День темнее ночи
– Да, это беда, если она дорогу перебежит, – прервал меня. – Я вас уверяю, что этот заказ – ваша черная кошка.
Я на ноги встал. Говорю ему:
– Милейший Кавиус, есть у меня история про чёрную кошку. Одного мужика должен был я четвертовать. Вели его на казнь и черная кошка перебежала ему дорогу. Он мне на эшафоте рассказывал. Я уже готовился рубить его, как следует. Вдруг, перед оглашением приговора гонец от князя прискакал к судейскому. Замялся тот, а потом приговор огласил, что будет отсечение головы. Вы понимаете?
– Ну, умер ведь он.
– Да, что умер! – махнул я рукой. – Я то вчетверо меньше получил за такую работу. А мне никакие кошки в тот раз дорогу не перебегали. – Я уже зол становился. Говорю ему: – Давайте вы езжайте обратно, а я делом займусь.
Дверь ему открыл. Стою, жду, пока выйдет. Он на ноги поднялся. Медленно подплыл ко мне.
– Вы думайте усердно. Это будет горе, если они его получат. Я завтра еще зайду.
И быстро вышел вон. Я и рта закрыть не успел.
3
Сразу после его ухода я не смог работу продолжать. Так он разозлил меня. Да где это видано – отказаться, когда такой крупный заказ раз в жизни выпадает. Ладно мор ещё, на котором дядька Сотер сыновьям дома построил. А чтобы в обычное время так крупно заказали, большая удача. Нахал. Решил кусок хлеба отобрать. Да ещё чем объяснять надумал. Ха! Приметами.
Сидел я в кресле так долго-долго. Задумавшись. Вдруг руки чьи-то мне шею сзади обхватили. Обернулся, а это Тильда меня решила обнять. Я так рад был её видеть, что даже в щёку чмокнул.
– Бледный ты какой-то, – устало так сказала. – Не заболел?
– Недавно сердце барабанило, – отвечаю. Решил не говорить ей пока про Кавиуса. А то обругает меня опять с этим заказом
– Может ляжешь тогда? Завтра работа тяжёлая.
– Вот ведь гадость! Забыл спросить, какого веса завтрашний злодей будет.
Тильда волосы из-под платка выпростала свои длинные и говорит:
– А какая тебе разница? Ладно бы вешал, так рубить ведь будешь.
А я ей любуюсь, простой и своей. Отвечаю:
– Да, конечно, есть разница, как тебе огурец резать или помидор.
На следующий день перед казнью маялся я на Площади, как всегда. Ждал, пока народ соберётся, да приговорённого приведут. С достоинством стоял, как Сотер учил.
– Весь город тебя боится, когда ты палач. Они видят твою работу. У пекаря только результат виден, а у тебя и результат и процесс. Можно ещё до начала сделать так, чтобы они о тебе говорили. Стойка, выражение лица, одежда – то, – как он говорил, – что они будут обсуждать ещё несколько дней, если сможешь как следует это явить.
Стою, значит, я, как обычно. Плаха. Топор. Народу ещё мало. Гляжу, топает к помосту в своей шляпе Кавиус.
Подошёл близко так. Народ, вижу, поглядывает на него. Дело-то небывалое. Со мной так никто никогда не говорит.
– Здравствуйте вам, мастер Вуль!
– И вам, – говорю, – здравия! Вижу, обязательный вы человек, милейший Кавиус. Обещались быть, и явились. Токмо, не ровён час, камни полетят в вас.
Молчит. И лица опять не видно. Очухался и говорит:
– Что ж, не передумали вы за ночь?
Привязался ко мне, как камень к утопленнику.
– Нет. Моё слово крепко. Вчера говорил, сегодня подтверждаю – заказ будет готов.
С помоста-то видно хорошо было, как кулаки сжались у него. Народ, гляжу насторожился. Ждут, что будет.
– Я вас еще раз прошу не делать этого гроба, мастер Вуль. Не то горе придётся мыкать.
– Вы же видели, где я живу, знаете, чем на хлеб зарабатываю, милейший. Я без этого заказа горе мыкаю.
