Мир проклятий и демонов

– Я не знал, что в Охоту принимают женщин, – проговорил Третий сальватор, быстро стягивая кожаные перчатки и пряча их за поясом. – Или ты забрела сюда случайно и хотела украсть моего Басона?

– Мне не нужно красть лошадь, – тихо, но яростно ответила Стелла.

– Правда? От тебя за лигу разит страхом и желанием сбежать как можно дальше. Тебе точно не нужна лошадь? Думаю, я могу убедить Катона подарить тебе одну. Как доказательство верности нашей клятве.

Стелла изумленно захлопала глазами.

– Что?

– Ты прекрасно меня слышала.

Разумеется, она его слышала, но поверить в это с первого раза оказалось слишком сложно. Чтобы Катон согласился принести клятву Третьему?.. Это было выше понимания Стеллы, а ведь она уже понимала достаточно.

– Согласно одному из условий, – продолжил сальватор, подойдя ближе и проведя ладонью по вздымающемуся черному боку коня, – он не трогает моих людей, а я не трогаю его людей. Или не совсем людей. Как тебе удобнее. Считаю, что это отличное условие.

Оно соблюдалось и раньше, но не так ревностно, как думала Стелла. И все равно она не понимала, зачем сальватор заговорил с ней об этом. Девушка не была посвящена в дела, которыми занимался Катон, и не знала о решениях, которые он принимал во благо Охоты.

– Знаешь, – сальватор вдруг наклонился к ней, и Стелла ощутила его ровное дыхание на своем лице, – когда я коснулся Катона, то прочитал все его время. Я видел, на что он способен, и знаю, что он делал. С Охотниками, другими людьми, с тобой. И я знаю, что ты не связана с ним клятвой на крови. Так почему ты еще здесь?

Стелла считала, что Третьему сальватору не понять, как себя чувствуют настоящие чудовища. Этот великан всегда был собой и никогда не разрывался между двумя обличьями, не видел в кошмарах, как люди сжигают его просто за то, что он отличается от них. За то, что он проклят.

– Катон лгал, – продолжил Третий сальватор, будто почувствовал ее сомнения и узнал, о чем Стелла думает. – Проклятые – не чудовища, и их больше, намного больше, чем ты думаешь. Я сам проклят. Девушка, которая странствует со мной, проклята. Она слышит мертвых, и мертвые за спиной Катона кричали, когда он был в Омаге. Они говорили о юной волчице, которую удерживают там, где ей не место.

– Хва… – начала было Стелла, но железный голос Катона тут же перебил ее:

– Да, Третий, хватит.

Так как Третий не шевельнулся, отойти пришлось Стелле. Она посмотрел на подошедшего Катона, скрестившего руки на груди, и стоявшего за спиной Охотника рыцаря сальватора. Он улыбался ей, как ни в чем не бывало.

– Ты добился своей клятвы. Проваливай с нашей территории.

– Так ты провожаешь своих союзников? – выпрямившись во весь рост, спросил сальватор.

– Если хотел любезностей, следовало сказать об этом до того, как мы порезали ладони.

– Если хотел контролировать ситуацию, не стоило начинать со лжи.

Стелла сделала еще один шаг в сторону. Рыцарь Третьего положил ладонь на рукоять меча.

– Дикая Охота всегда берет все лучшее, да? – вздернув брови, насмешливо спросил Третий сальватор. – Это лишь желание контролировать, не более того. Привычка. В тебе нет тех чувств, которые делают людей людьми.

Катон презрительно фыркнул.

– Не говори со мной как с юнцом, Предатель, иначе не уйдешь отсюда живым.

– Поднимешь меч на меня или на моих людей – и клятва убьет тебя. Почему я должен напоминать об этом?

Судя по тому, как Катон сжал челюсти, это было правдой. Стелла удивленно ахнула, наконец в полной мере осознав: он принес клятву на крови. Что-то заставило его согласиться с условиями Третьего и принять их.

Подобное решение казалось Стелле абсурдным. Чтобы Катон связывал себя с кем-либо через клятву на крови? Клятву, которая обязует его не трогать людей своего нового союзника и помогать ему, если в этом есть нужда?

Это было просто глупо и…

Гениально. Это было гениально.

