Записки на кардиограммах

– У тебя там еще жабры не выросли? Выходи, кушать подано…

На столе стоял завтрак. Яичница с жареными сосисками, творог, кофе.

– Ух ты! Америка. Каждый день так завтракаешь?

– Только после работы. А так, обычно, овсянка, яйцо, жареный хлеб…

– У тебя так кайфово. Особенно в ванной.

– А то! Сам делал. Каждую плитку помню, как кум Тыква кирпичи. А этот… этот я купил на те деньги, что скопил на курицу к празднику…

– А мебель? Тоже сам?

– Ну. ДСП, полсотни шурупов и самоклейка.

В кухне светло и не тесно. До всего можно дотянуться не сходя с места. Мягкий свет, фотки на стенах.

– Твои?

Он кивнул и отхлебнул кофе.

– Передай печенье.

– Если б не я, наверное, сразу в постель завалился?

– Не. Сначала поесть, затем в душ и только потом спать. Как проснешься – еще раз в душ, и три дня как белый человек.

– Хорошо тебе. Многие после суток вообще не ложатся – семья, обед, уборка или на вторую работу надо, а с утра снова на смену.

– Ну и зря. Не приведи господь, оторвет ноги по самый член – о чем тогда вспоминать? О битой пьяни? О немытых бабах с опрелостями под грудями?

– Бррр.

– Знал я одну тетку – тридцать лет на одной станции отработала. Вышла на пенсию, встречаю ее через год: что, спрашиваю, Инн Санна, скучаете по скорой? А она: Веня, я ее ненавижу! Я сама у себя жизнь украла – такое ощущение, что все эти годы в коме была.

– А если другого ничего не умеешь?

– Это только так кажется. Посиди, подумай, мечты свои вспомни.

– Мечтой сыт не будешь, все равно на что-то жить надо.

– Ларис, крыша есть, тепло подводят, одежды навалом, в кране вода горячая, в магазине еда готовая – ни сеять не надо, ни жать, ни скотину откармливать. Знай, чего хочешь, делай это и будь счастлив.

Он потянулся.

– Ладно, осваивайся. Я в душ…

Окна выходили на восток и на юг. На уровне подоконника качались верхушки деревьев. Балкон застеклен, балконная дверь распахнута, в комнате светло и просторно. Легкая тахта – простыня растянута квартетом хирургических «цапок», – и стеллажи от пола до потолка. Книги, кассеты, компакты. По обе стороны от окна, в углах, треугольные столики – на одном компьютер, на другом усилитель.

Обои под мешковину. У торцевой стены два узких, полметра шириной, шкафа: ковбойки, свитера, джинсы. Штаны с набедренными карманами. В другом – комплекты белья и два чистых, пахнущих порошком, спальных мешка. На стенах фотографии в рамках, промеж стеллажей две гитары.

И повсюду висели «мелодии ветра». По комнате гулял легкий сквозняк, и они непрерывно позвякивали. Вместо люстры свисала «мелодия» в метр длиной, а комнату освещали светильники на прищепках, дававшие мягкий и рассеянный свет.

Я тронула большую «мелодию». Звук был потрясающий.

И ни телевизора, ни видео, ни даже радио. Первый раз в жизни я оказалась в доме, где нет телика. Даже у самых пропитых люмпенов, спящих на драных матрасах без простыней и на подушках без наволочек, непременно имелись телевизор и видик. Северов обходился без них. Он даже без магнитофона обходился – просто плеер, воткнутый в усилитель. И горы компактов. Я взяла один, на нем было написано «Макс». Нажала power, вставила диск…

Шум электронного ветра, гитарные переборы:

Мягкий свет[32 - Стихи автора.]
Отразился от воды.
Желтый лист
Спрятал все твои следы.
Слабый звук,
Что разносится в тиши, —
То прибой
Или плач моей души…

Мелодия накатывала, обняв душу, нашептывая что-то ласковое, гладила, успокаивая…

О тебе
Птицы соберутся в клин.
О тебе
Мне напомнит сизый дым.
Пустота,
Только мокрые глаза.
Это дождь
И последняя гроза…

Ветер раскачивал город и барабанил дождем в стекла. Колокольчики звякали: тинь-тинь-тинь. Я стояла и слушала. Макс. Наверное, приятель, иначе бы он написал по-другому.

Скоро снег
Чистотой наполнит мир.
Я вернусь
В туфлях стоптанных до дыр.
И никто
Мне не сможет помешать
Просто жить
И надеяться и ждать
Лишь тебя…

Он обнял меня сзади.

– Нравится?

– Да. Это кто?

– Так, корефан один.