Вижу, некоторые парочки ближе подбираются к Кавиусу. Слышать хотят, о чём разговор идёт.
– Забирайся уже к нему! – мужик какой-то крикнул.
Кавиус говорит:
– Если лишь за деньгами дело стало, так я вам компенсирую. Горе то я не ваше лично имел в виду. А общее. Для всех.
Какое-то разделение тут во мне произошло. Одна половина говорит: надо деньги брать. Другая говорит: надо делать гроб. Ну а я репутацией дорожу.
– Вы сами, – говорю, – подумайте, на что честного мастера подбиваете. Этак я и вовсе без работы останусь.
Он вздохнул. Тем более, что уже ворчат вокруг. Нервничает народ.
– Ну, – говорит, – смотрите теперь, как бы чего не случилось теперь с вами или с вашим домом.
Вздумал меня пугать что ли? Ну да всяких тут я повидал. Говорю ему:
– Убирайтесь, откуда пришли! А то ведь мы можем уже по-другому встретиться на этом месте.
Ничего не дрогнуло в нём. Поворачиваясь уже, бросил:
– Думайте-думайте! Завтра ещё встретимся.
И пошел вон с площади. Народ расступался перед ним, как передо мной.
4
Вечером друзья заглянули. Братья Рэйт и Юнк. Золотари. Копаются во всяком. Бочонок пивка притащили.
– Видали мы тебя на площади! – скрипучим басом из-под усов сказал Рэйт. – Вот это я понимаю, работа!
– Да-а! – вторил ему братец.
У обоих глаза разгорелись.
– Ты, – это Юнк уже начал, – дрова также рубишь?
– Что ты? Дрова! – хлопаю его по плечу. – Для шеи свой удар и свой топор. Не зря, ведь, говорят: “каждому делу свой инструмент”.
– Ты хорошо сказал, значит смотреть на это надо. Не только что делать, но и чем. – Это Рэйт. В ухе мизинцем ковыряется. – Ты за стол нас усадил бы чтоль. Стол он для выпивки, как раз.
Показал я им рукой места. А Юнк ушами пошевелил, нос чешет и говорит:
– С тобой, брат, я согласен, но не до конца. Иногда дело выбирает инструмент.
– Это как?
– А вот принесли мы пиво к Вулю. А у него сломалась мебель, допустим. На полу сидеть не будешь. Что он нам предложит? – Юнк поднял палец. – Гроб! Может, даже не один. И будем мы на них распивать.
Я порой с них балдею. Так думать умеют!
Метнулся я за закусью. Воблу притащил, леща. Капусточки квашеной. Кружки расставили на столе. Сидим, хорошо!
– Может быть, мяска хотите? – говорю им, ополовинив кружку. – Вяленое есть.
Они переглянулись. Рэйт сказал брату с улыбкой, щёлкая пальцами:
– Помнишь, мы с тобой после прошлого раза спорили? Я тебе говорил, что у палача мясо в доме будет всегда.
Юнк поёжился, прищурился, словно от боли, а глаза смеются. Говорит:
– Поспорю с тобой, брат. Не всегда. После виселицы – вряд ли. Да и мясо это не всем подходит. Кто-то найдет в себе силы для него, а кто-то – нет.
Мне тоже смешно стало от этих шуток. На душе легко. Люблю, когда друзья приходят. Отвечаю:
– Чистая курятина, задаток получил на большой заказ. Купили пару кур.
– Ага, а десять дней назад окорок свиной был, как раз после четвертования.
Смеются. Я говорю:
– Не спрашиваю, где вы это пиво откопали. И вы у меня не спрашивайте. Уплетайте и спасибо говорите!
Похлебали. Пожевали ещё. Рэйт отсморкавшись, говорит:
– А что за большой заказ?
– О-о-о! – отвечаю. – Это целая история.
И рассказал им всё, как выдохнул. И про Витара с Бой, про их усопших, дом, гроб, Кавиуса и даже про то, как Тильда убегала от Витара.
