Он так и не познакомился с интереснейшим фактом культурной жизни Морочи. Оказалось, что ныне пожилая учительница русского языка и литературы одной из морочанских школ во времена своей молодости увлекалась спиритизмом. Однажды они с подругами решили вызвать дух Пушкина. При появлении оного девушки попросили поэта сочинить им стихи. На что Александр Сергеич им ответил: “Я бисер не метал для кур, стихов не сочинял для дур…”

В позе дремлющего подгазетника застал сына отец, спустившийся из своего кабинета. Ему было пора выезжать на совещание. Он с лаской посмотрел на возмужавшего парня. Курчавая головушка, рыжие ресницы, золотистая небритость… нет, он казался ещё совсем ребенком.

“Али выдержит Алёша груз ответственности? Достойно ли продлит он дело Трубных по становлению Морочи? Поверит ли ему народ, пойдет ли за ним? – спрашивал сам себя Семён Семёныч. И сам же себе отвечал – Пойдет, пойдет как миленький, куда народу деваться. А Алёшу научим, политика – это, конечно, не в фантики играть, но пришла пора – открывай закрома… да, потратиться придётся на эту предвыборную кампанию”.

Наскочив на мысль о закромах, директор перестал улыбаться своим семейным сентиментализмам и потянулся к портфелю с бумагами, подготовленными Эллаидой для совещания. На официальной повестке дня было обсуждение предложения выпуска новой продукции и расширения рынка сбыта. Неофициально же выражаясь: занозой в пятке у Семёна Семёныча застрял маслозаводик Мельникова.

Несколько лет назад этот хандрящий фермер продал свое хозяйство, переехал поближе к городу и запустил кустарное производство мороженого. Дело изначально шло курам на смех. Во-первых, он снесся зимой, а зима выдалась редкостной: температуры опускались до тридцати пяти градусов, и типичные для русской зимы перебои с отоплением не благоприятствовали расширению потребительского спроса населения на мороженое. Во-вторых, основным его продуктом было мороженое типа пломбир, и те заядлые любители, которые не отказывали себе в этом лакомстве даже в сурово препятствующих климатических условиях, предпочитали знакомый и любимый пломбир от бесспорного лидера отрасли завода “Холодок”. Под конец зимы у Мельникова сломалась электрогидравлическая компонента его итальянского оборудования, и на ремонт он потратил свои последние нервы. После ушел в запой.

Вернувшись из запоя, Мельников обнаружил, что на дворе случилась весна. Тоска по пашне зазеленела в его сознании. С чувством непоправимой утраты он вернулся на, увы, не свою ферму, прошелся по преданным им землям. Весенний ветер наполнил влагой его глаза. Однако, повнимательней вглядевшись в структуру разделки почвы, он, не без интереса отметил некоторые новшества. Из разговора с новым хозяином Костя Мельников выяснил, что тот отказался от производства малорентабельной кукурузы. Вместо нее он усвоил взаимоувязную технологию выращивания винограда и земляники, которая позволяла бы ему за счет быстрого возврата затрат с помощью солидной прибыли от земляники компенсировать высокую стоимость создания виноградника и поздний возврат от солнечных гроздьев. Пока новоиспеченный фермер расписывал бывшему взаимовыгодность виноградно-земляничного союза, в голове последнего родилась заманчивая идея о новых возможностях для его многострадального отмороженного бизнеса.

– Ягодка, она всегда манила и детей и взрослых, – говорил его собеседник.

– Ты прав, – мечтательно соглашался Костя.

Вернулся он домой в состоянии духа абсолютно противоположном исходному: от грусти не осталось и следа, жажда инновации и творения щекотала фантазию.

Он уехал на месяц в Неаполь, погостить к двоюродной по матери сестре, которая служила сиделкой у старого вдовца. В ходе итальянских каникул он не только раскрыл выходящие далеко за сиделочные отношения между его кузиной и её вдовцом, и не только познал базисные секреты производственного цикла многочисленных сливочных и фруктовых видов итальянского ремесленного мороженого, но и соблазнил одного молодого неаполитанского мороженщика на переезд в Морочу. Какие доводы он использовал в свою пользу, осталось для сограждан Мельникова тайной. Поговаривали даже, что Лучано сам напросился в Россию, ускользая от местных кровожадных мафиози. Как бы там ни было, пред обольстительно жгучим взглядом не совсем высокого и не очень стройного неаполитанца безоговорочно капитулировала женская половина города, мужское население полюбило его как Чебурашку, а сексуальное меньшинство негласно избрало его своим художественным символом.

