Станция «Звездная»

Глава третья

Незаметно подкрался Новый год, а вместе с ним и дежурство, но Ян не расстроился. Он и раньше любил встречать этот праздник на работе, среди коллег, несмотря на то, что в двадцать три пятьдесят девять обязательно доставляли сложного и нестабильного пациента, так что дежурной смене приходилось отставлять уже поднятые бокалы и бежать работать.

Дежурство – отличное средство от новогодней хандры, а кроме всего прочего, автоматически решалась проблема с Соней. Они влюблены, значит, должны встречать вместе, но на практике осуществить это было бы непросто. Соня могла пригласить Яна встречать Новый год со своей семьей только в качестве официального жениха, иначе папа Бахтияров на волне царизма вышвырнет безродного холопа из своих апартаментов. Встречать на Звездной тоже не вариант. Вася уходит в отделение терапии, к дежурящей Дине, но это не значит, что хата свободна. Наверняка там окопается пьяный Лившиц в компании лаборанток с кафедры патологической физиологии, а дальше подумать страшно, кто еще забредет на огонек. Ясно одно – Соне среди этих мутных личностей не место, да и вообще Ян стеснялся приводить ее в свое убогое обиталище.

Тридцать первого декабря хорошо работается. После быстрых и коротких застолий люди спешат к семьям, палаты стоят полупустые, потому что всех, кого можно, выписали по домам, а оставшиеся пациенты грустят, но все равно бодрятся и создают праздничную обстановку как могут.

В углу возле сестринского поста подмигивает разноцветными огоньками маленькая елочка, блестит серебристая гирлянда, и невольно охватывает радость и надежда, что все будет хорошо…

Пройдясь по отделению и убедившись, что все тихо, Ян вернулся к себе и обнаружил за столом Князева. Научный руководитель был слегка навеселе и приветствовал Яна крепким объятием.

Пришлось ответить, хотя Ян не очень любил такие физические проявления дружелюбия.

– С наступающим тебя, сынок! – сказал Князев с большим чувством и сел на место дежурного врача.

– А вы что домой не идете, Игорь Михайлович?

– Сейчас пойду. Хотя, с другой стороны, куда торопиться? Пусть жена спокойно салатики нарежет.

Ян нахмурился. Князев не был алкоголиком, но иногда не мог вовремя остановиться, буянил, и тогда единственным способом было как можно скорее напоить его до бесчувствия и уложить на диванчик в кабинете. Дай бог, чтобы сейчас оказался не такой случай.

Не спрашивая, Ян сделал Князеву кофе покрепче и послаще.

– Слышал, у тебя с дочкой Бахтиярова любовь? – вдруг спросил Игорь Михайлович.

Колдунов смутился, проклял проницательность трудового коллектива и ничего не ответил.

– А что? Хорошая девушка, и я заметил, что ты давно к ней неровно дышишь. Ну и закрепиться на кафедре не помешает, потому что начальник тебе не слишком рад, но выдавить профессорского зятя кишка у него все-таки тонка.

– Да я не из-за этого…

– Знаю, знаю, но ведь это тоже хорошо. Так что ты давай, действуй.

– Хорошо, Игорь Михайлович, – кивнул Ян.

– И не благоговей там особо, себе цену тоже знай.

Ян снова кивнул, прикидывая с тоской, что до стадии отключки еще очень далеко, а до этого Князев ему весь мозг проест своими пьяными откровениями.

– Соне-то уже двадцать пять, – вдруг сказал Князев совершенно нормальным голосом, – а принцев крови на горизонте что-то не видно.

– Думаю, мы сами разберемся, – Ян приоткрыл форточку и подал Князеву сигареты.

Тот взял и с удовольствием затянулся.

– Чудак человек, я же ради тебя стараюсь. Бахтияров пыжится, изображает из себя небожителя, ну а ты в самом деле парень незаурядный и далеко пойдешь, если только тебе немножечко помогут.

– Спасибо, Игорь Михайлович.