Не считая тварей, Катон был крупнейшей проблемой для Диких Земель, ведь он никому не подчинялся. Он сам решал, где появится, кому помочь, чьи богатства забрать и кого лишить жизни. Теперь же масштаб его зверств был ограничен клятвой, которую Стелла считала гениальной.

– Леди, не согласитесь ли составить компанию мне и моему рыцарю в пути до Омаги? Ваши знания были бы очень полезны.

Стелла считала секунды, почти чувствуя, как Катон свирепеет. Третий сальватор обратился к ней.

– Что? – испуганно пискнула она, вскинув голову.

– Я предлагаю вам, леди, стать частью Омаги, возродившейся под предводительством Киллиана из рода Дасмальто. Клянусь своей магией, что ни один человек не посмеет тронуть вас хотя бы пальцем.

Третий не мог знать, как Стелла отчаянно желала этого… или мог? Он говорил о магии, которая помогла ему каким-то образом «прочитать» Катона. Означало ли это, что он действительно знал, какое положение Стелла занимала в Дикой Охоте и что ее ожидало?

– Стелла, – предупреждающе произнес Катон, сделав шаг назад. – Охота дала тебе все. Охота сделала тебя тобой.

– Разве человеку нужно, чтобы кто-то или что-то создавал его? – будто рассуждая вслух и исключительно для самого себя, произнес Третий сальватор.

– Закрой рот, пока я не вырвал тебе челюсть! – ощетинился Катон.

Стелла слишком часто видела его в гневе, чтобы испугаться, но сейчас испугалась. Настолько, что сделала шаг обратно, ближе к Третьему сальватору.

За спиной Катона, попытавшегося сделать шаг к ним, блеснула сталь. Рыцарь обнажил меч и упер кончик лезвия в спину Охотника, глаза которого пылали яростью.

– Я бы очень не хотел пачкать свой меч, – почти скучающе произнес рыцарь. – Лишь недавно отполировал его, так что разойдемся мирно, Ваша Беспощадность?

Катон взмахнул рукой – Стелла узнала бы этот жест, за которым всегда следовала его разрушительная магия, из тысячи, – и вдруг замер, часто задышав, будто ему не хватало воздуха. Внезапно Катон положил другую руку на свое горло и стал медленно сжимать его. Рыцарь удовлетворенно хмыкнул, убрал меч в ножны и бодрой походкой обошел Катона.

– В следующий раз, когда попытаешься напасть на моего рыцаря, – произнес Третий сальватор, – подумай, хочешь ли почувствовать, как твое сердце разрывается.

Стелла изумленно смотрела, как хрипящий от недостатка воздуха Катон медленно оседает на землю, но на самом деле видела, как те же самые руки блуждают по ее телу. Он брал ее в любое время, когда только хотел, и не принимал возражений. Использовал Стеллу с того самого дня, как убедился, что ее тело стало достаточно зрелым для этого.

Может быть, в тот день он помог ей только из-за этого. Катон хотел иметь и владеть, управлять, как управлял всей Охотой, ведь он не был человеком. Стелла – очередная вещь, которую он подобрал и починил, привязав к себе исключительно с помощью слов и ласки. Теперь она в этом не сомневалась.

И потому, когда рыцарь дружелюбно улыбнулся ей и протянул руку, девушка взялась за нее, игнорируя изливавшиеся из уст Катона проклятия. Он не смог бы проклясть ее так, как это уже сделали твари, и, поняв это, Стелла перестала бояться его и сомневаться. Клятва не позволила Катону навредить рыцарю, а значит, не позволит навредить и Стелле, если она займет правильную сторону.

– Я хочу в Омагу! – выкрикнула девушка, когда рыцарь подвел ее к другому коню, поменьше и поспокойнее. – Заберите меня отсюда!

Третий сальватор улыбнулся и легко забрался в седло черного коня.

– Я не могу забрать тебя, ведь ты не вещь. Но могу сопроводить в Омагу, чтобы ты познакомилась с нашим королем и решила, хочешь ли остаться.

– Хочу! – вновь выкрикнула она.

– Не спеши с выводами, – рассмеявшись, вмешался рыцарь. – Для начала познакомься с Киллианом.

