Пациент №6

Диагноз: шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, паранойя, раздвоение личности, легкая форма, прогрессирует».

В ВУЗовской столовой практически не было людей – учащиеся разошлись по домам, а преподаватели, в своем большинстве, тоже завершили все дела на сегодня. Но доброжелательная и чрезмерно упитанная повариха зрелого возраста все-таки подала два стакана киселя и несколько сочников с творогом для этой интересной пары.

– Паш, вы шо тут за симпозиумы устраиваете? – с неким недовольством спросила она.

– Клава, мы недолго! – раздражительным тоном проговорил профессор и Клава, убрав со лба засаленную прядь окрашенных хной волос, поспешила вернуться к уборке.

– Тоже мне, ученые лбы. Выучили вас на свою голову! Придут, намусорят, а мне убирай, – возмущалась себе под нос повариха и по совместительству уборщица, но на нее уже никто не обращал внимания.

Амальгама сидела напротив профессора. Она была одета в легкое синее платье, под стать которому на ней были голубые туфли. В сочетании с ее немного рыжими, слегка кудрявыми волосами, туфли и платье смотрелись вдвойне эффектно. Даже профессор обратил внимание и негромко «фыкнул» когда девушка заходила в столовую. Он никогда не отличался особым интересом к женщинам.

– Меня исключительно увлекли вот это письмо и записанные вами разговоры, – профессор постучал о стол небольшой пачкой листов, как бы ровняя их, – при каких обстоятельствах все это попало к вам?

– Телефонные разговоры я стала записывать примерно полгода назад, когда почувствовала, что он ведет себя странно. У него стали комкаться мысли – он, то говорил спокойно, то кричал. Я даже заметила, что у него менялся голос и глаза, – девушка непроизвольно вжала голову в плечи и осеклась, украдкой смотря по сторонам, как будто боялась, что он ее сейчас слышит, – его глаза как-то странно смотрели на меня, – убедившись, что кроме их двоих и Клавы здесь больше никого нет, она продолжила. – Мы с ним виделись в Д. около шести месяцев назад…

– Тепло сегодня, – констатировал Михаил, держа сигарету в зубах и хлопая себя по карманам, – Маль, есть зажигалка? Что-то, свою никак не найду.

Амальгама достала из сумочки потертый «Крикет», большим пальцем прокрутила барабан зажигалки, кремень дал искру и шипящий газ вспыхнул коротеньким огоньком.

В такие теплые летние ночи особенно хочется сидеть в парке и смотреть на звезды, чем и занимались Михаил и Амальгама, находясь уже в достаточно сильном алкогольном опьянении. Михаил, на этот момент жил еще в Д., но все чаще оставался ночевать в квартире своей мамы в городе. И сегодня, спустя две недели проживания в К., он приехал к друзьям в Д., которые уже устав и изрядно опьянев, разошлись по домам, и только Маля не торопилась покинуть своего старого друга.

– Да, хорошая компания собралась сегодня, – улыбаясь, сказал Михаил, – если бы не эти уроды еще! – он жирно затянулся и выпил коньяку из пластмассового стаканчика.

– Я понимаю, что вы, самцы, должны охранять свою территорию, но драться из-за того, что кто-то не так посмотрел или не дал прикурить, по мне, так вообще глупо! – переживала Амальгама.

– Ладно, не будем давай. Налей-ка лучше выпить, а то у меня руки трясутся что-то.

Амальгама покорно взяла в руки бутылку коньяка, посмотрела на урну, в которой четыре таких же уже ждали своего сборщика стеклотары, и коричневая жидкость полилась в двухсотграммовый хрустящий стаканчик.

– Я слышала про парней, – осторожно начала она, – мне очень жаль, что у вас так все получилось.