– Вот это ты попал, дружище! – сказал Рэйт, когда опрокинули по второй кружке. Пальцы его сплетались и расплетались. – Завтра, значит, конец!
– Типун тебе на язык, брат! – слегка ударил ему кулаком в плечо Юнк. – Всё только начинается.
– Вот-вот, – сказал я. – Я с этих денег планирую дом подновить. Пристройка прохудилась. В гробах уже ветер гуляет.
Рэйт рёбра чешет. Говорит:
– Ты думаешь, зачем им этот гроб?
– Как зачем? Гробы, чтобы хоронить. Похоронят всех четверых в одной могиле. Может, на плитах решили сэкономить? – мысля у меня неожиданно всплыла такая.
– А я чую, что непотребство какое-то они затеяли. Такие рожи у них, что для него самый раз, – мерзнуть Рэйт как будто начал, кутается в кафтан.
Юнк встрял, почёсывая макушку:
– А вдруг это первая ласточка?! А потом потоком польется. Понравится людям хоронить по несколько и будут их копить, чтобы потом затолкать в одну могилу.
– Не каждый сможет их в товарном виде содержать, – говорю. – У этих вон, там в подвале, холодно было, а наверху могут подпортиться.
– Большая загадка, ничего не скажешь, – Юнк смотрел на стол, словно на нём карта была всего этого непотребства.
– Ты им расскажи про Ака́на с сыновьями. Так и узнаем больше про этот ритуал, – Рэйт хлебнул из кружки и причмокнул губами.
Хорошую идею он подал. Я загорелся желанием присоветовать своего друга Витару. Тем более Акану тоже гроши нужны, а тут могильщикам работа хорошая.
– А про Кавиуса, что думаете? – я им хорошо его описал, чтобы так спросить.
Рэйт почесал подбородок. Юнк провел ладонью по лбу.
– Мне не нравится, как он тебя пугает насчет дома, – сказал Рэйт.
– А мне – что он сулит общее горе, – добавил Юнк. – Это куда серьёзнее.
– Ну, брат! – Рэйт потер стол рукой. – Общее горе может миновать нас с тобой. Не поголовным же оно будет. А, вот нашему другу, Вулю, в любом случае грозят.
– Вуль! Мы тебе поможем, если что. Можешь на нас рассчитывать, – сказал Юнк.
– Точно! – подтвердил его брат.
Глава 3
1
Всю ночь Тильде какие-то люди в окнах мерещились. Стояли и смотрели. А чего такого, мы же тут злодейства не чиним, пускай глядят. Надоест – уйдут. Тем более, не стучали они и в дом не лезли. А она:
– Я чуть со страху не померла, – говорит мне утром. – А тебя хоть омывай! Знай себе храпел.
Я руками развёл и говорю:
– Лучше живым храпеть, чем мёртвым коченеть. И потом, страшно, говорят, только раз: первый или единственный, как повезёт. Ты вдругорядь спи, пускай они от этого зрелища тоже зевают.
А она завелась опять. Кулаки сжала, пошла на меня. Я пятиться стал, как рак испуганный.
– Ну палачья морда! – говорит благоверная. – Да это ж дружки твои являлись. Не поймёшь, кстати, живые или как. Чтоб духу их тут не было по ночам!
Мне душно вдруг стало. Как же не поймёшь, если я только вечор с ними пиво пил.
– Ты, – говорю ей, – друзей моих не трожь. Лучшие ребята на этом свете они.
Тильда так в кресло и рухнула и задышала, как перед родами:
–– Уф-фух, уф-фух! – Отдышалась и добавляет: – А ты уверен, что они на этом свете?
– Конечно! – говорю. – Приснилось тебе что-то там, так не надо меня за это вешать!
Она тут как возопит:
– Да это бледные твои были! То за окном, то в дверях зенки таращили. Я уж и молиться ночью начала, думала – всё: не утащат, так сожрут. Утром пропали. Смекнули, видать, что тебя не добудишься.
Тут я понял-таки, про кого она говорит.