Князев вдруг пригорюнился, опустил голову на грудь и тихо сказал:

– Я ведь, Ян, не знаю, что такое поддержка. Просто не знаю, и все. Я сейчас не про блат говорю, а про обычную человеческую помощь, ибо мне, дорогой мой Ян, это явление известно чисто теоретически. В школе я учился сам, в академию поступал тоже сам, а знаешь, когда я первый раз услышал «не бойся, будешь стараться и все у тебя получится?» – Князев выдержал театральную паузу и грустно усмехнулся, – только когда сам сказал это тебе. До этого я был твердо убежден, что дурак, ничего не понимаю, данных нет, руки дырявые, ничего из меня не выйдет. Я много лет работал, зная, что хуже меня никого нет и держат меня на кафедре только из великой милости. Я оперировал очень хорошо в полной уверенности, что работаю хуже всех. Я никуда не лез, не стремился, считая, что кандидатская моя ничего не стоит и дали мне защититься только из уважения к моему руководителю, а садиться за докторскую с моими мозгами бессмысленно и оскорбительно для медицинской науки. Прозрел я только в тридцать пять, когда одна наша операционная сестра попросила, чтобы именно я сделал ее отцу холецистэктомию. Прекрасно помню, как я тогда опешил, даже решил, что она меня с кем-то путает, а она говорит, нет, все верно, хочу, чтобы вы, Игорь Михайлович, у вас такая легкая рука. Я думаю, ничего себе! Это у меня-то? Испугался страшно, но сделал.

– И как? – спросил Ян.

Князев рассмеялся:

– Все прошло отлично, против моих ожиданий. Зажило как на собаке, хотя там риски были серьезные. И тут меня как озарило! Думаю, а вдруг не такой уж я и пропащий? В конце концов, никто лучше опытной операционной сестры не умеет определить мастерство хирурга, и, раз они говорят, что у меня легкая рука, значит, так оно и есть. Ну а потом присмотрелся к себе, вроде и клиницист я хоть куда, и в науке парень не последний. Пошел вперед, но все равно каждую новую ступеньку выгрызал себе зубами. Это я к чему все тебе рассказываю, Янчик, как ты думаешь?

Колдунов пожал плечами:

– Хотите еще кофе?

– Давай. Сахарку только побольше кинь. Я тут исповедуюсь перед тобой с одной только целью: чтобы ты знал, что человек не должен быть один. Как бы он ни был талантлив, а рядом должен найтись кто-то, кто подставит плечо, поможет в трудную минуту, подбодрит, когда ничего не получается, да просто скажет, что ты вовсе не так плох, как о себе думаешь.

– Спасибо, Игорь Михайлович, я всегда чувствовал вашу поддержку, – неловко сказал Ян.

– А я сейчас не про себя говорю, – Князев снова засмеялся, – в этом плане я как раз человек конченый, помогаю людям, только когда это мне ничего не стоит. Я Бахтиярова имею в виду. За родного зятя горячо любимой дочки он впряжется без вопросов, потому что моральная поддержка это очень хорошо, но и кумовства в медицине пока никто не отменял.

Ян бросил в чашку четыре кусочка рафинада, размешал, пока они не растворились полностью, и подал Игорю Михайловичу со словами, что он все понимает.

– Ну и молодец.

В три глотка выпив кофе, Князев собрался домой, оставив Яна в приятном недоумении от своей исповеди. В сущности, ничего нового он не сообщил, кроме того, что сам пробивал себе дорогу и в молодости страдал комплексом неполноценности. Колдунов-то всегда считал самоуверенность врожденным его качеством, хотя какая разница, он не психоаналитик своему научному руководителю. Главное, Игорь Михайлович говорил с ним искренне и честно обозначил расклад: за наукой и моральной поддержкой к нему, а за протекцией пожалуйте к Бахтиярову.

Очень хорошо поговорили, и обижаться нечего. Яну приходилось замечать и раньше, что самые ревностные поборники кумовства и блата – это как раз те, кто начинал с нуля и всего добился сам. Казалось бы, такие люди должны ненавидеть блат и всячески его искоренять, поскольку сами изрядно натерпелись от этого явления в начале своей карьеры, но вот поди ж ты… Именно в вотчине таких self-made men не встретишь ни одного человека с улицы, потому что бедняга слишком с большим трудом добивался высокого положения, чтобы теперь просто так разбазаривать свою благосклонность.

