À la vie, à la mort, или Убийство дикой розы

? la vie, ? la mort, или Убийство дикой розы
Марк Крам

Песни скептицизма, звучащие в зале мира к его зрителям. Смешная трагедия или трагедия смеха. Пародия обо всем, что только попадется. Это автобиография в недописанных черновиках. Духовная сказка больной души.История любви и ненависти, творчества и безумия, инфернальная полифония возвышенного и земного. Рассказ о жизни писателя, чьи ужасы вышли наружу и превратили его в жестокого убийцу, пылающего ненавистью к миру.

? la vie, ? la mort, или Убийство дикой розы

Марк Крам

© Марк Крам, 2021

ISBN 978-5-0055-8361-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Меланхолия-Магнолия Метаморфозы любви

Эпистолярный скарабей любви залез под кожу и пьет кровь

Исчезнет мир, и я с ним тоже, и это повторится вновь

Любовь, что мира целого дороже

Уйдет, и я с ней тоже

с)

11 февраля

Как тихи и покойны безлюдные улицы города зимними вечерами.

Дорогой мой друг, можешь ли ты представить себе картину изумительнее той, что открывается взору твоему лишь в незабвенные минуты тихого ночного совершенства, испытывая которое ты чувствуешь, как все меняется вокруг и внутри, и мир становится не тем, чем был прежде, словно зрение проясняется, и ты видишь чистым не замутненным взором. Окна мерцают в ночных сумерках огнями, над ними вздымается и устремляется за горизонт небесно-серый ледник. Щербатый лунный диск, утопая в кроваво-черном бархате величия, блестит вдали тусклым янтарем, осыпая золотисто-ледяными искрами спящий в могильной яме город… Поэзия лунного света поет над каждым, играет бликами на стекле, сплетаясь в благородный венок над тем кто его примет, словно собравшиеся все вместе добродетели, заботливо укрытые под покровом общей любви. Кто ищет ее и готов обрести во имя всех земных стражей, презирая чувственными нуждами, тот непременно обретет ее в себе самом.

Здесь я один, угрюмый силуэт, словно статуя в храме Гелиоса, сижу у подоконника и с беспокойством гляжу на эту красоту, сохраняя трепетное молчание. Не могу разделить с ней этой необъятной тайны мироздания, отчего это приводит меня в глубочайший ужас и отчаяние. Мне тоскливо сегодняшней ночью. Хочу быть с тобою рядом.

12 февраля

Сегодня ночью я не хотел засыпать. А когда уснул, то не хотел просыпаться, чтобы не видеть нового восхода дня, неизбежно сулившего мне новую муку в горестях и воспоминаниях о тебе.

Моя любовь к чистому образу растет с каждой ночью и это уже пугает, ибо кажется, что любовь эта приходит в дом как палач на закате солнца, чтобы снова мучить свою влюбленную жертву – пытать ее нещадно, выспрашивая тайную правду имени, не желая слышать предательства. Каждый день я с упоением жду того безжалостного палача, ведь вместе со страданиями, он погружает меня в лоно нескончаемой радости и блаженства, как будто даруя утешение моему отягощенному злом сердцу.

13 февраля

Я был в сумеречной стране, где облака такие огромные, громоздкие, пушистые и серые – они были всех форм и размеров и составляли собой часть единого целого. Они словно спустились ко мне с небес и объяли меня полностью, позволив утонуть в их безрадостно-пышном пространстве. В них не было ничего божественного, нет. Там все казалось бессмысленным, знаешь… кроме одного чувства. Я ощутил твое присутствие здесь, и эта связь, – несмотря на ее внешнюю форму – она питала меня изнутри пугающе-ярким теплым светом. Но я знал, что это не может продолжаться вечно.

Облака расступились, медленно расползлись от меня, как языки тумана. Больше не было ничего. Океан безразличия, холодный водоворот бренных мыслей. Они сталкивались друг с другом, перемешивались, наслаивались как дурно пахнущая гора трупов на толстое длинное копье. Этот ужас оказался реальнее, чем вся моя жизнь. Но вскоре и это должно было прекратиться, грозило оставить меня наедине с новым видением. Воспоминанием.

