Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»

– Аринка, ты реально собралась петь в ресторане? – Тимба, казалось, отказывался поверить своим ушам. – И ты думаешь, отец тебе позволит?

Я попыталась изобразить театральный саркастический смешок. Не знаю, насколько получилось успешно.

– Что? Позволит ли мне отец? Конечно, позволит. Ты же знаешь, отец Луну мне достанет с неба, если я пожелаю.

Это было правдой. Я всегда была папиной любимицей, а уж после Комы…

Тимба грустно улыбнулся, и помню, мне тогда совсем не понравилось, как скривились его губы.

– Так уж и достанет?

– Достанет, достанет. Даже не сомневайся. Всю, может быть, и не донесёт, но кусочек точно отколет. Тимба, я прошу тебя. Я знаю, ты беспокоишься, но поверь, нет никакого повода для беспокойства. Нет. Совсем.

Тимба вздохнул и прижал меня к себе. Я уткнулась ему в шею и слушала, как он дышит. Чувствовала его запах, такой родной, я и сейчас, наверное, даже с закрытыми глазами, узнала бы его из тысячи.

Нет, из миллиона.

– Но тебе пятнадцать, – сказал он так тихо, что я еле расслышала.

– Мне шестнадцать через две недели, – напомнила я. – Ну, хватит, Тимба! Ничего со мной не случится.

Я действительно не понимала, чего он боится, и что со мной могло произойти хуже того, что уже однажды произошло. Я чуть не умерла, но выкарабкалась, и меня даже не парализовало. У меня была клиническая смерть, я двое суток пролежала в коме, но мой мозг уцелел. Я смотрела по ящику передачи про людей, превратившихся после путешествий по Чудесной Стране Комы в растения, или полурастения, которые мычали и тыкали ложкой себе в глаз, и офигевала от того, насколько мне повезло. Да, тогда я считала, что повезло.

Чем ещё меня можно было напугать на этом свете?

– Кстати, ты уже приготовил мне подарок? – я слегка отстранилась, чтобы заглянуть Тимбе в глаза. Его глаза имели поразительную способность менять цвет в зависимости от освещения – от почти янтарного до темно-карего, цвета свежезаваренного кофе, и в них можно было запросто утонуть и потеряться. Он, наконец, улыбнулся – нормально, а не вымученно.

– А ты мне?

Когда мне было лет десять, мама рассказала, что мы с моим другом Тимбой должны были появиться на свет в один и тот же день. Им с тётей Наташей, Тимбиной мамой, ставили одинаковый срок в женской консультации. Тимба и родился в срок – пятого мая, всё, как положено. Ну, а я… я, как обычно, "выпендрилась", и даже родиться мне приспичило на две недели раньше. Гревший поблизости уши брат, тут же прокомментировал это следующим образом: "А всё потому, что ты по натуре всегда была Овном, вот и торопилась зацепить его последний день. Баран упрямый ты, Арина".

На Сашку я тогда обиделась и не разговаривала с ним до самого ужина, хотя, конечно, обижаться по большому счету было не на что. Во-первых, он же сказал это любя, а во-вторых, сложно было не признать его правоту. Баран и есть. И, что бы ни было тому причиной, дальнейшей моей жизнью руководил огненный Овен, а не Телец, как было изначально запланировано кем-то на небесах.

Но на самом деле Тимба был не менее упрямым, просто он был спокойным, рассудительным и неконфликтным. А я – буйнопомешанной леди, которая в любой непонятной ситуации "лезла в бутылку" и вечно искала приключений на свою пятую точку. Просто удивительно, как он терпел меня столько лет.

– Я, как всегда – стырю у тебя идею, – сказала я, и мы расхохотались.

Так уж у нас повелось с детства, Тимба всегда дарил мне какой-нибудь креативный подарок, и через две недели получал в ответ что-то аналогичное. Он мне – толстовку с лемуром, висящим вниз головой на одной ноге, я ему – футболку с коалой, флегматично жующей фикус. Он мне – смешные перчатки с коготками на пальцах, я ему – волосатые тапочки – "йети". Он мне – огромного рыжего льва в зеленой майке с вышитыми инициалами "Т.М.", а я ему – диванную подушку с выбитым на ней своим портретом. Весёлые были времена!

Мы с Тимбой всегда были вместе. Всегда, с того самого времени, которого даже сами не помнили. В раннем детстве я вообще считала его ещё одним своим братиком, и приходила в ярость, если кто-то осмеливался сказать, что Тимба мне не родной. И вдруг всё изменилось.

В какой-то момент мы поняли, что нравимся, друг другу не просто, как друзья, а как парень и девушка… да, и такое бывает. Тогда ещё мы плохо осознавали, что происходит, просто чувствовали, что меняемся и никогда не станем прежними. Мы были слишком юны, слишком беззащитны перед силой, надвигавшейся на нас стремительно и неизбежно, как тайфун. Эта сила пробуждала доселе неведомые чувства, но и пугала одновременно. Иногда я даже начинала бояться оставаться с Тимбой один на один… боялась того, что может произойти между нами. Боялась и знала, что это непременно произойдёт.

******

Я почувствовала спиной холодок из открывшейся двери и услышала смущенное покашливание. Мы отстранились друг от друга ровно за секунду до того, как в помещение вошли остальные ребята, но Зуев явно успел увидеть что-то, ему не полагающееся, это хорошо было заметно по его довольной ухмыляющейся роже. Впрочем, меня не особо волновало мнение Зуева насчет моей личной жизни, гораздо важнее был вердикт. По животрепещущему вопросу, ну вы поняли.

