Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»

Прости меня, Тимба. Если слышишь, если сможешь, прости…

******

– Всё! Валите отсюда оба, вы меня достали! Клоуны, блин! – продолжал орать Зуев. Остальные ребята больше не смеялись, напряженно помалкивали. Ситуация и правда складывалась неловкая. Тимба наклонился к моему уху, очевидно собираясь вразумить неразумное дитя, но я жестом оборвала его, так и не начавшуюся, речь. Достаточно прелюдий, пришла пора, идти ва-банк.

На "базе" становилось жарко. Я медленно расстегнула молнию на куртке, закинула волосы на плечо. И сразу заметила забрезживший в глазах членов группы (во всяком случае, тех, которые не брызгали сейчас в исступлении слюной) интерес.

В детстве я была мелкой и тощей угловатой пацанкой, и фигура моя до определённого времени не отличалась даже намёком на будущую соблазнительность. Лет с одиннадцати девчонки в школе уже вовсю хвастались и сравнивали, где у кого и что выросло, а мне и похвастаться было нечем. Шкедла и шкедла, правда, жилистая (ну, это из-за спорта). И так было вплоть до прошлого года, когда вдруг начало меняться всё, и кое-что ещё. Как будто это Кома каким-то нежданным – негаданным образом заодно и посодействовала превращению гадкого утенка в прекрасного лебедя. Всего лишь за осень и зиму я успела приятно округлиться во всех нужных местах (причем именно в нужных, ничего лишнего). Моя грудь, которой раньше просто не было, за это же время выросла до третьего размера, и вот уже знакомые ребята, ранее не стеснявшиеся в моём присутствии высморкаться пальцем и вытереть о штанину руку, начинали при встрече бледнеть, краснеть, заикаться и нести околесицу. Одноклассницы, до последнего времени обращавшие на меня внимания не больше, чем на швабру в углу, теперь улыбались в глаза, а за спиной шушукались и брызгали от зависти слюной. А бедолага Тимба, у которого все эти метаморфозы происходили буквально на глазах!.. Он и вовсе погибал день за днем, но об этом позже.

Сейчас на эту самую грудь восторженно таращился весь состав "Амадеуса", (разве что, кроме Романа, медленно, но верно возвращающегося с планеты "Псих-одиночка"). Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность, потому, что под ветровкой на мне была лишь черная майка на тонких бретельках. Тимба недовольно сопел над ухом, но я решила, что он переживёт. Отелло, подумаешь тоже мне. Цель была важнее, и ради её достижения годились любые средства. И да, Зуев сильно ошибался, я прекрасно знала, чем мальчики отличаются от девочек.

Вторые определённо были умнее. И обладали умением вовремя вытащить козырь из рукава.

Мой главный козырь заключался отнюдь не во внешнем виде, просто я ещё раздумывала, доставать ли его. Хотя, чего здесь думать? Сиськи у меня теперь были что надо, и "на лицо" я очень даже себе ничего, однако чтобы пробить стену многолетнего предубеждения, всего этого, пожалуй, недостаточно.

– Значит, нет? – сказала я и, выдержав паузу, принялась засовывать пластмассовый кончик молнии в застежку. Полюбовались, и хватит. – Ну что ж, нет, так нет. Спасибо, что выслушали. Жаль, конечно, очень жаль. Я рассчитывала, что в конце этого месяца мы уже сможем выступить в "Пеликане". Видно не судьба.

Я со злостью дернула "собачку" вверх. Вззжжжиии. Рядом со мной Тимба проглотил слюну. Тишина повисла такая, что я слышала, как тикают часы на Ромкиной руке, а Макс Одинцов едва слышно отбивает кроссовкой такт по полу. Тук. Пауза. Тук. Пауза. Тук. Ваш выход, господа. Я подожду.

На четвёртом или пятом "туке" к Зуеву вернулся дар речи.

– Что? Что ты сказала? В "Пеликане"?

– Что я сказала? Я сказала "в "Пеликане""? – я повернулась к Тимбе, поймала его укоризненный взгляд. Ну да, я поделилась с ним не всеми планами, но он, в конце концов, сам в этом виноват. Нечего было меня так неусыпно контролировать, – Да, я сказала, что мы могли бы играть в "Пеликане", есть возможность договориться. Но это в том случае, конечно же, если в группе буду я. А если нет, то какой вообще смысл мне напрягаться?

У Зуева аж желваки заходили на скулах от возбуждения, однако излишняя подозрительность всё мешала поверить в возможное счастье.