На всякий случай Ян выглянул в коридор и проследил за тем, что Князев, одетый подобающим образом, проследовал на выход ровной и твердой походкой.

Немножко грустно, что Игорь Михайлович считает, что он выбрал Соню из соображений карьеры, а не по любви, но переубеждать старого циника бесполезно, да и не нужно.

Ян сходил в приемник, убедился, что пока Дед Мороз не везет дежурной смене подарочков в виде запущенной кишечной непроходимости или чего покруче, накинул ватник и побежал в терапию, проверить, как там Вася.

Дина ставила вечерние капельницы, а Лазарев тем временем хлопотал в сестринской, сервируя новогодний стол: салат оливье, жареная курица и обязательная вазочка с мандаринами.

На подоконнике стояла ваза с еловыми ветками, украшенными серебристым «дождиком» и одиноким синим шаром, аромат мандаринов смешивался с запахом хвои, с выпуклого экрана старого телевизора беззвучно грозила кулаком Баба-яга, и Яну вдруг сделалось хорошо, спокойно и чуть-чуть грустно.

Захотелось остаться с ребятами до полуночи, но долг звал в бой. Ян быстро сожрал тощую куриную ножку, которую ему контрабандой выдал Вася, и побежал в хирургический корпус, с удовольствием чувствуя в кармане халата круглый холодный мандарин, тоже Васин подарок.

Новогоднее дежурство себя оправдало: спокойный вечер потихоньку раскочегарился, и, встав к операционному столу в одиннадцать вечера, Ян отошел от него только в половину десятого утра. И только размылся, только присел на скамеечку покурить, только сделал первую затяжку, как двери оперблока распахнулись и с грохотом въехала каталка, на которой лежал уже практически мертвый человек.

Пришлось мчаться обратно в операционную, прыгать в уже протянутый сестрой стерильный халат, наскоро ополоснув руки в первомуре, натягивать перчатки и делать торакотомию. Кровь из разреза хлынула на штаны и новые тапочки, но Ян тут же об этом позабыл, когда, наскоро осушив плевральную полость, увидел линейную рану на стенке левого желудочка.

Сердце уже еле трепетало, и дела пациента представлялись, в общем, безнадежными, но анестезиолог сказал «Давай!», и Ян дал.

Ассистировал ему молодой курсант, с которым Ян еще не успел познакомиться. Помогал толково, но советом, естественно, помочь не мог. В этой операционной Ян оказался самым опытным специалистом, и именно от его решений сейчас зависело, жить человеку или умереть. Поймает он крохотный шанс или упустит. В Афгане такое с ним тоже бывало, но там военное время, военная обстановка, другие принципы.

У него даже коленки подогнулись от растерянности. Только у пациента не было времени ждать, пока хирург возьмет себя в руки. Пока сестра заряжала иглодержатель, Ян взял сердце в руку и немножко покачал, не понимая, стало оно биться чуть-чуть сильнее, или просто он принял желаемое за действительное.

Наложил швы, покачал еще. Анестезиолог лил растворы в три вены и хмурился – давление оставалось низким. Ян снова приступил к прямому массажу. Шло время, которое никто не считал, и в тот самый момент, когда они с анестезиологом переглянулись, готовые оба сказать, что все, конец, сердце вдруг стукнуло и забилось слабо, но ровно.

– О, пошло, пошло! – крикнул анестезиолог. – Давайте, расправляйте легкое и уходите.

Ян просушился, прижег коагулятором мелкие сосуды грудной стенки, которые с появлением у больного давления начали кровоточить, в последний момент вспомнил, что в перикарде надо оставлять окно, чтобы экссудат мог вытекать в плевральную полость, поставил дренажи, уложил легкое на место и ушил рану.

– Слушай, я думал, все, а он вдруг взял и воскрес, – засмеялся анестезиолог, – прямо чудо рождественское!

– Воскрес это на Пасху, – буркнул Ян, швыряя перчатки в таз и с отвращением глядя на свои окровавленные ноги, оставляющие жуткие следы на светлом мраморном полу.

– Ну все равно чудо, не суть.

