Записки на кардиограммах

– И что нам теперь, во фронт встать? Ура троекратное? Диагноз очевиден. Не верите – не надо. И пугать нас тоже не надо. В больницу поедет?

– В какую?

– В токсикологию.

– Еще не хватало!

Токсиколог обернулся к своим:

– Сделай ему налоксон, и едем отсюда.

– Так мы свободны?

– Валяйте.

Двинули к выходу. В дверях Веня остановился.

– А ведь я оказался прав, любезный.

Нас старательно не замечали.

– Извиниться, как я понимаю, желания нет?

– Ну что ты, Вень! Они нас и за людей-то не держат.

Аристократы помойные.

Черемушкин

Лариска проставилась. Сидели в столовой, теснились, роняя пепел в жестянки. Ополовиненная северовская текила, тягучий оранжевый «Адвокат».

– Поздравляем, Ларис. Удачи тебе и здоровья несокрушимого. Держи!

Электрическая зубная щетка.

– Оба-на, дай заценить!

Включают, меняют режимы, слушают, как жужжит.

– Вещь! Помесь вибратора с унитазным ершиком.

– Универсальная штука. Мне, пожалуйста, пейджер с вибратором. Заказ понял, мадам. Вопрос: что во что встроить?

– Говорят, уже холодильники стали выпускать со встроенными телевизорами, для кухни.

– Ага, и мобильники с искусственной вагиной.

– А чего, запросто. Помнишь, везли бойца в академию и на Фонтанке в пробке застряли? Рядом мерс, стекла тонированные, левое боковое приспущено, чел за рулем достает член, натягивает на него трубку, сует шнур в прикуриватель – и сидит, тащится. А мы-то в «форде», мы выше, нам-то как на ладони…

– Кстати, насчет ладони… Шереметьев на инфаркт приезжает, а там дедушка: ой, кричит, помираю, скорее дайте мне в попу чего-нибудь! Шеремет ему: дадим, говорит, дедуленька, конечно дадим. И на публику: мы даем в попу, в руку и под язык…

Накурили – не продохнуть. Разномастные кружки, гнезда шоколадных конфет, блюдца с остатками тортика. Хохот, гвалт, запотевшие стекла.

– Окно откройте, пусть проветрится.

– Холодно. Че, дай куртку.

Леха сидела с Северовым. Я готов был поспорить, что утром они уйдут вместе, и в глубине души я ей даже завидовал – за несколько дней она узнает его больше, чем я за несколько месяцев.

Сейчас она расписывала сегодняшнее столкновение с Третьяковым.

– Смотри, Вень, он у нас карты вызовов рецензирует. Облажаешься – крышка!

– Вот как раз там у меня все в ажуре – ни одна падла не подкопается. Вплоть до орфографии и пунктуации: кастрировать нельзя повременить.

– Не зарекайся. Вон у нас Скво написала, с устатку: «… сбит вне зоны пешеходного перехода легковой автомобилью «газелью».

– Ага. А Гарик: «… неоднократно вступала в половые контакты с гражданами негритянской национальности».

– Ну, он вообще уникум был. Помнишь, как он асцит[29 - Асцит – скопление жидкости в брюшной полости.] родил? Приезжает на боль в животе; там ханыга во-о-от с таким животом – беременность отрицает. Грязная, вонючая, когда последние месячные, не помнит. Гарику не в кайф за живот ее трогать – ставит цирроз с асцитом и везет в Кузницу. Сдает и сидит на батарее, историю пишет. Тут к нему зав приемного выходит: иди, говорит, полюбуйся на свой асцит, женского пола. Прямо в смотровой родила. Ему потом долго прохода не давали.

– А это его помнишь: «В правой височно-теменной области определяется впуклость костей черепа»? Гарик, блин, нет такого слова! Почему нет? Раз есть выпуклость, значит, есть впуклость, все логично.

– А как он на маточное[30 - Маточное – здесь: маточное кровотечение.] ездил? Вернулся и сел чай пить. Входит Рахманов, он у нас тогда заведующим был, и так брезгливо, двумя пальцами, несет историю, а она вся в крови засохшей. Игорь Вадимыч, говорит, вы меня, конечно, извините, но я что-то никак не пойму, что вы с этой картой вызова делали – затыкали? Гасконец, помню, даже поперхнулся тогда…

– Восемь-шесть, поехали. Повешение.

– Блин, ну вам везет сегодня!

– Не говори. Полная параша.

– Жевку возьми.

– Не, спасибо, у меня «полицай» есть…

Алехина

Здесь все было ясно с первого взгляда. Обрезок ремня с надписью «Wrang…», острый как бритва нож, поблескивающая на перилах пряжка. В квартире полно ментов, а у разобранной постели растерянно стояли наспех одетые хозяева: долговязый очкарик и гибкая, как березка, синеглазая девушка. Присутствовали и герои дня – хорошо одетый молодой человек и его «случайный» спаситель. Демонстратор-суицидник и ассистент.

Слепой бы увидел: продумали и сговорились. Он умолял, она отказала, он повесился. Верный друг полоснул ножом по ремню и позвонил в дверь.

Вызовите скорую, тут человек повесился!

Молодой человек полулежал на кровати. Висеть ему довелось две секунды, но он, как водится, непроизвольно описался и сейчас, расставив колени, демонстрировал окружающим свою мокрую промежность.

Все чувствовали неловкость, но пострадавший этого не замечал. Он говорил о любви.

Девушке было мучительно стыдно. Северов осматривал ножик. Повертел в руках, попробовал лезвие и одним движением развалил чуть ли не надвое увесистую «Из рук в руки». Выразительно глянул на суицидника. Тот осекся. Менты понимающе ухмылялись.