– Не ври мне, Арина! Ты? Как? Как ты можешь договориться? Ты вообще кто?

"Дед Пихто", – чуть не ответила я, но решила не накалять атмосферу. Всё-таки я рассчитывала на Ромку, в смысле, на то, что он ещё пригодится.

– Тю… как? Да очень просто, – Тимба продолжал обиженно коситься, и я показала ему язык. – Ты забыл, Ромочка, кто мой отец?

По зуевскому недоуменному взгляду всё стало понятно без слов. Ребята действительно хорошо знали, кто мой брат, ведь Саня был в нашем районе личностью во всех отношениях популярной, но частенько игнорировали тот факт, что помимо брата у меня есть ещё и папа.

******

"Пеликан" ("Белый Пеликан", если точнее) – это наша главная городская достопримечательность. Гостиничный комплекс со своим рестораном, бассейном, кинотеатром и даже концертным залом, эдакий оазис посреди новостроек. Здесь обычно проходили самые популярные мероприятия, самые крутые свадьбы и банкеты, в ресторане собирались на званые ужины "сливки" городского общества, а в отель заселялись заезжие селебретис и "прочие официальные лица". Владельцем всей этой красоты был Ильдар Дагбекович Зарипов, отцовский приятель со времён юности. Когда-то они начали свою карьеру, гоняя на раздолбанном двухсотом "Мерине", купленном вскладчину на несколько человек, с которыми, по выражению отца, "мутили бизнес". Вообще папа не очень любил вспоминать о "лихих девяностых", потому что многих хороших знакомых тогда потерял. Кто-то погиб от пули или ножа, кто-то спился и утратил человеческий облик. Но были и такие, кому удалось не только выстоять в бурю, но ещё и неплохо на "буре" подняться, вот как раз среди них были мой отец и Ильдар Дагбекович.

Дядя Ильдар был невысоким, плотненьким, лысоватым человечком, и по внешнему виду фиг бы кто определил в нём бойцовую хватку крутого бизнесмена. Так же сложно было угадать и его возраст – сколько себя помню, он всегда находился "в одной поре", лишь с годами черные остатки волос на голове превратились в седые.

Честно признаться, в детстве я не особо жаловала папиного друга. Наверное, за его манеру пыхтеть ртом и одновременно прихрюкивать носом, будто у него никогда не прекращался насморк. А ещё он постоянно потел и его рубашки подмышками всегда были мокрыми. Приходя к нам домой, он все время норовил сгрести меня в охапку и усадить на свое плотное, похожее на диванный валик, колено, при этом, не прекращая ни на миг потеть, пыхтеть и шмыгать, чем просто сводил с ума. Так что ничего удивительного не было в том, что я использовала любой удачный момент, чтобы поскорее удрать из нежных дядюшкиных объятий.

А вот дядя Ильдар напротив, очень меня любил, не смотря на колючки, ведь я напоминала ему о дочери. Когда-то у них с тётей Зилей была маленькая девочка, которая умерла в возрасте нескольких месяцев, и я ни разу её не видела. Из детей у Зариповых остался только сын Алик, старше меня на два года, и совершеннейший, на мой взгляд, придурок. С Аликом мы друг друга не переваривали обоюдно и искренне, чем сильно расстраивали его отца, поскольку в глубине души дядя Ильдар не терял надежду в один прекрасный момент стать с папой не только друзьями, но и родственниками. Но, увы. Этому его желанию не могла посодействовать никакая Золотая Рыбка.

Зато я до сих пор хранила красную лаковую сумочку всю в стразах, на длинной золотистой цепочке вместо ремня, которую дядя Ильдар подарил мне на шестилетие. Ничего подобного я совершенно не ждала, и вообще в нашей семье в то время было принято дарить что-нибудь практичное – куртку там, ботинки, лыжные штаны "на вырост". Особенно младшенькой, на которой всё "горело". И тут, о господи! Дядя Ильдар подошел, повесил подарок мне на шею, и сказал: "Ты красивая девочка, помни об этом всегда. А того, кто назовёт тебя пацанкой, сразу бей в ухо!".