Ян пожал плечами. И подумал, что надо быть скромным человеком, никто не спорит, но почему-то в нашей атеистической стране, населенной людьми, воспитанными на принципах материалистической философии, принято считать, что если больной поправился, то это его бог спас, а если нет – то доктор виноват.

Настроение испортилось, а может быть, он просто адски устал, и Ян, подрожав под еле теплым душем из ржавой водички, ибо только такая текла у них из крана в оперблоке, отправился домой, где упал на свою кроватку и провалился в глухой сон.

Только второго утром он вспомнил, что так и не позвонил Соне и не поздравил с Новым годом.

Следовало срочно это исправить, но мозги после напряженного дежурства поворачивались плохо, и он не мог сообразить, как лучше повести разговор.

Ян выпил кофе с сигареткой, посидел немного, да и прилег, как полагал, на полчасика, но когда проснулся, за окном было уже темно.

В большой комнате Вася с упоением наглаживал белый халат, напевая «you my heart, you my soul».

– Зачем? – удивился Ян. – Тебе же в клинику вроде не надо.

– Это Диночке. У нее завтра дежурство.

– А ты при чем? У нее что, своего халата нет?

– Ну вот не успела, – Вася невозмутимо набрал в рот воды из рядом стоящей кружки и прыснул на плохо поддающееся место.

– Повторяю вопрос – при чем тут ты?

– При том.

– Это добром не кончится, – сказал Ян голосом штурмана Зеленого из «Тайны третьей планеты».

– Не каркай.

– Совсем она тебя поработила. Читаешь, гладишь, дальше что?

– Дальше видно будет.

Ян не стал спорить. Быстро умылся холодной водой, оделся и вышел, надеясь на улице согнать с себя сонную одурь. Он и раньше замечал, что если дежурство просто насыщенное, то, пусть ты за сутки ни разу не присел, бегал от пациента к пациенту, порхал как бабочка и жалил как пчела, перелетая с одного аппендицита на другой, то в принципе, хватает пары часов сна, чтобы восстановиться. Иногда даже и сна не надо, просто попьешь кофейку, выкуришь сигаретку, порубаешь больничной кашки и нормально втягиваешься в работу, так что забываешь про бессонную ночь. Но вот если ты кого-то реально вытащил с того света, то потом пару дней болтаешься словно под водой, будто из тебя всю кровь высосали. Странное явление, загадочное, антинаучное, но тем не менее существующее, несмотря на свою необъяснимость с точки зрения материализма.

Когда Ян дошел до метро, в голове прояснилось. Он зашел в наименее загаженную телефонную будку и позвонил Соне. Она была приветлива, но холодна, и встретиться отказалась, чему Ян нельзя сказать чтобы огорчился. Понимал, что приличная девушка просто не имеет права прощать кавалеру, что она из-за него все праздники просидела дома, а с другой стороны, он сам чувствовал, что не в состоянии изображать радость и ожидание чуда.

Ян купил с лотка жареный пирожок с мясом, называемый «выстрел в желудок», быстро съел и поехал в клинику, проведать своего пациента с ранением сердца.

На удивление, парень не помер, а совсем наоборот, уже пришел в сознание и разговаривал вполне адекватно. Ян обрадовался, но вспомнил свое железное правило – до снятия швов никогда не поздравлять себя с хорошо сделанной работой. По этой же причине Ян тихонько постучал по столу, когда его похвалил начальник клиники. Сверхъестественного он не признавал, но в приметы – верил.

В четверг Вася попросил Колдунова свалить из дому часов до одиннадцати.

– Димку я выгнал в общагу, остаешься ты, – деловито сказал Лазарев.

– Не мог, что ли, дождаться, когда я дежурить пойду?

– Значит, не мог. Пожалуйста, Яныч, погуляй! – Вася молитвенно сложил ладони, – а я потом тоже уйду, когда тебе надо будет.

– Мне не будет, – буркнул Ян, понимая, что ни при каких обстоятельствах не пригласит Соню к себе.

– Ой, не зарекайся, – засмеялся Вася и поправил идеальный треугольник подушки на своей койке, куда застелил свежее белье.

