Мне есть что предъявить

как Дахау иль Освенцим,
сдали город без боёв.

Сколько версиям простора,
но экскурсии отряд
вышел к Домскому Собору —
где царит епископат.

Как темно и мрачно в храме,
а могильники святых,
словно склепы в склепах… Драме
нашей жизни бьёт под дых

мысль о том, что человеку
ползать суждено в грязи
червяком, и век от века
нам иного не грозит.

Сильно давит атмосфера —
где бал правит аскетизм.
В этом есть, конечно, Вера.
В Вере – свой максимализм.

А потом мы вышли к речке.
Сваи Ратуши в воде,
но сырых следов протечки
в помещеньях нет нигде.

Вихрь закружит жизни светской:
дождик, солнце, смех и спор…
Так Венеции Немецкой
открывается простор.

Я копчёным пивом сказкой
оторвусь и оттянусь,
а немецкою колбаской
закушу хмельную грусть.

Дух костёлов и соборов
с горних стелется высот,
проникая в наши поры —
где царит круговорот

жизни шумной и цветущей,
превращающейся в прах…
Дух влечёт нас в мир грядущий,
перебарывая страх.

«Круговорот воды в природе…»

Круговорот воды в природе,
хоть и чреват разливом рек
при мерзопакостной погоде,
даёт нам мощь из века в век.

Энергия воды целебна:
в её источниках святых
в потоке струй слышны молебны
душ чистых, искренних, простых,

Творцу поющих гимн-осанну,
и гейзер рвётся в небеса,
грозой откуда неустанно
вниз низвергается роса.

Бурлят, клокочут, мчатся воды…
Вливает силу Сам Господь
и в лоно матушки Природы,
и в человеческую плоть.

«Каскад прудов, заброшенных, ничейных —…»

Каскад прудов, заброшенных, ничейных —
куда я прихожу порой вечерней —
покрытых тиной и зелёной ряской,
и водорослей целые семейства
как бы в предчувствии ночного лицедейства
взирают на меня с опаской.

Вода и зелень – символ совершенства.
На свете нет приятнее блаженства
смотреть, как пробуждаются виденья…
Ложится темень на ночные воды,
деревьев тени водят хороводы,
в природе начинается броженье.

Каскад прудов – ПРА-образ древних капищ.
От веток ивы, как от чьих-то лапищ,
я отшатнулся. Пискнула зверюшка…
А на прудах мелькали леших тени,
кузнечик стрекотал, русалок пенье,
вдобавок квакали, как пьяные, лягушки.

И уханье какой-то странной птицы,
желающей воды с гнильцой напиться…
И чваканье, и хруст костей, и шёпот…
А светлячки весь берег запалили,
потом попрятались в бутонах стройных лилий…
…и табунов был слышен гулкий топот.