Я вдохнула воздух, и забыла выдохнуть, так и замерла на месте с открытым ртом – маленькая, глазастая пигалица с дурацким белым бантом на голове. Бант бесил жутко, больше всего хотелось содрать его и зашвырнуть под шкаф, но мама очень просила хотя бы один вечер "побыть девочкой". От восторгая не смогла в ответ даже выдавить из себя "спасибо", только кивнула. Совет "бей в ухо" был в моём случае как нельзя более актуален, ибо мальчишек во дворе я дубасила самозабвенно, да и вообще повадки и поведение новоиспечённой именинницы, что называется, оставляли желать лучшего. Но дяде Ильдару с его подарком удалось совершить невозможное – в тот день мне захотелось стать не просто девочкой, а самой настоящей Принцессой. Пока мама собирала праздничный ужин, я сидела, забившись в угол между диваном и креслом, и едва дыша, любовалась на своё сокровище. Положив сумку на колени, я осторожно гладила блестящий лакированный бок и вдыхала её невообразимый аромат: смесь запаха кожи, клея, дорогих духов и чего-то ещё, чему я, шестилетка, не могла подобрать названия, лишь какими-то внутренностями ощущала, что именно так пахнет богатство. Позже случайно выяснилось, что я не ошиблась, сумка действительно была брендовой и стоила баснословных денег. Досталась она дяде Ильдару, что называется "за долги", дядя собирался порадовать жену, но тётя Зиля, всегда гордившаяся тем, что "вышла в люди" из семьи сантехника и прачки, недовольно скривила рот: "И на черта она мне? Баловство одно. Да у меня карман больше, чем эта писюлька, в неё даже кошелек не поместится!".

Что верно, то верно, кошелек у тёти Зили всегда был вместительный. Она вообще была женщиной практичной и запасливой, и категорически не признавала за сумки "писюльки", в которые нельзя было впихнуть хотя бы половину содержимого овощного прилавка. И да, чтобы ещё обязательно оставалось место для теплого свитера сыночки, вдруг на улице похолодает!

С годами тётя Зиля привыкла к достатку, однако принципам своим не изменила, и на званые обеды к подругам продолжала ходить с дамскими сумочками, размерами больше напоминающими чемодан. Ну, а отказная "писюлька" от Валентино досталась шестилетней девочке, понятия не имеющей о её истинной цене.

Вот так, сам того не подозревая, дядя Ильдар совершил в моей голове настоящую революцию. Целую неделю я не выпускала Валентино из рук ни днём, ни ночью, и не позволяла никому, даже Тимбе, дотронуться до неё пальцем. Но в следующую субботу, во второй половине дня, во дворе за нашим домом зловредный Ванька Аверченко из пятнадцатой квартиры со всей силы дернул за цепочку и порвал её, после чего бежал от меня три квартала до самого сквера Дружбы Народов. Там я таки настигла его, завалила в какой-то колючий куст и от души надавала тумаков. Ванька был старше на год, но драться не умел совершенно, а умел только пакостничать исподтишка, а потом жаловаться матери. Конечно же, в тот раз он нажаловался тоже, и мамаша его припёрлась к нам верещать своим высоким противным голосом, но мне было плевать. Я сидела в самом дальнем углу платяного шкафа, в обнимку с пострадавшей в бою с поганцем Ванькой Валентино, хлюпала носом от слёз и нафталина, которым мама спасала одежду от моли, и вынашивала планы мести. В них я всерьез намеревалась то ли поджечь Ванькину квартиру, то ли столкнуть его с моста под КаМАЗ, и лишь пришедший Тимба сумел спасти мою бессмертную душу от греха, кое-как уговорив вылезти из своего укрытия, и обменять Валентино на новенький "Тетрис".

Эта история впоследствии почему-то стала одной из любимых в нашей семье, и каждый раз, пересказывая её, родители вспоминали новые подробности и хохотали, чуть ли не до слёз. Но тогда, после беседы с Ванькиной матерью, им было не до смеха, и при первом удобном случае мама очень серьёзно попросила дядю Ильдара не дарить мне больше, как она выразилась, "провокационных подарков". В шесть лет я не очень хорошо понимала значение слова "провокационный", но даже при этом справедливо считала, что провокационным в нашем случае был вовсе не подарок, а гадкий Ванька, о чем не преминула сообщить поникшему дяде Ильдару, едва мама отвернулась. Дядя Ильдар улыбнулся и погладил меня по голове.

******

И вот спустя десять лет я решилась вытащить Валентино из груды хлама. Образно говоря, само собой. Не то, чтобы мне нравилось использовать знакомства для достижения целей, но ведь так все делают. Мне было очень нужно в группу.

