Последний Мост

– Бардон, твой черёд, – продолжил ведущий.

Толстяк Бардон каким-то образом дослужился до десятника городской стражи, хотя едва влезал в свою стёганную кожанку с двумя скрещенными мечами на груди. Клинки на гербе Басселя символизировали слияние двух важнейших летарских рек – Сальмены и Астары.

– Готовься целовать мою жопу, – просвистел Бардон, отправляя кости на стол.

Ладаим прищурил один глаз, но второй всё же оставил открытым. От крошечных точек на этих деревянных кубиках зависело слишком многое.

– Два и два, – буднично провозгласил ведущий. – Итого, семнадцать с одной парой.

– Сучий хвост… – Бардон уткнулся широким лицом в потные ладони.

– Стало быть, без поцелуев сегодня? – задиристо уточнил Ладаим, протянув руку за выигрышем.

Ведущий положил ему на ладонь лишь одну монету. Один серебряный летт, за который у хорошего торгаша можно было выменять больше, чем за несколько сотен обычных медяков. Это стоило ему полторы луны удачи в игорной комнате после выполненных поручений Лис. Выходя из «Свиного кабака» под завистливые взгляды остальных игроков, Ладаим мысленно поблагодарил паромщика, за жизнь которого он и получил достаточно леттов для большой игры с Бардоном.

Хмурые улицы Мясницкого квартала казались зловещими в вечерних потёмках. Детство Ладаима прошло в куда более солнечном и радушном месте, чем Бассель: Идалл, столица прекрасной Тивалии, был полон благоухающих садов и добрых людей. Судьба же закинула тогда ещё четырнадцатилетнего паренька в далёкую Летару. Яркие кирпичные домики у лазурного моря уступили место однообразным постройкам из серого камня и тёмных досок вдоль Сальмены, а бескрайние виноградники и оливковые сады – полям пшеницы и репы.

Бассель был городом рабочих и торговцев, а в штольни по ту сторону реки ссылали преступников со всей Летары. В этом городе было не принято доверять другим. Со временем Ладаим сам пропитался духом настороженности и стал ходить с оглядкой даже ясным днём. Жизнь в Лисьем Приюте научила юного тивалийца видеть опасность даже в играющих в луже детях или старушке с охапкой опавших листьев.

Скверный нрав Басселя проявлялся сильнее всего по осени, когда последние намёки на летнее тепло уходили далеко на юг. Ладаим шёл мимо неприветливых мясных лавок, ощущая на себе взгляды мясников и торгашей. Одна-единственная монета сейчас казалась тивалийцу невыносимо тяжёлой, будто бы каждый прохожий знал о его выигрыше и норовил запустить лапы в его кошель.

Краем глаза Ладаим уловил движение в соседнем переулке: чья-то тень бесшумно скользила меж старых покосившихся домишек. Ускорив шаг, тивалиец поспешил прочь из Мясницкого квартала к улице Звёздных Прорицателей, ведущей от собора к главным воротам Басселя. Домик, где милая семья радушно предоставила ему целый сарай за тридцать леттов раз в Луну и помощь по хозяйству, располагался прямо по ту сторону городской стены. Ладаим зашагал ещё шире, но и тень не отставала. Широкая улица Звёздных прорицателей уже показалась в сотне метров впереди, когда на пути тивалийца возникла знакомая массивная фигура.

Вспотевший Бардон, чей живот уже проглотил не только пояс, но и добрую часть паха, недобро улыбнулся. Ладаим замер и оценил обстановку. Один обрюзглый мужик, расстроенный проигрышем в кости, не был проблемой для умелого Лиса, но в переулке могло ожидать подкрепление. Да и тень, что скользила в подворотне минутой ранее, была куда изящнее и проворнее, чем толстый десятник городской стражи.

– Постой-постой, – Бардон едва выдавливал слова сквозь тяжёлое дыхание. – Дело есть.

– Мне некогда, – отмахнулся Ладаим, пытаясь удержать взгляд и на собеседнике, и на ближайших переулках.

– Помощь нужна, дружище, – десятник протянул скользкую руку. – Я ж, это самое, проиграл тебе сегодня последние деньги. Довольствие порезали, так что сейчас совсем туго. Не подкинешь монет? А то ведь с голоду помру.

– Сомневаюсь, – тивалиец скривил лицо, и попытался обойти толстяка, но тот неожиданно резво перегородил ему дорогу.

