Мой Израиль

В Стене Плача моего народа много камней. Они впитывают слёзы, приносимые из разных мест. Это слёзы прошлого и настоящего…

– Ты задумался?

– Да нет.

– А зачем бросать?

– Так надо.

– А зачем?

– Морю на память.

– А зачем?

– Чтобы когда-нибудь вернуться сюда.

– А кто не бросит, не вернётся?

– Неизвестно.

– А мы вернёмся?

– Мы?

– Ты задумался?

– Да нет.

– А мы вернёмся?

Далеко летит монета.

Маленький фонтанчик.

– А сюда можно? – она показывает на воду рядом с камнем, берёт монетку за краешек, наклоняется к воде, и монетка падает.

И вдруг, только коснувшись воды, тусклая монетка вспыхнула, засветилась в лучах солнца, пронизывающих воду, она как бы не тонула, а оставалась рядом с поверхностью, мелко и часто дрожа, и так же внезапно как засветилась, внезапно исчезла.

– Ой! – она наклоняется ближе к воде, ища монетку.

Тепло камня, свежесть моря и солнце – вверху, внизу, вокруг.

– Ты задумался?

– Да нет.

– Задумался, задумался, я знаю.

– Да, задумался.

– О чём?

Тихо движутся невидимые волны, и за каждой бежит по дну золотая полоска преломлённого волной света. Золотые полоски бегут одна за другой, и нет им конца.

В Стене Плача моего народа есть несколько камней, которые впитывают слёзы, приносимые отсюда.

А однажды в Иерусалиме выглянем в окно и, не веря своим глазам, скажем: снег. Выскочим на улицу и будем обсыпать друг друга снегом. И как можно незаметнее сотрём слезу, наплывшую из приятно колющей влаги в глазах.

Всё смешалось на тропе: где снег – вижу солнце, а где солнце – вижу снег.

И уже не пойму, где иду: ноги утопают в песке.

По какой только земле не шёл наш народ, и лишь нам выпало счастье чувствовать, как ноги загребают горячий родной песок.

Здесь у нас был красивый сад.

Мы вырастим красивый сад.

Осталось только дойти.

И хоть не знаем, сколько надо идти к тебе, Иерусалим, но если для этого потребуется вся жизнь, то мы уже идём. Если дойдут только наши дети, то мы тоже уже идём. Если дойдут только дети наших детей, то мы тоже уже идём.

И кто дойдёт, тот скажет: мы вернулись.

Но так, чтобы никто не услышал.

Июль 1972

У каждой тропы своё время: на одну выходят зимой, на другую – летом. По первой надо успеть дойти, пока не растаял снег; по второй надо успеть дойти, пока не выпал снег.

Настало время и нашей тропы. Но ее особенность – не знаешь, когда дойдёшь. Может быть, её занесет новым снегом или размоет половодьем?

Но если не знаешь, когда дойдёшь, выбираешь короткую тропу.

Короткая – трудная.

Так всегда бывает на тропах, начертанных временем перед народами, и такие тропы берутся только крылатыми народами.

И снова я поднимаюсь в небо.

Так всегда будет с человеком: чтобы обрести счастье – иметь родную землю, без которой человеку нельзя, надо хоть раз подняться в небо и там, в полете, почувствовать её притягательную силу и опуститься на неё уже крылатым человеком.

Однажды уже поднимался в небо и почувствовал притягательную силу родной земли, но у меня не было крыльев, чтобы опуститься на родную землю. Я не стал крылатым человеком.

Теперь поднимаюсь в небо по тропе моего народа. Только на тропе своего народа можно обрести крылья. Для этого надо подняться высоко. Где вершина, дающая крылья, не знаю. Но она есть.

И тогда взмахну крыльями, и они донесут меня до родной земли.