– А не в шляпе ли был один из них? – вот до чего дошел Кавиус, что уже по ночам в чужие окна зырит. И как не спится то ему?
Надо было попросить Юнка с Рэйтом посидеть в сарае. Они б его мигом в нужник спустили… Хотя нет. Им бы чистить пришлось потом.
– Был один в шляпе! – Тильда руку к сердцу приложила. – Неужто признал дружка? – пальцем мне грозит.
А какой же он мне дружок? Обе работы мне чуть не испоганил.
– Да это так… Один знакомый, – пока решил я не открывать эту крышку. Получу грошики за работу, тогда и можно будет.
– Ты ему скажи, чтобы по ночам в окна не заглядывал, – встала Тильда с кресла. – И своё чудище лохматое, чтобы не заставлял это делать.
Я тут вижу уже не опасно, так к ней подошёл ближе. Спрашиваю осторожно:
– Что за чудище? – а у самого руки, как будто гробы сколачивают.
– Да плохо разглядела. Огромное такое волосатое. По типу собаки.
Собаки…
– А ты ему сама скажи, если придёт. Он вроде безобидный. Только языком мелет, – успокоил я жену, как умею.
Сильный удар с треском в мастерской заставил Тильду завизжать и упасть на пол, трясясь. Обливаясь слезьми, она запричитала:
– Ну, чего застыл?! Друзья, видать, пришли. Иди открывай!
Из моих друзей так никто не стучал. Знают, что в дверь мне барабанить, как плясать на похоронах.
В мастерскую вхожу. Старый гроб! Стена продавлена со стороны улицы. Доски треснули, слышу там копошение и кряхтение. Руки у меня вспотели. Думаю:
– Ну, Кавиус, как в воду глядел про дом.
Открываю. На крыльцо вышел. Глядь, а там лошадь и мужик под стеной валяются и телега рядом с ними. Мужик встать не может, вусмерть нажрался. Самогонкой от него за два шага разит. Зенки на меня окарачил. Сам задом в клумбе, а ноги на стену закинуты.
Я говорю:
– Милейший, вы мне возместите поломанное, а то мне с вами раньше времени работать придётся.
– Э-э-э… Хр… Да… Я… – мычит невнятно. Даже язык не шевелится у него. И кто таких пускает править?
Смотрю, а на телеге нарисован знак Мельницы А́рина. Я к Тильде в комнату побёг. Говорю:
– Это по твоей части гость приехал. Дом нам поломал. Со мной-то не шибко общаются, а у тебя язык, как петля. Сгоняй к Арину Мельнику, да скажи, что его человек нам дом протаранил. Пущай отвалит гроши на ремонт.
2
Возчик удачно оказался худым. Тильда его за шиворот, и – хоп! На телегу закинула. Сама на неё вспорхнула, та только скрипнула. Тильда лошадь вожжами хлестнула и поехала на мельницу. Всё-таки молодец она у меня!
Я постоял, посмотрел на провал. Кубарь надо брать на ремонт. Не меньше.
В мастерскую зашёл. Оглядел ещё раз дело рук своих – гроб, значит четверной. Такой чудный он получился, что подумал, жаль некого мне хоронить, а то бы такой же отгрохал. Можно теперь клиентам предлагать, как семейный вариант. Головастый мужик этот Витар оказался.
Не успел помянуть его, как стук раздался с переднего входа. И кого там нечистые принесли? Потащился туда. А там как раз Витар во плоти. В дом его завёл, говорю:
– Легки вы на помине, Витар.
Я уже и забыл, как странно он смотреть умеет. Заставил вспомнить.
– Ну, как у нас с вами дела, мастер Вуль? – странные вопросы за эти дни он задавать тоже не разучился.
Репу чешу, говорю:
– Готов гробушек! Такой получился чудесный, что и закапывать жалко.
Он опять молча таращится на меня. Ну, думаю, продолжу сам тогда:
– А мои дела не очень. Ваша-то утрата невосполнима. А моя вполне, да токмо нечем восполнить пока.
– Что ж это с вами такое? – руку протянул в мою сторону. – Заболели?