Стелла энергично закивала и запретила себе оборачиваться. Она знала, что Катон ей этого не простит, попытается вернуть и связать клятвой, ведь она была той, кого создала Охота. Однако Стелла не собиралась возвращаться. Пусть она не представляла, какова Омага, кто такой Киллиан, Третий сальватор и его рыцарь на самом деле, у нее хотя бы был выбор. Если что, Стелла всегда успеет сбежать от них и даже убить, если того потребует ситуация.

Она вслед за рыцарем забралась в седло и обняла его так, чтобы касаться рукояти меча. На всякий случай.

– Я, кстати, Магнус, – наконец представился он, обворожительно улыбнувшись. – Добро пожаловать на свободу.

Стелла хорошо помнила, как все было дальше, и потому, когда вновь оказалась в шатре Катона, осознала, что это не по-настоящему. Третий никогда не позволил бы ей вновь оказаться здесь. Всегда, когда им нужна была помощь Охоты, и Катон диктовал свои условия, Третий выбирал меч и кровь.

Значит, она оказалась здесь по другой причине.

Стелла оглядывала шатер, ища подсказки. Воздух был наполнен запахами воска и влажной земли, неприятно щекотавшими нос. Откуда-то несло кровью.

– И как это понимать? – сказал вдруг кто-то невдалеке.

Стелла развернулась к источнику звука – голосу точно такому же, как у нее, но более озлобленному. Прямо над низким столом, заваленным древними писаниями, картами и посланиями, висело квадратное зеркало, которого она не помнила. Зеркала в лагере Охоты – ненужная вещь, слишком громоздкая и хрупкая. Зеркала если и были, то среди сокровищ, похороненных под толщами земли, которые они изредка находили.

Приметив оружейный пояс, прицепленный к одной из седельных сумок, Стелла выхыватила из него меч и выставила лезвием вперед. Отражение в зеркале криво усмехнулось, сверкнув желтыми глазами с черными склерами.

– Почему ты такая настороженная? Разве здесь ты не чувствовала себя в безопасности?

Возможно, раньше, пока она еще росла и в полной мере не понимала, кто такой Катон и как он обращается с людьми. Для Стеллы он был идеалом, спасителем, который появился, когда вокруг рыскали твари, пожиравшие плоть мертвецов. И только долгие годы спустя перестал им быть.

– Он ведь заботился о нас. Всегда. Почему ты предала его?

Стелла оскалилась. Пусть Катон считает это предательством, но он сам учил ее, что в Диких Землях можно полагаться только на себя. Она не виновата, что, пусть и запоздало, но применила его урок. И не виновата, что Третий и Магнус были к ней намного добрее и никогда не требовали того, чего она не хотела. Лишь Клаудия поначалу была настороженной и колкой, но после, когда Третий вытащил из Башни Эйкена, Стелла поняла, что это такой способ защиты – напасть и ранить первым, чтобы проверить.

…Третий вытащил из Башни Эйкена.

Клаудия проверяла его, пока не приняла – так же, как и Стеллу. Так же, как и Пайпер.

– Элементали, – пораженно выдохнула Стелла, едва не выронив кинжал.

Они были в Башне.

– Неблагодарная девчонка! – прорычало отражение, ударив по поверхности зеркала. – Ты только и можешь, что мешаться под ногами!

– Неблагодарная девчонка, – выдохнул Катон ей на ухо, почти коснувшись губами. – Ты только и можешь, что мешаться под ногами.

Стелла испуганно взвизгнула, бросилась вперед, но Катон оказался быстрее. Он повалил ее на пол, выбив оружие из рук, схватил за волосы и дернул голову на себя так, что у нее почти хрустнула шея. Стелла рычала, отбивалась, но магия Катона давила, сковывала, пока он совсем не нежно целовал и кусал ее шею.

– Неблагодарная девчонка, – повторил мужчина, проводя по шее языком. – Охота дала тебе все. Охота сделала тебя тобой.

Стелла наугад ударила локтем назад и угодила в пустоту. Катон уже был спереди, крепко держал ее руки, которыми она отчаянно пыталась пошевелить, и смотрел на девушку, нависнув сверху.

– Если бы не я, – цедя каждое слово, сказал он, – ты бы умерла.

«Его здесь нет, – упрямо твердила себе Стелла, брыкаясь изо всех сил. – Нет, нет, нет… Только Башня, большая и страшная Башня, только Башня…»

Только Башня и Карстарс с Розалией. Катон, которого она видит сейчас, – лишь порождение Башни, запустившей когтистые руки в ее воспоминания.