В январе Яну поставили мало смен, потому что месяц дорогой, и все хотят набрать себе часов побольше, все, кроме Князева, который решил раз в жизни отдохнуть на даче с детьми и лыжами, как белый человек, поэтому аспиранту Колдунову нечего было делать в клинике.

Он с удовольствием сходил бы в киношку, но Соня считала этот вид искусства низкопробным развлечением, и вообще Ян боялся ей звонить, потому что накануне она сказала, что пора бы ему прийти к ней в гости. Слов нет, действительно пора, чем дольше Ян Колдунов встречается с ней втайне от ее отца, тем больше ставит себя в неудобное положение, а Соню – просто в дурацкое. Сергей Васильевич тоже, наверное, не понимает, как себя с ним вести. То ли привечать, как дочкиного жениха, то ли отхлестать по щекам, как подлого соблазнителя, ведь в чудесном мире русской аристократии, где обитает Бахтияров, девушка не может просто так встречаться с молодым человеком. Обязательно или брак, или позор, третьего не дано.

Надо идти, представляться в новом качестве, получить благословение старика-отца и жить спокойно, и, черт возьми, почему бы не сделать это прямо сегодня? Как раз до одиннадцати проведет время в приятной компании, попьет чаю с вареньем, а может, и с чем покрепче, поговорит о науке, расскажет о своем жизненном пути, который Бахтияров и так знает вдоль и поперек.

За время учебы он, конечно, слегка одичал, но без усилий вспомнит хорошие манеры, которые в детстве привила ему мама, и какой вилкой что брать, тоже сообразит, Соне не придется краснеть за потенциального жениха.

Вывалив на кровать весь свой гардероб, Ян задумался. В дом попроще он надел бы джинсы со свитером и выглядел бы шикарным парнем, потому что джинсы – настоящая «монтана» и свитерок тоже не с фабрики «Ивановский трикотаж». Такой модный прикид сразу изобличит в нем завидного жениха везде, кроме бахтияровского семейства. Там люди знают, что джинсы – это рабочие штаны американских фермеров и носить их можно только на природе. В минуту откровенности Соня рассказала Яну, сколько слез было пролито по этому поводу, когда все подружки щеголяли в джинсах, а ее заставляли носить юбочки и платьица, потому что «в нашей семье, Софья, так принято».

Отправляться в гости в форме, как будто война началась? А что не в белом халате тогда, он же не только военный, но еще и врач. Нет, увы, если в театре парадный мундир выглядит еще прилично, то в благородном семействе он сразу выкажет своего обладателя полным идиотом.

Все-таки принцип «по одежке встречают, по уму провожают» важен не только во второй своей части. Обычно его трактуют в том плане, что неважно, как ты выглядишь, главное, что ты собой представляешь, но ведь если отпугиваешь людей своей внешностью, то до ума твоего дело может и не дойти.

Когда ты грязный, нечесаный и в лохмотьях, то кому какое дело, что там у тебя в черепной коробке, какие светлые мысли и великие открытия.

– Так уйдешь? – прервал Вася раздумья Яна.

– Куда я денусь… До одиннадцати, говоришь?

– Слушай, давай я поставлю на окно цветок, когда можно будет возвращаться.

– У нас нет цветов, Вася.

– А, да? Тогда в большой комнате будет гореть верхний свет.

– Тогда можно или нельзя?

– Тогда можно.

– Ладно. Мою кровать только не трогать.

– Больно надо.

Ян все-таки попросил у Васи черные брюки, но они оказались неприлично коротки.

Рискнуть и пойти все-таки в джинсах? Он ведь не предложение пока делает, а просто зашел с неофициальным, так сказать, рабочим визитом.

Ян задумался, но тут Вася так яростно закрутил перед его носом рукой, показывая, что пора сматываться, что он быстро влез в джинсы, натянул свитер, обулся, схватил куртку с шапкой и выбежал на улицу, решив положиться на судьбу, которой не существует.

Дойдя до метро, он набрал номер Сони, но телефон не отвечал. Ян послушал длинные тоскливые гудки и вышел на улицу. Вечерело. Праздничную иллюминацию уже убрали, к тому же снег, выпавший перед Новым годом, почернел и подтаял, и округа вновь приняла тоскливый темный вид.