В середине лета, после нескольких головоломных месяцев обустройства кафе-мороженого, сработавшиеся партнеры открыли его двери для морочанцев и гостей города. И любопытство посмотреть на итальянца до такой степени наполнило их кассы доходами, что, подсчитав после закрытия выручку, Мельников признался в любви своему напарнику и присвоил ему почетное звание “Главного двигателя торговли всея Руси”.

Дела фирмы “Костя унд Лучано” (где немецкий соединительный союз между русским и итальянским именами означал солидарность компаньонов по вопросу принятия России в Европейский союз) пошли как по маслу. На следующий год они расширили свой ассортимент с десяти до двадцати видов мороженного, причем фруктовые виды менялись в зависимости от сезона: в июне упирали на клубнику и землянику, в июле на абрикосы и персики, в августе малинили и крыжовничали, а в сентябре сливили и виноградили. В городе пошла мода на их мороженное. Знакомые при встрече обсуждали любимые вкусовые комбинации, от извращенности которых иногда Лучано выговаривал длинные итальянские скороговорки, которые морочанцы, конечно, не понимали, но они им очень нравились.

– Мамма мия! Ма комэ си фа а манджярэ уна симиле скифэцца! Соло вой потэтэ комбинарэ чоколато амаро кон чоколато ал латтэ! Чоколато дэвэ ессерэ мискьято кон и фрутти! Инкредибиле, инкредибиле! – говорил бывало он.

На что умиленный покупатель отвечал:

– Ой, Лучано, как ты красиво говоришь! Скажи что-нибудь ещё по-итальянски.

Через три года от избытка капитала они открыли маслозавод, запустив три линии производства: сливочного масла “Хуторок Элитный”, глазированных сырков “Лукьяша” и стерилизованных сливок “Костяша”.

Семёну Семёновичу их заводик застрял костью в горле, не потому что теперь морочанско-итальянкая парочка замахнулась на его долю рынка (ММК тоже выпускал элитные сорта сливочного масла и сырки), а потому что малое предпринимательство, как категория, раздражало его. Атрофированная от водки и старости гибкость ума позволяла ему мыслить только крупными категориями. Привыкнув всю жизнь иметь дело с большими размерами и объемами, он с трудом мог сосредоточить своё внимание на маленьких производительных единицах, войти в суть их существования, понять что позволяет им выживать. Знание того, что их появляется всё больше, вызывало рябь в мозгах у Семёна Семёныча, а уж мелкие бизнесмены молочного сектора, считал он, должны были все удушиться от пердежа собственных недоразвитых заводиков, чтоб не мучить его. То что, Мельников и его неудавшийся мафиози не только продолжали жить и здравствовать, но ещё и множили своё богатство, повышало у директора артериальное давление и призывало к действию. Раз эта несовершенная рыночная система сама не может справиться с такой недобракачественной опухолью, как компания Мельникова, то поможет ей Семён Семёныч.

Трубный начал издалека. Первым делом он заказал статью в “Морчанских Известиях” о связях Лучано с неаполитанской мафией, использующей морочанское фруктовое мороженое как прикрытие для отмывания грязных денег. Завербованный журналист озаглавил пресловутую статью “Спрут добрался до Морочи”. Жители города, не имеющие привычки и времени для внимательного ознакомления с содержанием прессы, решили, что комиссар Коррадо Катани, герой популярнейшего в Мороче итальянского сериала о борьбе с мафией, в скором времени приедет навестить своего друга Лучано. В результате популярность “Кости унд Лучано” только возросла, бабушки и подростки наведывались узнать “скоро ли?”, а прыщавые барышни наводнили курсы итальянского языка в частной школе “Лингва”. Находчивые компаньоны выпустили по случаю новый сорт шоколадных сырков под кодовым названием “Осьминожка”, который тут же стал народным символом в борьбе с наркотиками.

Трубный был поражён, но не сражён. Мысль о помиловании промелькнула в его голове, но не убедила. Весь этот детский лепет о “Костяше”, “Лукьяше” и “Осьминожках” бесил его и требовал расправы.