И воспоминания – это только воспоминания. Стелла перестала быть частью Охоты в тот самый момент, когда согласилась вместе с Третьим и Магнусом отправиться в Омагу. Она никогда и не была частью Охоты, ведь не приносила клятву на крови. Катон привязал ее к себе исключительно чувством вины, благодарности и мнимой любви, которую, как он думал, правильно взращивал много лет. Стелла давно уяснила, что это была не любовь. Катон не был человеком, вообще не был сигридцем – он был иным существом, которому были чужды настоящие чувства.

И ее воспоминания – это только воспоминания.

При смене обличья у Стеллы никогда ничего не болело. Ее тело просто менялось, кости ломались и сращивались, как и мышцы, быстро и безболезненно, пока шерсть покрывала все от кончиков ушей до хвоста. Но сейчас выходило так больно, что Стелла громко выла до тех пор, пока силы не оставили ее, а из глубины не начал вырываться тихий жалобный скулеж. Девушка приоткрыла глаза и увидела себя все в том же шатре, но Катона уже не было. Только лоскуты ее порванной одежды вокруг да зеркало, а в нем – волчица с чернымиглазами.

Стелла поднялась, повела ушами, вслушиваясь, и бросилась к пологу шатра, без остановки повторяя про себя: «Это всего лишь Башня».

Разве так важно, что она никогда прежде не имела дела со столь мощным хаосом?

Стелла справится. Она была умной, сильной и быстрой настолько, что ни одна тварь не могла ее поймать.

И она найдет выход из Башни.

– Это аквамариновый! – почти рявкнула Гвендолин. Даже если бы музыка звучала в сотни раз громче, она бы перекричала и ее: когда речь заходила о гардеробе, Гвендолин стояла до конца.

Но разве Третий виноват, что у него настолько болит голова, что он уже начинает путаться в элементарных вещах? Он был уверен, что цвет ее платья – бирюзовый, и лишь хотел похвалить выбор. Гвендолин любила, когда ее платья оценивали по достоинству, и Третий научился подстраиваться под ее капризы. Он и не думал, что допустит ошибку.

Впрочем, настроение Гвендолин быстро менялось. Она считала, что не стоит портить празднество мелкими склоками, только если они не начинались с очередного разговора о ее замужестве. Тогда Гвендолин могла вызвать смельчака на дуэль за ее якобы оскорбленную честь. Очень часто она побеждала через минуту, но еще чаще оппонент сдавался, понимая, что дважды оскорбить первую принцессу Ребнезара – равносильно смерти.

Как странно. Третьему казалось, что Гвендолин уже не была первой принцессой Ребнезара.

Он думал, что она мертва. Он ведь сам убил ее – вернее сказать, убил ее тело, ведь на тот момент Гвендолин уже переродилась в темное создание. Она была вместе с Алебастром и Марией – они, сумев сбежать из тронного зала, пытались спастись и…

Гвендолин вовремя потянула его к себе, избегая столкновения с другими танцующими. Сегодня Третий был непривычно неуклюж и не понимал, как это исправить. Ему казалось, что совсем недавно он танцевал куда лучше, но никак не мог вспомнить, где, когда и с кем это было.

– Как тебе топазы? – между тем продолжила Гвендолин, перехватив инициативу в танце.

Третий присмотрелся к ее серьгам из серебра, украшенным крупными голубыми камнями. Он был обязан сказать, что они идеально подчеркивают ее естественную красоту, но почему-то не мог выдавить ни слова, и точно знал, что дело не в его непонимании красоты, а в том, что с серьгами было что-то не так.

Может, не с этими, а с какими-то другими. Но это точно было связано с серьгами. Третий был уверен.

– Великий Лайне… – разочарованно выдохнула Гвендолин. – Что же ты такой рассеянный сегодня? Давай, очнись, – она похлопала его по щеке, и Третий замер, почувствовав мертвенный холод ее кожи. – Нам здесь торчать до самого конца, раньше родители вряд ли разрешат уйти.

– Задумался, – коротко бросил сальватор, даже не пытаясь придумать причину получше.