– В общем, Арина, – Роман не стал меня долго терзать на этот раз. – Начинай танцевать. То есть, петь. Мы с парнями посовещались, и решили – мы тебя берём. Правда, с одним условием.

Глядите, он ещё и условия мне ставит. Не успев обрадоваться, я чуть не скрипнула зубами с досады. До фига себе, конечно, позволяет этот чувак, но он был старше и он был негласно назначенным руководителем "Амадеуса", как ни крути.

– Какое условие? – спросила я и сунула руки в карманы. Лицо моё горело, то ли от радости, то ли от злости, то ли оттого, что я сейчас только что чуть не поцеловала Тимбу, и мою голову целиком и полностью занимали мысли об этом. Честное слово, в тот момент я была готова развернуться и уйти, хотя не далее, чем сегодня утром стать частью бэнда было едва не единственной целью моей жизни. Вот как все скоротечно.

– Чистая формальность! – Зуев возник передо мной (для его роста и веса двигался он на удивление легко и практически бесшумно), перегородив выход. Будто прочитал мои мысли, гад. – Формальность, но тем не менее. Слишком тяжело ломать традиционно сложившийся вековой уклад… ну, насчет векового я, конечно, загнул, но всё же прошу войти в наше положение. У нас ведь даже устав есть. Я тебе дам потом почитать.

У меня голова пошла кругом. Какой устав? Какое положение? Что он несёт вообще?

– Ром, – сказала я. – Ты перекурил, по-моему. О чём речь, я не догоняю. Может кто-нибудь по-русски объяснить, что здесь происходит?

Я посмотрела на Макса Одинцова. Вроде он выглядел адекватней остальной компании.

– Арин, всё просто, – сказал Макс. – Мы не против, если ты будешь петь. Но по уставу взять девочку в группу мы не можем, поэтому формально солистом будет он, – Макс кивнул на Тимбу.

Тимба уставился на него. "Ну вот, опять началось", – без труда читалось на его лице. Знаете, я всегда обожала его способность мимикой что угодно изобразить без слов.

– Если ты согласен, конечно, – добавил Макс. – Мы никого ни к чему не принуждаем.

– Именно! – подтвердил Зуев (куда же без него).

– Дебилизм, – буркнул Тимба.

Я тоже так считала. А ещё я думала о том, как он вкусно пахнет, и о том, что мы наверняка поцелуемся сегодня позже, когда пойдём домой. Нам ведь в один подъезд. Эта мысль и волновала, и вызывала приток адреналина в кровь.

И никакие Зуевы нам больше не помешают.

– Дебилизм – не дебилизм, – ответил Макс. – Но таковы правила. Понимаете, пра-ви-ла. Не мы их придумали, и не нам отменять. Да чего ты боишься, Тимофей? Никто ж не заставляет тебя по-настоящему петь. Тебе вообще не нужно будет делать ровным счетом ни-че-го. Ты просто будешь числиться солистом… на бумаге.

– Точно, – поддакнул Роман. – На бумаге. Увековечишь своё имя, так сказать, эмм… в анналах, для следующих поколений амадеусовцев.

И все посмотрели на него с уважением. Ну да, хорошо сказал. Даже я оценила.

– Ромк, да ты философ прям. Этот, как его… Диоген, – выразил общее восхищение Макс Ломов.

Позже я узнала, что в группе его называли Младший Макс, или просто ЭмЭм.

– Диоген жил в бочке, – с сомнением отозвался Зуев. – Не уверен, что мне это подходит, мелкий. Вообще-то я собирался жениться и брать ипотеку. И, кстати, моя будущая жена уже звонила и спрашивала, во сколько сегодня я соизволю притащить к ней свою задницу, поэтому, друзья, предлагаю ускориться с решением некоторых организационных моментов. Миронов, хватит ломаться, соглашайся, давай. Выручай свою даму сердца. Хотя на самом деле, открою тайну, мне без разницы, кто это будет, лишь бы парень. Вы же поняли мою мысль, да, ребятки? Нам в группу нужен мальчик, чтобы вписать его имя в дополнение к уставу, и только. Так-то я не знаю, Арин, может Саня согласится? Он же учился в нашей школе.

Я слушала весь этот словесный поток и неохотно выползала из страны своих грёз, где мы с Тимбой целовались под луной, по-настоящему, как взрослые, а не как в третьем классе на террасе у Тимбиной бабушки. Зуев, кажется, решил сегодня меня добить.

– Саня? Мой Саня? Ты чё, Зуев, ты в своём уме, вообще? Тебе сказать, куда он нас всех здесь пошлёт?

Рома хмыкнул.

– Догадываюсь. Поэтому и не предложил его кандидатуру сразу, заметь. Однако ребята, надо что-то решать, и чем быстрее, тем лучше.

– Тимба, ну… – я умоляюще развела руками. Бесполезно было с ними спорить, это очевидно, да и есть уже хотелось. – Спасай. Кто, если не ты?

Тимба посмотрел на меня взглядом, преисполненным вселенской скорби, и вздохнул. На самом деле мой друг начал заниматься музыкой гораздо раньше, чем кто-либо из прочих, здесь собравшись, но у него была классическая глоссофобия (ещё одно из его любимых заумных словечек). И потому в свои неполные шестнадцать, он играл на рояле, как бог, но при этом даже на отчетных концертах в музыкалке, сидя за инструментом в профиль к залу, умудрялся словить паническую атаку, чего уж говорить о том, чтобы общаться с публикой "глаза в глаза". Всё это я прекрасно знала и, разумеется, ни за что не подвергла бы дорогого и любимого Тимбу такому стрессу. О чем он в свою очередь тоже прекрасно знал, так что беспокоиться было не о чем. Ведь знал, да, Тимба?