– Нет, – я тоже рукой махнул. – Приходил ко мне тут один в шляпе. Сказал, знает вас.
– Да-а-а-а? – протянул он.
– Да, – говорю. – Кавиусом назвался. Вам знаком такой?
Он на окна глянул. Выдохнул словно стакан реповухи собрался опрокинуть.
– Двери заперли, мастер Вуль? – спрашивает вкрадчиво.
А по лицу не поймешь его. Как маска.
– Для меня они как крышки гробов. Я так говорю: хранить и хоронить надо в закрытом виде. А тут у меня добро хранится. Да и сам я пока не хоронюсь, так лучше сохранюсь.
Я даже не заметил, дышал он или нет. А вопрос-то мой забыл, похоже.
– Так и что же Кавиус? – спрашиваю.
– Это тесть мой. Вы его видели у нас в доме.
Тут у меня в ногах слабость появилась и зад к креслу притянуло. Поел, что ли, в обед неудачно? А у них в доме не видал я никого такого.
– Где же он был? Не припоминаю что-то, – отвечаю ему.
– Так на кровати с тёщей и моими родителями лежал, – улыбается, но грустно. – Для него и гроб я заказал.
– Вы так не шутите, – говорю.
– А я не шучу, – он серьёзное лицо сделал, смотрит на меня прямо. – Тесть мой умер. – Едва не слезу пускает. – А кто к вам приходил, не знаю.
Не люблю людей допрашивать. Нервными становятся, бывает. Не хочет говорить, ну его, в могилу. Может и вправду лично они не знакомы.
Я встал, достал стаканы и бутыль.
– Реповухи изволите? – говорю ему.
Он поморщился:
– Нет уж, спасибо! Я её только на поминках потребляю.
Какой нежный оказался. Ну я-то могу себе позволить. Налил. Говорю:
– А для меня это живительный нектар. А если токмо на поминках буду пить, так и помру трезвым. А знаете, кто не пьёт ещё? – говорю.
– Кто?
– Покойники!
Он при этом слове опять по сторонам глазами метёт. А я ему ещё:
– Полстакана и работаю, как живчик. Иначе без неё не то. А надо и жену кормить. Да тягло платить.
– Какое, – говорит. – такое тягло?
А я думаю, что за человек, про тягло не слыхал. Во живут в лесу!
– Так не задарма живём же. Это помереть даром можно и то не всегда. – подмигнул ему.
Полстакана накинул, так потеплело в груди. Легче сделалось.
– У меня знакомые могильщики есть, – пора думаю Акана советовать ему. – Вам скидку сделают по моей рекомендации.
Я с Аканом не говорил, но сам думаю, что четверную могилу будет дешевле копать, чем четыре одиночных. Может в этом у Витара и задумка?
– Нет, нам услуги не нужны. С церемонией своим силами управимся. Понимаете? – и подмигнул мне зачем-то.
– Понимаю, – говорю, а сам не очень понял. – А кто у вас гроб то понесёт? Волнуюсь я, что не управятся.
– Вам, – сказал, как гвоздь забил, – за это беспокоиться нечего, мастер Вуль. Есть кому печься об этом.
Тут мысля закопалась в башку, как могильщик. Говорю ему:
– Погодите. Одного четверо несут. А это творение тогда четыре по четыре должны воротить. А им и взяться не за что будет. Переживаю, – говорю, – за вас!
Он обе вялые руки к груди прижал. Говорит:
– Мастер Вуль, вы, вижу, математикой увлекаетесь. Учились где?
– Жизнь меня учила, а, может смерть. – Не поймешь их, то ли они сёстры, то ли мать и дочь. – Так… Считаю помаленьку. Деньги, в основном. Да людей иногда. Вот в прошлое лето случай был. Прибегает ко мне судейский и говорит… Да вы сядьте, Витар, расскажу пока. – Сел он рядом. – Так вот, позвали меня вешать пятерых. Я деньги посчитал за работу. А на эшафоте – глядь: что-то не то… Туда-сюда… Раскумекал, что их четверо. А Тильда уже обновки насмотрела себе на все деньги, да подарки детям. Поработал я с досадой. А потом к посаднику. Обида во мне сидела. Говорю ему:
– Что у вас за бардак? Людей на работу зовёте, а потом договор меняете. Я, мол, в долги влез уже наперёд, а теперь по миру идти чтоль? Но не проняло его. Сказал:
– Сколько работы, столько и оплаты! А что суд одного ошибочно приговорил, так это хорошо, что заметили вовремя.