– Та слышать ничего не хочу про них! – резко говорил Михаил и тут же, неожиданно, стал спокойней, – я в город переезжаю, навсегда, там теперь жить буду. К вам буду иногда приезжать, у меня же есть еще здесь друзья? Вот ты, например. Ты же друг мне? – он улыбнулся и сплюнул пенистой кровью, из-за разбитой губы на тротуарную плитку под ногами. Амальгама положила голову ему на плече, Михаил посмотрел куда-то далеко-далеко вперед и крепко обнял девушку.

– Я ему звонила почти каждый день, – продолжала рассказывать Амальгама, – и не всегда даже могла узнать его. В некоторые моменты он совсем не реагировал на свое имя, а представлялся, как… как Дипалом и говорил при этом: «Детка, ты видимо ошиблась, это же я – Ди». В другой раз, он смеялся и не понимал, про какого Дипалома я говорю и почему я его называю таким странным именем.

– Да-да, я слышал записи разговоров, – профессор взглянул на наушники, – очень интересный случай! Вот, посмотрите, – он протянул лист бумаги, на котором было написано «Deep`a Lom», – я думаю, что именно так видит свое второе имя наш пациент.

Амальгаму немного смутило это его «пациент», но она не подала виду и задумчиво уставилась в странное сочетание латинских букв, ассоциативно напомнивших ей слова «глубоко» и «ломать». Профессор продолжил, дав девушке полминуты на размышления:

– Вы сделали, как я просил?

– Все сделала. Объявление повесила буквально час назад, – и Амальгама достала свой второй телефон, как бы показав свою полную готовность. Телефон тут же начал вибрировать, уведомляя о входящем звонке. – Это он! – все-таки испугавшись, говорила девушка, – Это его номер!

– Быстрее же берите трубку! – грозно командовал Павел Антонович.

Амальгама нажала зеленую кнопку и поднесла телефон к уху:

– Добрый день, стоматологическая клиника имени Гритмана слушает, – мгновенно нашлась девушка.

– Добрый, – ответил знакомый голос на том конце, и у Амальгамы сильно забилось сердце, – Мне бы зубы проверить, – не успел закончить Голос.

– Сегодня действует особенное предложение – чистка и консультация бесплатно! Когда вам удобно? – Амальгама вспоминала ранее заготовленный текст, пытаясь говорить быстро и четко, как делают обычно девушки, в чьи обязанности входит только принимать звонки и вести журнал событий и посещений.

Сказав Михаилу адрес и назначив время, она положила трубку и посмотрела на довольное, немного некрасивое лицо своего бывшего преподавателя.

– Сегодня в пятнадцать ноль-ноль он будет на месте, – спокойно сказала она.

Профессор брал в аренду небольшое помещение в несколько комнат в цокольном этаже стоявшей неподалеку многоэтажки, в котором оборудовал лабораторию для своей экспериментальной деятельности. Наскоро сделал табличку на картоне с изображением зуба в медицинской шапочке, подписал ее «Ваша любимая стоматология» и красным цветом изобразил жирную стрелку, указывающую на дверь под ней. Обычно такие помещения снимают для всякого рода мастерских и небольших хозяйственных предприятий. В соседнем «цоколе», например, находился салон красоты, парикмахерская, небольшой продовольственный магазинчик и студия звукозаписи, называвшаяся то ли Free Wind Studio, то ли Aquize Beatz Production. Там собирались разные люди в ожидании своей очереди. Были и молодые рэп-исполнители в красивых штанах и с короткими стрижками, и ансамбли в возрасте с солидными солистами с усами, и обыкновенные гении сальных мотивов, желающие побыстрей уже записать свой шедевр и показать друзьям. Этот же подъезд пустовал и кроме лаборатории, а теперь уже лжестоматологии, там ничего не было.

– Значит, через два часа он уже постучит в наши двери! Пойдемте, вам надо переодеться, – профессор встал со стула и спешно стал собираться.