Семён Семёныч прибыл на комбинат. Он привычно, безмолвно, кивнул Эллаиде Мифодьевне, на что она с готовностью встала, и пока он шел через приёмную, скороговоркой доложила ему, что все уже собрались у него в кабинете. Директор открыл дверь, поздоровался. На заседание были созваны приближённые к директору уважаемые им сотрудники. Их было пять человек: заместитель директора по сбыту, заместитель по производственной части, начальник цеха, заведующая закупочным отделом и, в углу, за отдельным столиком, сидела Эллаида. Она писала никогда никем невостребованные стенограммы заседаний.

Подойдя к своему столу, директор сказал:

– Уважаемые коллеги! – обращение было подано с иронической паузой между двумя словами, его составляющими. Некоторые из собравшихся восприняли это как намёк на то, что они не столь уж и уважаемы, остальные же интерпретировали иронию как указ на то, что они плохо работают и, следовательно, мало достойны зваться коллегами выбившегося из сил директора.

– Дальнейшие танцы дождя с вызовом грозы на голову конкурента не уместны, – Семён Семёныч вытер пот со лба и затылка.

– Ситуация требует действий прямых и окончательных, – он сложил платок и положил его в карман.

– Мы не можем спокойно сидеть и смотреть, как у нас из-под носа уводят покупателя, – директор с трудом сел.

Садился он поэтапно. Сначала медленно сгибал колени, держась за край стола двумя руками, начинал опускаться, но терял равновесие, когда между его задом и сиденьем кресла оставалось сантиметров двадцать, и стремительно преодолевал эту дистанцию в свободном падении.

– Какие будут предложения? – выдохнул он, располагая локти на подлокотниках.

Слово взял заместитель по сбыту, не уступающий директору в грузности, краснощёкий Олег Игнатьевич Суриков. В ходе своего доклада он поведал собравшимся, что система формирования политики предприятия по противостоянию конкуренции ещё только начинала выстраиваться. Шла творческая работа, связанная с осмыслением, в том числе, и критериев по зондированию и восполнению незаполненных торговых ниш, шла проработка целесообразных способов создания спроса на новоизобретенный, исторически неизвестный или ранее недоступный покупателю продукт. ММК долгое время сохранял позицию неоспоримого лидера, то бишь фактического монополиста в молочном секторе районной торговли. Появление мелкого бизнеса не только изменило положение предприятия, оно, к тому же, грозило мутациями самой структуры рынка, вследствие чего выработка долгосрочных программ действий могла оказаться непродуктивной. Крупномасштабные инвестиции в ближнесрочной перспективе также были не рекомендуемы. Рекомендуем же, с точки зрения Олега Игнатьевича, был упор на “выигрышные товары”.

С ответным словом выступил заместитель по производственной части Григорий Грушин. Он рассказал об успехах микробиологической лаборатории по выводу и тестированию новых бактериальных культур, о том, что вскоре ММК сможет, при желании, запустить производство ацидофилина – полезнейшего молочнокислого продукта.

Семён Семёныч прервал речь выступавшего, поняв, что сотрудники его не поняли:

– Это всё прекрасно, но не то, – недовольным тоном пробурчал он.

Разочарованным жестом он распустил совещание. Очевидность того, что ему не удалось передать его сотрудникам степень собственного напряжения по Мельниковскому вопросу, рождало в нем чувство донкихотского одиночества. Он достал из секретера коньяк и стопку, откинулся в своем черном, мягком, кожаном кресле на колёсиках. Коньяк был хороший, и стопка по размерам приближалась к стакану. Семён Семёныч открыл бутылку, наполнил сосуд на две третьи и выпил. Снова налил. Со второй рюмки можно было начинать мусолить с видом истинного знатока. Оттолкнувшись ногой от стола, он медленно прокрутился на четверть оборота и, подгребая носками по полу, завершил полуоборот, который открыл ему вид на карту области, висевшую за его спиной.

– Я согласен, – объяснял он воображаемому собеседнику, – коньяк – благородный напиток. Это тебе не водка: пшеничная, простая и прозрачная. Коньяк – это столетние бочки, выдержка, всякие там французские выкрутасы. Его надо пить со знанием дела, так сказать, вкушая аромат, внимая букету. Но русский не может не жахнуть, хотя бы для начала. Нам надо сначала жахнуть, бо душа горит, а потом можно переходить к художественной части.