Вот и выходит, один от смерти ушёл, а второй от заработка.
Витар, как был холоден, так и остался. Даже не посочувствовал ни капли. Говорит:
– Мы с вами про замки договаривались с петлями. Я их принес.
– А я и забыл про них, с этим вашим тестем.
– Да не мой это тесть, – он махнул рукой. И полушепотом: – А чего хотел этот… Кавиус?
Я тут ещё полстакана реповухи ко рту поднёс и держу. Думаю, что ему ответить. Шарахнул таки, выдохнул и говорю ему, как на духу:
– Требовал он с меня отказаться от вашего заказа. Бросьте, говорит, это занятие иначе пострадаете. Три раза приходил, а сегодня дом мне ночью поломал.
– Да ну! – Витар от удивления и рот раскрыл. – Вот бы не подумал… – Осёкся он что-то. Продолжает: – Покажете?
– Конечно покажу! Ваш гроб, точнее, не ваш… Ваш заказ… В общем, достоин, чтобы люди им любовались.
– Покажите, что вам сломали! – сказал он, закатив глаза к потолку. Они тут у него белые совсем стали.
Думаю:
– Хорошо, хоть, Тильда не видит. А то пришлось бы за врачом бежать для неё. На этот счёт она у меня больно чувствительная.
Повёл его смотреть стену развороченную. Гляжу, нюхает чего-то.
– Вот, – говорю, – разворотил мне стену ваш Кавиус. А перед этим всю ночь за окнами возникал. Жену пугал. Она даже взмолилась.
Витар глаза расширил ещё.
– Молилась? – каркнул вдруг. – А каким богам, позвольте узнать?
– А я в её дела не лезу. Вера, говорят, личное дело каждого. Вот приедет она, вы её и спросите, – Витар на этом поник сразу.
– Вот что, я вам десять грошей за хлопоты прибавлю. Но вы заказ берегите. Кто бы ни был этот Кавиус, завтра привозите готовый гроб.
Отдал он петли мне и замок.
– Извольте, милейший Витар! Как же десять грошей, когда тут одного материала на сорок. Будьте добры накинуть!
– Давайте завтра об этом, – лицо вдруг приблизил к моему и шепчет: – Если что никакой Кавиус не приходил! – сказал и быстро улизнул.
3
Тильда с Мельником приехали смотреть сломанную стену. Я думаю, чтоб повнушительнее выглядеть, надену свой фартук рабочий.
Вышел в нем с мастерской на улицу. Мельник, даром что здоровый боровяка, а, гляжу, Знаком себя осенил.
– Здрасьте, вам, мастер! – зубоскалит, значит, мне.
– И вам не хворать, – отвечаю, подходя ближе, а сам гляжу, у него харя побита.
Посмотрел на Тильду, а она без синяков.
– Ну, – думаю, – наваляла она ему, теперь сочтёмся, похоже, побои за пролом.
Он на мой фартук косится и к Тильде ближе держится. А я ему:
– Простите, мою жену, она не со зла.
Посмотрел мельник на неё.
– Не понял, – говорит, – я вашего мужа. Что он такое говорит?
– Да я его и сама не всегда могу понять. Особливо, как с клиентами наговорится.
– Да это я, милейший, про побои ваши толкую. Меня бывало Тильда так поколачивала. Но вину признаю, были оплошки. Простите и вы её.
Мельник заржал, как мерин, схватившись за пузо.
– Это я побиться люблю на кулаках. С вашей женой мы только говорили.
Ну его я понял. Теперь осталось жену раскумекать.