Мы гуляли по летней набережной, я рассказывал тебе о том, как важно правильно мыслить и созерцать. Мы спорили. Ты называла меня странным, но охотно слушала все, что я говорил. Затем мы остановились, облокотившись о каменный парапет, и молча наблюдали за спокойной рекой, сначала отражавшей отблески кровавого солнца, а после торжественно восходящую в эфире, как будто покрытую фосфором, сияющую голубоватым ореолом деву луну.

Я помню то мгновение, оно распустилось передо мной крыльями волнения. И также беспечно исчезло, как ребенок, бегущий через газон на задорно-веселый зов матери. Ускользнуло от меня каплей, оставляя еще более безоружным, опустошенным и в большем смятении, чем когда застало врасплох…

Ты готов безудержно вопить, как одичавший, покинутый один в лесу посреди бесконечной толпы деревьев. Вопить, как тот, кто стоит на краю скалы и, запрокинув голову к небу, взывает к нему, как обезумевший, в просьбе о спасении. Но внезапно за этим чувствуешь ветер в волосах и соленый запах моря, что он приносит. Широко открываешь глаза и видишь свет, пробивающийся сквозь серую толщу в небесах и постепенно растворяющийся в воздухе, гаснущий, затемненный тучами, которые пригнало с ветром. И снова темнота укрывает тебя прохладой. Мягкие брызги вод, от бьющихся о берег волн, касаются лица и нежно ранят его, оставляя следы которые не заживут. Ты будешь помнить об этом чувстве вечно, и вздыхать, вспоминая о нем.

Видишь перед глазами трагичный лик природы, которым стал свидетель и принимаешь в нем участие – он отражается в твоих зрачках так ясно, словно происходит это в тебе, но не где-то снаружи отдельно от твоего тела. Раскаты грома похожи на рычание недовольных разбуженных гигантов, а тихий всплеск пенящихся волн, словно ревнивые любовники, бросаются на камни. В этой стихийной гармонии ты хотел объяснить себе причину твоей болезни, твоей безмерной любви, которую ты испытываешь и сокрушаешься о том, что не можешь ей об этом сказать. Не можешь выразить словами – но сильнее всего гложет то, что ты не способен обнять ее, быть рядом и передать ей волшебство этой дикой музыки, что звучит в твоем юном сердце, чтобы и она заразилась им, и вы вместе танцевали в центре того бушующего хаоса, объятые горячим пламенем. Горели как маяки этим пьянящим и дурманящим чувства восторгом, расковывающим ваши несчастные души. Свободные от общественных догм. Плюющие на закон, которому они служат, и который вызывает в них столько раздражения и ненависти, пробуждает в них злобу и похоть, лишая естественности и человеческого лица.

14 февраля

Я прошу тебя вспомнить, как мы говорили всю ночь, и в этих искренних и удивительно-веселых беседах, казалось, неявно искали причину той радости, соединившей нас вместе. Этот неразрешимый вопрос, не имеющий смысла в ответе, ибо все разрушается под ним как спадает покров чудес и вдохновения под налетом земного болвана, но тот вопрос, который жаждет жить вечно в наших неустанно горящих тайной сердцах, как отзвук небесного благовеста, истинного совершенства. Так и должно быть. Это то, что случилось с нами при первой встрече. Мы обрели малахитовую шкатулку, в которой вместо пыльных монет лежало сокровище наших драгоценных душ.

15 февраля

Сегодня, проснувшись, я увидел в углу комнаты скорбную женскую фигуру. Она взирала на меня молча из темноты, словно с укором ждала объяснений. Секунды длились долго, а я не знал, что ответить и чувствовал стыд, и смущение, и трагедию вместе с нею. Как обвиненный в каком-то злодействе. Я не смел пошевелиться, не издать звука, ибо в ее присутствии, незримом взгляде угадывалось нечто непостижимое, потустороннее, призрачное и одновременно родное, неуловимо далекое и близкое в чем я не сомневался. Боялся, что фигура исчезнет, и нарушиться наша хрупкая связь. Останется только эта кровать, узкое пространство вокруг и за окном, к которому появилось сухое безразличие. И в это тошнотворное безразличие я буду насильно ввергнут, если исчезнет призрак. Из уст исторгнется крик обреченного, превратившегося в опустевший мещанский сосуд – без мысли, без движения. Большего не произойдет.

Скажи мне, пожалуйста, только ли это был всего лишь сон?