III

Михаил снова пил чай на балконе и курил только что купленные сигареты. «Столько всего надо сделать. Столько всего, о чем не надо думать». – Размышлял он и в его голове хаотично забегали мысли. Он говорил вслух, как будто обращаюсь к невидимому собеседнику:

– Скажите, вот Вы задумываетесь, когда Вам надо почесать нос? Поправить очки? Взглянуть куда-нибудь? Взять в руки карандаш? Да просто сесть поудобней!? Я – очень сильно. Для меня целое дело совершить элементарное действие, у людей которое находится на уровне рефлексов! Вот смотрите, утром в свой выходной день, после чистки зубов мне надо: выпить чая, позавтракать, покурить и, простите, сходить в туалет. Все это не так сложно, правда? Я даже скажу, большинство людей делает все это, находясь еще по сути спящими. Я же думаю: надо поесть, так как курить натощак не очень приятно, при этом чай тоже лучше пить после еды, но, я извиняюсь, хочется в туалет, и чем дольше я решаю, тем сильнее. Идти в туалет, не попив чая как-то глупо, тем более сначала не покурив. Но, ни выпить чая, ни покурить я не могу пока не поем, а это займет какое-то время, а его, как понимаете у меня не так-то много. В итоге, я сижу на толчке, уминая бутерброд, при этом жирно затягиваясь, вдруг срываюсь на пронзительный крик свистящего чайника… И что мы получаем в итоге? Вы понимаете, что получается в итоге? Никакого удовлетворения от проделанных действий, более того, я зол, безумно зол, что, встав с кровати, чистил зубы, хотя мог выпить стакан кефира, съесть этот чертов бутер и, выпивая чай покурить, а потом уже сходить в туалет и только после этого, оказавшись в ванной, чтобы помыть руки, почистить хреновы зубы! Вы понимаете меня? Ты понимаешь меня!? – Михаил, не заметив того, уже кричал во все горло и, осознав невозможность решить проблему, заплакал. Подошел к зеркалу. Сверху вниз, справа налево вытер рукой лицо и изменился.

– Дурной что ли? – говорило отражении. – Чего орешь-то?

– Расстроен я! Сил нет никаких. Сложно все так, даже такие мелочи могут сбить меня с толку. Я так раним, – Михаил пытался говорить тише.

– Не унывай, друг мой, – успокаивало его отражение, – все ведь хорошо! Сегодня поедешь к друзьям своим, выпьешь, повеселишься, как обычно. Ты ведь любишь это? Конечно, любишь! Выпить водки, закусить краковской колбасой! Песни орать посреди ночи в этой грязной деревне со своими недалекими друзьями, это же здорово!

– Не смей так говорить! Я люблю их! Они мне очень дороги и мне плевать, что ты там думаешь!

– Я тоже их люблю – они такие милые, – не скрывая сарказма, говорило отражение.

– Это из-за тебя у меня ничего не получается! Из-за твоих выходок меня считают двуличным!

– Ха! – отражение засмеялось, – Ты посмотри на себя! Ты сейчас вообще-то с самим собой тут общаешься, глупый мальчишка. Если бы не я, ты бы уже в больничке валялся для душевнобольных, кушал бы пачками пилюли и дрочил в туалете! – немытая гладь зеркала немного дернулась, – И Лешу с Сережей, – хриплый голос в зеркале с нескрываемым призрением произнес эти имена, – ты тоже любил. И? Во что все вылилось? Турнули тебя, как щенка. «Удачи, перчик!» Не помнишь уже? Дурак! Сильнее надо быть!

Сквозь этот диалог прорвались три коротких сигнала дверного звонка. Михаил посмотрел на дверь, потом обратно на отражение, но в зеркале уже никого не было. Только его красное от напряжения лицо спокойно смотрело на него. Он спешно забежал в ванну и умылся, так как знал, кто обычно звонит три раза. Ему не хотелось предстать перед своей матерью в таком виде – заплаканным и жалким.