– Ты про каких клиентов, говоришь-то? – подхожу к ней на шаг. – С которыми я в начале работаю или в конце?
Улыбка у мельника пропала. Снова фартук мой оглядывает.
– Да тех, которые бледные тут бегают к тебе, – упёрла жена руки в бока.
– Так может они с мельницы, не думала?
Улыбка у мельника снова появилась.
– Я вам ручаюсь, что с моей мельницы никто тут не бегает. – Сказал он, почёсывая локоть. – Давайте уже к делу перейдём.
Подошли ближе к пролому.
– Вот сюда, – говорит Тильда, – ваш Клюп и въехал. Вон от его зада след на клумбе.
Я там не увидал ничего, но мельник покивал.
– Как же въехать то он мог сюда, ведь не в тупике живёте? Что ж, поперек улицы разогнался? – Мельнику не сильно хотелось кошель развязывать.
– Ну как? Мой Вуль тоже с пьянки мимо печки спать идёт, а ничего.
– Тут история с одним клиентом была… – я думал рассказать про Кавиуса, но Тильда мне локоть в ребро вонзила и мельнику с улыбкой говорит:
– Тут вся улица видала, как ваша телега в наш дом врезалась. Хотите – поспрашивайте.
Откуда-то потянуло жжеными перьями. Мельник носом повёл и скривился. Говорит:
– Во сколько ремонт оцените?
Я думаю, чтобы не продешевить, скажу вперёд жены.
– Кубарь или полтора!
– Ну скотина! – гость ударил кулаком в дом. Раздался треск. – Простите!
– За это ещё накиньте грошей десяток, – говорю ему.
– Да я вам пятьдесят могу дать, либо прислать людей, которые все сделают. Идёт?
– Эх, вы. Да там нечисть целый кубарь плотит за гроб, а вы дом в половину оцениваете, – сказала Тильда и тут я понял, почему она так боялась Витара. Спутала его с кем-то.
– Что за нечисть? – переменился мельник в лице и снова осеняется. Да что все стали верующими вдруг?
– Не слушайте, это Тильда шуткует так, – говорю ему. – Пойдёмте лучше покажу своё творение.
Пошли. Смотрю, а гроб открыт. Не помню, чтобы его открывал после ухода Витара. Наверное реповуха дала по башке. И бумага какая-то внутри гроба валяется. Витар, что ли, обронил. Я её скомкал и в печку. Все равно не умею читать. И Тильда – тоже. Крышку закрыл. Говорю:
– Вот смотрите красавец какой! Четверной! – грудь я выпятил. Всё-таки первый сторонний человек этот образчик видит.
Тут подметил я, что мельник сам размером с этот гроб.
– Ну вы то один легко поместитесь. Или с кем-то худым, как жердь, если надо. Но заказ на четверых. Точно говорю. Если что знакомым говорите, мол, мастер Вуль даже такие может.
А он опять Знаки творит. Мы то с Тильдой не особо веруем. А то нам и работать некогда было бы, знай поклоны бей, да осеняйся.
– Ну уж нет. Красиво – да. А как тащить? И потом, что это за идея друг на друга усопших укладывать? Уж не чернокнижие ли какое делается? Поговорили бы вы с властями. Чего доброго проклятие на вас ляжет.
Тьфу. Ещё один выискался. Нашёл, кого проклятием пугать. Да я на эшафоте их каждый раз слышу десятками.
А вот мысля про похороны мне в башку засела словно червяк в яблоко. Посмотреть бы, как потащат полный гроб покойников.
– Слушайте, вы тут обсудите, – говорю, – а я пойду по делам сгоняю.
И Тильде шепнул:
– Постарайся кубарь выморщить.
Надо было с властями посоветоваться, а то в колдовстве обвинят, а это – костёр.
4
Посадник брезгливо сморщил нос, едва увидев меня. Ну я не в обиде, лишь бы денежки платил и работу мою признавал. За славой то я не гонюсь.
– Ваша милость, у меня дело странное.
– Ещё страннее, чем твой наряд?
Прямо в фартуке я к нему заявился. Забыл снять.