Ян пошел куда глаза глядят, неприкаянный и одинокий. За углом, в длинном, вытянувшемся на весь квартал доме, на первом этаже располагался магазин одежды, и Ян, которому деньги за декабрьские дежурства жгли карман, решил зайти туда, посмотреть, вдруг свершилось чудо, и в торговый зал выбросили приличный костюм или хотя бы пиджак.

На стеклянной двери висела табличка «переучет», и Ян, шагая дальше вдоль этого бесконечного дома, вдруг обнаружил, что в следующей секции располагается библиотека.

Он зашел. Из маленького холла с гардеробом, который не работал, открывались две двери – одна направо, в читальный зал, другая налево, в абонемент. Пахло старыми книгами и клеем. Ян заглянул в абонемент: длинные ряды стеллажей терялись где-то в глубине бесконечного зала, в котором царило безмолвие.

Ян сунулся в читальный зал. Там показалось живее, во всяком случае возле окна сидела девочка в школьной форме и пионерском галстуке, а в самом углу, чтобы не дуло, устроилась бодрая востроносая старушка с гребенкой в волосах и листала подшивку «Работницы».

Держа куртку в руках, Ян подошел к столику библиотекаря, за которым сидела невзрачная девушка, кутаясь в серый пуховый платок.

– Записаться хотите? – спросила она.

Ян пожал плечами:

– Даже не знаю…

Девушка встала, потянула к себе высокую стопку книг с угла стола, и понесла их куда-то вглубь зала, придерживая подбородком. Она была худенькая, с тонкими ногами, в белых шерстяных носочках, надетых с босоножками. Ян улыбнулся, вспомнив, как Соня высмеивала эту моду, утверждая, что такое безобразие могут позволить себе только конченые старые девы, которым нечего терять.

– Вам помочь? – спохватился Ян.

– Нет, спасибо, – ответила девушка из-за шкафа и через секунду вышла, ладошкой смахивая пыль с простой черной юбки, – так вы надумали записаться?

– А у вас есть научная литература?

– В основном научно-популярная.

– Тогда можно я просто посижу?

Девушка строго взглянула на него:

– Вообще-то нельзя. Давайте я запишу вас в читальный зал, это ни к чему вас не обяжет.

Ян думал сказать, что забрел сюда случайно и больше никогда не придет, но зачем-то достал из внутреннего кармана военный билет и подал девушке.

Пока она заполняла формуляр четким округлым почерком, Ян огляделся в поисках подходящего чтения. Ясно, что в районной библиотеке не разжиться шедевром или просто популярной книжечкой, но с чем-то надо скоротать вечерок. Вдруг внимание привлекла яркая обложка, на которой мальчик бежал по лесу, а название было выписано разноцветными прыгающими буквами, из чего Ян заключил, что книга детская. Он зачем-то взял ее в руки и открыл. Страницы были потрепаны, с закруглившимися уголками, на картинках Ян заметил кое-какие лишние детали, пририсованные карандашиком, значит, книжка прошла через много детских рук и пользовалась успехом.

Ян улыбнулся. Он научился читать в шесть лет, довольно поздно по сравнению с другими детьми, но очень быстро перескочил с серии «читаем сами» на серьезную литературу. Весной еще с тоской складывал букву за буквой в книжечке Эдуарда Шима «Жук на ниточке», а летом на даче взял в руки «Собаку Баскервилей» и одолел за два дня. С тех пор он пристрастился к «взрослым» книгам, читал Диккенса, Дюма, Стивенсона, а с «Открытой книгой» Каверина просто не расставался и именно благодаря ей уже в четвертом классе твердо знал, что будет врачом. Школьная программа казалась Яну скучной, благо достаточно было знать общую канву сюжета и что богатые плохие, а бедные хорошие, чтобы получить пятерку, а в старшей школе он плотно засел за книги по специальности и с тех пор художественной литературой не интересовался. Жизнь у него была достаточно интересная и без вымышленных историй.

Вдруг стало любопытно, что же такое пишут для советских детей, и Ян, открыв книгу на середине, пробежал глазами почти целую главу, благо шрифт был крупный, четкий и легко читался.