Михаил был начинающим холостяком и готовить сам еще отказывался. Но, так как пельмени и куры гриль ему уже приелись, мама иногда заходила к нему, чтобы принести домашнюю еду, которую она готовила в своем уже новом доме. Она не так давно съехала с этой квартиры, отдав эти тридцать шесть квадратных метров в полное распоряжение своего сына, но ее визиты пока еще не прекратились. Михаила очень умиляла искренняя забота матери. Но на все вопросы о делах и здоровье, он отвечал всегда односложно и одинаково – «все хорошо». Как и все матери, она любила и переживала за своего сына. Но, даже заметив некоторые странности в его поведении, не стала вмешиваться, боясь усугубить дело. Сын никогда не стал бы принимать помощь даже от мамы и уж тем более не стал бы сам просить о помощи, в связи со своим, местами сложным, характером. Прозвучали еще три звонка, и Михаил с раздражением открыл дверь. Он очень не любил, когда долго звонят. Пусть то будет на телефон или во входную дверь.

– Здравствуй, сынок, – сказала с порога мама, и поставила на кресло в прихожей два пакета. Она была стройная полная жизни женщина, выглядевшая моложе своих сверстниц, имеющих таких взрослых, как Михаил, детей. Со своим мужем – отцом Михаила, она не так давно развелась и, наконец-то избавившись от оков брака, жила как ей нравится, не думая о том, как угодить пьющему и от того постепенно сходящему с ума мужу. Многое изменилось в ее жизни после развода. Михаил тоже не стал терпеть отца-алкоголика и, спустя 2 месяца жизни с ним «один на один», переехал жить к матери.

– Привет, ма. Ты не говорила, что придешь сегодня, все хорошо?

– У меня-то все хорошо, ты как? Здоровье как? На работе? – спросила мама и, не дожидаясь стандартного ответа, сказала: – Я тут тебе немного еды принесла. Вот это сейчас поешь, – она показывала на пакет, в котором виднелась крышка герметичного контейнера, так популярного в это время. – И конфеты еще. Мне подарили, а сама я их есть не буду – толстею от них. – Мама улыбалась, робко посматривая на сына. Она не хотела видеть грусть в его глазах, которая, несомненно, там уже конкретно обосновалась. – Не убрано у тебя как, грязь повсюду, ты хоть убирай иногда, дышишь же этим всем.

– Ма, я на пару дней к ребятам съезжу, можешь дать мне рублей пятьсот? А то я что-то не рассчитал, до зарплаты неделя еще, – оправдываясь, говорил он. Женщина, пробормотав что-то вроде «конечно, сынок», достала тысячную купюру из кошелька, по-девичьи обклеенного сердечками, и отдала ее сыну.

– Со спиртным осторожней будь, сынок, – жалобно говорила она, – ты так стал похож на отца. – Она тут же засобиралась и быстро ушла, чтобы сын не видел ее грусти и переживаний, скрытой за широкой улыбкой. Его очень расстраивало, когда она плачет. Слишком много ее слез он видел в момент развода родителей. Михаил закрыл за матерью дверь, достал початую бутылку коньяка из серванта и сделал несколько больших глотков. Его не смущало, что стоматолог, к которому он сегодня решил сходить, почувствует запах спиртного. «Я боюсь. Мне ведь страшно!» – подумал он и выпил еще. Боковым зрением он увидел Дипалома сидящего в кресле с сигаретой в руке, который с улыбкой смотрел на него.

– Не кури в комнате! – немного поперхнувшись крепким напитком, сказал Михаил. Он поставил бутылку на журнальный столик и сел рядом на стул. Дипалом взял пузатую бутылку, повертел ее в руках, изучая этикетку, одобрительно «хмыкнул», отпил немного и встал с кресла. Он обвел взглядом комнату со старыми неровно поклеенными обоями и комками пыли в углах и сказал единственному собеседнику в квартире:

– Ну что, глупая птица, – обращаясь к попугаю и натягивая кроссовки, говорил он, – пора! – И вышел из квартиры.