Король и королева и впрямь сказали, чтобы они оставались на празднестве до самого конца. Третий не имел права нарушать приказ и разочаровывать их, однако никак не мог собраться. Не мог забыть холод руки Гвендолин, ощущение, что с ее серьгами что-то не так. Не мог сосредоточиться на обстановке вокруг, видел лишь яркие размытые пятна, слышал голоса, разговаривавшие на чужих языках, странную музыку. Разве король Роланд и королева Жозефина вообще любили такую музыку?

Гвендолин уверенно вела его за собой, и в момент, когда они лицами повернулись в одну сторону, сердце Третьего почти остановилось.

Серьги казались странными, потому что леди Эйлау говорила, что Пайпер забыла их надеть.

Холод руки Гвендолин был оправданным, ведь он убил ее, переродившуюся в темное создание, в день Вторжения, в этом самом дворце.

А в этом самом зале он убил короля Роланда и королеву Жозефину, которых и не было сейчас на празднестве. Была только Розалия, сидевшая на последнем, седьмом троне, целом и невредимом. Именно трон наконец позволил Третьему понять, что это празднество ненастоящее. Седьмой трон, настоящий трон, был разрушен и находился в Омаге, в зале, стены которого покрывали имена павших. Тот трон, на котором сейчас восседала Розалия, был воздвигнут Башней, которой управлял Карстар, и сам он удобно расположился рядом с принцессой.

Герцог улыбался, не скрывая железных зубов, и мило общался с Розалией.

Третий вдруг вспомнил абсолютно все: как прилетела ласточка леди Эйлау с посланием; как он встретил Розалию в Тоноаке; как услышал, что она – проклятие, убивающее его… Он чувствовал боль – физическую и душевную, и не понимал, что с ним не так. Он сорвался с места, слыша, как громко ругается бросившаяся за ним Пайпер, и безжалостно гнал Басона, практически игнорируя Венца Пайпер, неспособного выдерживать такой темп. Третий злился, когда Басон, затормозив, дождался, пока Венец их догонит, и злился, когда Пайпер, успевшая оторвать юбку платья, продолжила ругаться на него. Он целовал ее тогда, в оранжерее, толком не понимая, что делает, и чувствовал себя так спокойно…

Карстарс улыбался Розалии, и она смеялась, прикрывая рот ладонями.

Почему Розалия смеется? Разве она не должна быть мертва?

Нет, она не мертва – хаос воскресил ее, Третий же видел, чувствовал ее, слышал и касался… Он же не просто так искал способ разорвать эту связь. Розалия была здесь, совсем рядом, и наверняка ждала, когда он поможет ей. Третьего не было рядом, когда она умирала в первый раз, но теперь-то он здесь.

– Розалия, – едва слышно произнес сальватор, выпуская руки Гвендолин. Она тут же возмутилась, но он не обратил внимания на ее громкий голос. Хотел опустить руку к мечу, но Нотунга не оказалось.

Третий ощутил сотни голодных диких взглядов, направленных на него.

Он был в тронном зале, полном демонов, и не имел при себе оружия.

– Розалия!

Принцесса вскинула голову, всматриваясь в толпу гостей, и – Третий был уверен – нашла его. Ее голубые глаза распахнулись, рот приоткрылся, но тут на него навалились тьма, а хаос и когти и клыки впились в тело.

Третий отбивался голыми руками и магией, вопившей от ужаса, чувствовал, как кривые острые зубы отрывают куски его плоти, но упрямо продолжал звать Розалию. Ему лишь нужно было добраться до нее и вытащить из этого зала. Она не могла быть связана с Карстарсом, хаосом или кем-либо еще. Если придется, Третий тут же свяжет Розалию с собой, но она не останется здесь одна.

Его не было рядом, когда она умерла, но теперь он здесь и не позволит умереть ей еще раз.

Однако когда что-то подтолкнуло его под ребра, боль, чужие рычания и крики исчезли.

Перед ним вновь стояла Гвендолин, на этот раз в рубиновом платье с глубоким декольте, кроваво-красными амальдинами в ожерелье, серьгах, диадеме и кольцах, с широкой улыбкой на лице и блеском в голубых глазах того оттенка, что отличал всех Лайне. Прямой нос, высокие острые скулы – она была воплощением всей красоты, что когда-либо могла воплотиться в ком-то, в чьих жилах текла кровь Лайне, и гордилась этим.

Первая принцесса сжала его ладонь. Третий почувствовал что-то липкое и, скосив глаза, увидел, что его руки по локоть в синей крови. Наверное, поэтому Гвендолин и была во всем красном – чтобы кровь великанов была лучше заметна.