16 февраля

Ты говорила мне, что я научил тебя дышать и мир вокруг преобразился. За обыденным светом есть иной первозданный Свет – и он сияет гораздо ярче нашего земного, который как отброшенная на асфальте тень, выглядит вульгарным, жалким и смешным.

Он не изменчивый, но все-изменяющий. Дух этой вселенной, имеющий прямое отношение к красоте. Струящийся из вечности прозрачными потоками живительных цветных превращений: из линий звезд в рисунки на воде, из ясных капель на стекле в загадочные узоры кисти-ветки сирени, ветром рисующей желания по воздуху. Быть может, им и не суждено сбыться, но обаяния они не лишены, также как и надежды, и любви, которая дороже всего, ибо в ней одной заключено все, о чем только можно мечтать.

Ты пристрастилась к этому – выглядываешь в окно и ищешь силуэт в деревьях, кучке облаков, скользящих мимо, чужих окнах и жилых каменных стенах. Кажется, ты ищешь в них себя. Но с наступлением сумерек ночь оживает в движении и танце – особенном завораживающем танце, который приглашает идти, и если дать согласие, ночное солнце проведет до черты и долу снизойдет откровение небес. И еженощно повторяется этот обряд с новым движением. Каждую ночь ты забываешь себя в этом мистическом мерцании искр и темных вожделений, сознательно и интенсивно переживаемых сверхчувственными гранями души. Созерцая великолепие застывшего в неверной позе как будто ждущего назначенного часа, чтобы вскочить и броситься в полет. В обыденности мы не даем свободы, сковываем и жестоко принижаем, лишая себя права владеть, и считай, что жестоко убиваем на корню возможно самое дорогое и священное, что имеется в нашей исполненной страданий жизни. Ты поняла это и стала счастлива. А значит, был счастлив и я. Невероятно счастлив.

17 февраля

Как в холодно-меланхоличных строчках последнего дня лета Роберта Смита, создавалось впечатление сказочного сновидения. Погруженная во мрак спальня и луна, втиснутая в пределы оконной рамы, заглядывающая внутрь.

Ты стояла в центре спальни и любовалась луной. Молочно-белое гладкое тело с серебристым отливом – лунная дева. Богоподобное существо, я не мог постичь твоей красоты. Она была разрушительна, темна и опасна, захватывала и грозила завладеть мной полностью так, что я в испуге потеряюсь и мое «я» растворится в ее сияющих незримо-тонких безжалостных лучах.

Ты собиралась сбросить с себя одежду, но я в волнении остановил тебя, опасаясь, что разоблаченная, как великий и необъятный космос, открывшись мне, ты уничтожишь мою смертную сущность.

Легкой поступью, лукавой походкой ты приблизилась так, что душа замерла в груди, будто бы окаменела. Или камень дал трещины и должен был вот-вот расколоться на куски, освобождая из плена прекрасную птицу. По жилам текла раскаленная лава, на теле выступил пот, жар охватил все тело.

Тебя забавляло мое беспокойство, и ты осторожно положила руки на мои плечи, обвила ими шею.

«Ты – моя кровь, я – твоя кровь», – шептала мне на ухо.

Обнаженная магнолия, разве я способен устоять? Утрачивая разум от твоего совершенства.

Ты все-таки скинула платье…

18 февраля

Окровавленная волчья челюсть в углу моей комнаты говорила мне о рае, которому я посвятил труп своих стихов. Они гниют отвратно, но я посадил их рядом с цветами, которые благоухают, таким образом, пытаясь выдать их за красоту.

Переживая сильное чувство великой пустоты, в глазах отражалось все величие и обаяние неба. Тогда я сокрушенный размышлял сам с собой, пока мне не явилось чудо в виде твоего звездного образа. И будучи во тьме, одинокими ночами возвращаясь в реальность, словно морда, нашедшая асфальт, я видел грёзы удушливой дороги, что тянулась вдаль вереницей бесконечно хмурых дней, избитых вечеров, гиперборейских лунных суток, забирающих всю мою жизнь, всю мою энергию. Томление разорванного, кровавого и разочарованного, которому больше не нужно дышать. Дыхание гниющего колодца, которому больше не нужна вода.

23 февраля

У тебя появился «друг», как ты его называешь. Ты проводишь с ним столько времени. Говоришь, что это ничего не значит, но я же вижу вас вместе.