– Не торопись, – от приторной вежливости в голосе Бардона не осталось и следа. – Все там будем.

– Пожалуй, всё же потороплюсь.

– Не надо всё усложнять, губастенький. Со стражей у нас принято делиться. В Басселе же как всё устроено? Просто, на самом деле. Если хочешь жить, имей друзей больше, чем врагов.

– То есть мы с тобой подружимся, если я отсыплю тебе честный выигрыш? – Ладаим сделал пару шагов назад.

– Дружбу не обещаю, но врагом хотя бы не стану.

– Прости, такая ставка мне не по душе.

– Эх, малой-малой… Мужики, давайте!

Смутный силуэт вывалился на Ладаима из полумрака подворотни, но к этому он был готов с того момента, как завязался разговор. Тивалиец метнулся в сторону и перехватил кулак нападавшего. Сжав его запястье, Ладаим выкрутил руку тени до хруста и швырнул тело через плечо, прямо под ноги Бардона. Тот весь трясся от гнева и с недоумением поглядывал в один переулков, но вместо подкрепления лишь услышал гулкий удар и звук падающего в грязь тела.

– Эй! – тонко завопил Бардон. – Чего ждёте, дармоеды?

– Зачем грубить-то? – отозвался голос из темноты.

Та самая тень в плаще до колен, что преследовала Ладаима сквозь Мясницкий квартал, медленно появилась из сумрака подворотни с кинжалом в костистой руке. Лицо человека скрывала тряпичная повязка, но Ладаим сразу узнал широкие выступающие скулы, тёмные раскосые глаза и пряди чёрных волос на широких плечах.

– Ты не из наших, – испуганно подметил Бардон. – Где они?

– Устали дармоедствовать и прилегли, – спокойно поведал Химера, показав пальцем себе за спину. – Хочешь, отведу к ним?

– Гнида, я десятник городской стражи! – горячая слюна Бардона попала даже на лицо Ладаима.

– А по мне – обычный головорез.

– Тебе конец, губастый, – угрожал Бардон, медленно удаляясь прочь от Лис. – Лучше бы ты поделился со мной без лишней возни. Я тебя, шмару такую, найду и закопаю, понял? Выпотрошу и скормлю волчарам на том берегу… Сука!

Ладаим лишь молча помахал десятнику, поспешившему прочь, к Мясницкому кварталу. Тивалиец убедился, что туша Бардона исчезла из виду, и жестом позвал своего спасителя за собой. Они пересекли улицу Звёздных прорицателей и укрылись в одном из тёмных дворов.

– Ты чего тут делаешь? – полушёпотом выпалил Ладаим, усевшись на сырую после вечернего дождя колоду.

– Соскучился, например, – Химера стянул повязку с острого лица и усмехнулся. – Для начала, не за что. А вообще, нам поговорить надо.

– А в Приюте никак?

– Дело личное, не для Приюта, – Химера замялся. Ладаим впервые за долгие годы увидел волнение на его лице. – У меня нарисовались проблемы.

– И я должен их решать?

– Ты один из немногих, кому я доверяю в этом крысятнике. Не зря же тебя назвали Крысоловом.

– Я по-прежнему ненавижу это прозвище, – Ладаим вздохнул. – Но…

– Да-да, – кивнул Химера. – Имя, данное Настоятелем, каждый обязан принять и умереть с ним на устах.

– Ой, как заговорил, – фыркнул тивалиец. – Тебе отличное имя досталось.

– Химера-то? Чем оно отличное? Они у нас вообще не водятся. А вот крысы – ещё как.

– Давай по делу, я устал.

– Не здесь, – Химера окинул взглядом сонные домики вокруг. – Пойдём в «Морду», там перетрём.

– Святое Солнце, – Ладаим провёл рукой по коротким жёстким волосам.

– Шевелись.

Лисы отправились прочь от центральной части Басселя по одной из скудно освещённых улочек. Редкие стражники, попадавшиеся на пути, не обращали внимание на двух товарищей, мирно плетущихся в сторону городской стены. Ладаим выискивал среди прохожих грузную тень Бардона, но на сей раз никто не норовил напасть на них из подворотни.

Заведение «Пёсья морда» расположилось меж старых деревянных домов неподалёку от стены. Хозяин заведения хотел окрестить его «Волчьим логовом» и сварганил вывеску с изображением сурового лесного хищника, но местные выпивохи разглядели в изображении лишь морду грустного пса. Имя это прижилось в народе, а хозяину оставалось только смириться.