Он отдернул руки, задыхаясь от боли, раскалывавшей голову и разрывавшей сердце, и в первую секунду даже не почувствовал, как тварь вонзила зубы в его плечо. Другая тварь схватила ногу, разодрав одежду и кожу сапога, и вырвала кусок мяса.

Они набрасывались на Третьего, рыча и визжа, рвали на кусочки, игнорируя крики, полные боли и отчаяния, добавляли к старым шрамам новые снова и снова, пока он пытался отбиться голыми руками и магией и пробраться к Розалии. Ему нужно было лишь коснуться ее, чтобы убедиться, что она жива. Разумеется, Третий знал, что она жива, верил в это всем сердцем, но должен был убедиться.

Всего лишь одно прикосновение.

Когда твари прекращали пировать над его телом, Третий вновь оказывался в зале, где проходило празднество, и танцевал с Гвендолин. Каждый раз ее платье было другим: сиреневым, как цветы в саду королевы Ариадны; желто-оранжевым, как полоса заката; синим, как глубины морей, о которых им рассказывал Киллиан в детстве; черным, как мех на воротнике его плаща, над которым так старалась Фламер…

Фламер. Фея, протеже Даяна, удовлетворявшая все капризы леди Эйлау по части красивых нарядов. Она помогла Пайпер подготовиться к вечеру во дворце Тоноака и даже одобрила штаны под юбкой, которую девушка потом безжалостно оторвала.

Пайпер, которая поцеловала его просто потому, что захотела этого. Он не понимал, как подобное желание может быть таким сильным, чтобы заставить человека совершить что-то столь безумное, но хотел выяснить. Хотел коснуться теплой, как солнце, кожи Пайпер и почувствовать легкий вкус сладости на ее мягких губах.

Хотел, чтобы этот кошмар закончился, и изо всех сил пытался вырваться из него.

Третий танцевал с Гвендолин и пытался прорваться к Розалии. Каждый раз тварей будто становилось больше. У него не получалось завладеть чужим оружием, а Нотунг не появлялся. Приходилось отбиваться вручную и использовать магию, которая вопила, чтобы он бежал.

Магия никогда этого не требовала раньше. Даже в Башне, когда твари истязали Третьего и пытались разделить с Арне, но тот ушел так глубоко, что до него невозможно было достучаться, и все равно не требовал бежать. Арне знал, что Третий справится, они справятся, однако сейчас что-то было не так.

Разве это не точно такая же Башня? Они выбрались из одной – значит, выберутся и из другой. Нужно лишь приложить больше усилий.

Третий и прикладывал, и вскоре, спустя неизвестное количество попыток, перестал чувствовал боль. Твари валили его на мраморный пол, прокусывали шею, отрывали конечности, но он неизменно возвращался к началу. Сальватор кричал, срывая голос, захлебывался кровью, чувствовал, как с каждым необъяснимым повтором, в котором Башня меняла лишь крохотную деталь, магии становится все меньше. Будто Башня начинала красть его Время. Будто твари сумели найти способ разлучить его с Арне.

Вот почему магия требовала, чтобы Третий бежал. Его ломал хаос, из которого состояла Розалия, скверна, проникнувшая в его тело.

Твари и впрямь нашли способ разлучить его с Арне.

«Пожалуйста, – обратился Третий к сакри, уже совсем не ощущая, как темные создания пытаются разорвать его тело на части, – возьми контроль над моим телом. Вытащи нас отсюда!»

«Ты ведь знаешь, что у меня будет меньше мгновения? Меньше мгновения, чтобы подтолкнуть тебя в нужном направлении. Если останусь, то они захватят нас. Нам нельзя умирать».

Меньше мгновения, чтобы принять правильное решение, чтобы понять и принять, что сейчас ему не спасти Розалию. Карстарс даже не удерживал ее насильно. Принцесса сама сидела на троне, связанная чем-то большим, чем просто хаос.

Меньше мгновения, чтобы попытаться сбежать.

«Сделай это, – продолжил Третий, уже держа правую ладонь на талии Гвендолин в кремовом платье с пышной юбкой, на котором тут же отпечаталась кровь, пропитавшая его с ног до головы. – Возьми мое тело себе и вытащи нас отсюда».