Ильдар Дагбекович любил живую музыку, и предпочитал, чтобы в его ресторане пели и играли только лучшие музыканты города. Но у нас всё же не Москва, для шоу-бизнеса размах не тот, и "лучшие музыканты" чаще всего представляли собой обычные кавер-группы без яркой индивидуальности. "Амадеус" вполне мог составить конкуренцию любой из них, а мне вообще ничего не стоило набрать дядю Ильдара и организовать прослушивание (неужели добрый дядюшка отказал бы своей Почти-Что-Дочери?). Однако существовала ещё одна проблема для коллектива, члены которого были наполовину несовершеннолетними и который, по сути, считался школьным, то есть детским… ну, вы понимаете. Кто бы разрешил такому бэнду зарабатывать в злачных местах?

Но в этом городе, которым теперь заправляла старая сплоченная банда, простите, коалиция, не было ничего невозможного. Особенно для моего отца, в верхушке этой самой коалиции занимавшего далеко не последний пост. Конечно, балбесам из "Амадеуса" сложно было додуматься до этого самим. Пришлось намекнуть.

К чести Романа Зуева, мне не пришлось потратить уйму времени на то, чтобы растолковать, чем могло обернуться для группы моё в ней присутствие, и какие ватрушки перепадали в этом случае лично на его долю. Рома был мальчик сообразительный и, между прочим, собирался жениться (да-да, на той самой девушке, что позже оставила его без штанов, но тогда ведь он ещё этого не знал), поэтому ему нужны были деньги. Да и кому они были не нужны? Хорошие деньги, которые платил дядя Ильдар музыкантам, и под "крышей" моего отца. Всего-то нужно было, отступиться от дурацких правил, написанных когда-то и кем-то. Тем более, сам Зуев этого самого "кого-то" никогда и в глаза не видел.

Я прямо слышала, как скрипят Ромкины извилины под красной кепкой, которой он прикрывал уже наметившуюся, не смотря на молодой возраст, лысину. Макс продолжал отбивать пяткой такт, видимо, это у него было нервное. Я улыбнулась им (и уж поверьте, постаралась вложить в эту улыбку всё накопившееся в душе злорадство), после чего решительно ухватилась за ручку двери.

– Стой! – заорал Зуев.

Вдох-выдох. На девяносто девять процентов перевес был на моей стороне, можно, как говорит мой брат, расслабить булки. Остальное дело времени, это я отчетливо понимала своим шестым чувством. Или седьмым, после Комы я не могла с точностью сказать, сколько и чего у меня появилось.

Я повернулась, постаравшись изобразить на лице заинтересованность, хотя боюсь, больше на нём отражалось немое торжество. Но ручку двери на всякий случай не отпускала.

– Что-то ещё, Ромочка?

Тимба недовольно засопел, напоминая о себе. Как будто о нём вообще возможно было забыть.

– Ты… ты серьёзно это сейчас? Насчет "Пеликана"? – осторожно спросил Зуев.

С ответом я не торопилась. Пожала плечами, всем своим видом показывая, что далее унижаться, не намерена. Теперь, Зуев, твоя очередь за мной побегать, хочешь, делай это один, хочешь – в компании своих верных эсквайров. Я легонько пнула Тимбу по ботинку, одновременно кивком указывая на дверь, давай, мол, пора на выход. Ромыч кинулся к нам со всех ног, бедняга, едва не снес по дороге барабанную установку.

– Погоди, Арина! Погоди. Пять минут! Нам надо это… обсудить… пацанами.

– О?кей, – я взяла Тимбу за руку. – Обсуждайте, мы можем подождать снаружи.

– Нет-нет, что ты, не стоит. Оставайтесь здесь, выйдем мы, – Рома превратился в само благообразие, заботу и любезность. – Выйдем мы, – повторил он уже громче, обращаясь к складу, и добавил: – Заодно покурим.

Ребята вышли, и мы с Тимбой остались вдвоём. Я тут же обняла его за шею.

– Ну, не злись. Пожалуйста!

– Я совсем не злюсь, – сказал Тимба. На самом деле злым он не выглядел, скорее, усталым и поникшим. – Я просто думал, у нас нет друг от друга секретов.

– У нас нет друг от друга секретов, – повторила я утвердительно, при этом честно глядя ему в лицо. – Я просто не успела тебе сказать.

Ну, я и не чувствовала никаких угрызений совести, ведь всё это было лишь ему во благо. Он же был таким ранимым, Тимба. Порой мне казалось удивительным, как человек с такой тонкой душевной организацией вообще способен выжить в этом жестоком циничном мире. Он был другим, и я должна была его оберегать, понимаете? Но я не лгала. Просто иногда мне приходилось кое-что… недоговаривать.