Война на восходе

Сонные глаза свояка заблестели. В маленьких деревнях такие истории любили больше, чем жен: только дай опрокинуть стакан-другой, и начнутся мистические толки: там слышали, тут видели.

– В том и дело – ничего! Но потом…

– Сорин!

Сорин сделал пару шагов по хрусткому снегу и продолжил:

– В общем, нашли того мужика только через неделю. Думали, в запое. С работы пришли, а он лежит на заднем дворе. Синий. И куры все глаза уже выклевали.

Богдана возмущенно зароптала. Дануц споткнулся, засмотревшись на огонек. Вон как мерцает: то скроется за черным кружевом старого сада, то вновь запляшет. Дальний, странный.

«Это свечка, – понял он. – Интересно, кто ее зажег?»

Мальчишка вспомнил, как поп держал мерцающую свечу на похоронах бабушки. Как в ночь на Пасху целый рой огоньков, словно слетевшиеся светляки, освещал церквушку. В свечках есть что-то таинственное.

Дануц мелко задрожал, но не от холода.

Мужчины тем временем переговаривались:

– И кто это его?

– Да неизвестно. Вся деревня голову ломала. Чего только не болтали! Но не выяснили. Забросали Лазаряну землей и забыли. Детей у них не было, она вроде как… ну, не могла. Это был третий ее мужик, остальные спились. А потом всякие страхи твориться там начали…

Дом приближался. Все четверо поглядывали на огонек. В суеверной тишине каждый шаг по скрипучему снегу раздавался выстрелом, и Богдана сжала крестик крепче.

– Чего там?

– Через пару недель после похорон сосед спьяну попутал ворота, забрел к ним во двор, а выскочил протрезвевший.

Свояк крякнул.

– Его и спрашивают: «Чего несешься? Кто напугал?» А он: «Лазаряну». Все покрутили пальцем у виска. «Лазаряну в прошлом месяце закопали, совсем сдурел?», а он такой: «Лазаряну… еще там».

Дануц споткнулся, и мать подхватила его за шиворот.

– Эй, слышите? Хватит болтать! А ты уши заткни. Нечего пьянчуг слушать!

– Еще тень видели. И не раз. Да, я тоже видел.

– Да ну. – Свояк махнул рукой. – Какая еще тень?

– Там ходит тень этого Лазаряну… Видать, не лежится мужику в гробу. Говорят, ищет свою заначку. А кто бутыль найдет, брать нельзя, не то призрак явится за ним и в окно будет стучать.

Свояк фыркнул.

Ветер свистел над могильниками. Луна расстилала пепельный свет на черную землю между лоскутами снега – днем пригревало, снег таял, а к ночи снова леденел. Деревня придвинулась. Проклятый дом остался за спиной, и Дануц то и дело оборачивался, чтобы еще раз глянуть на призрачную свечку в провале окна. Где-то тявкнула собачонка, и на душе потеплело от близости жилья. Но на дороге было по-прежнему темно, а могильники наступали темными горбами.

– Ма-а-ам, – позвал мальчик. – Там кто-то кричит.

Богдане почудилось, она ослышалась.

– Что?

– Кричит. Там.

Мальчик протянул руку к дому.

Повисло молчание. Сорин обернулся и тут же столкнулся со свирепым взглядом жены. Воздух задрожал, будто близилась буря.

– Вот видишь, что вы сделали? Наболтали тут всякого! Любители чертовщины, прости господи! Ребенок же не глухой, все слышит!

Мужчины молчали. Морозный воздух звенел тишиной, только где-то тоскливо выла собака, которую не спустили с цепи.

– Ма-а-ам. Ну кричат же.

Богдана бросилась к мальчишке, схватила за руку и потянула вперед. Проносясь мимо мужа и брата, она процедила сквозь зубы:

– Мало того что один такой… Теперь и этот… Никто не кричит! Не фантазируй! А ты, – она рявкнула мужу, – попридержал бы язык. Как выпьешь, так сдержаться не можешь! Один муж ребенка с ума свел, теперь другой…

Сорин прикусил язык. В его замутненный наливкой мозг ворвалась мысль, что он наболтал зря… Прошли годы, но Богдана до сих пор ждала первого сына.

Сам-то Сорин был не родной отец Дануцу: первый муж Богданы спился, потом она встретила Сорина и переехала к нему в Яломицу с двумя детьми. Он тогда и не знал, что семейка их со странностями. Об отце детей, оказывается, ходили странные слухи. А как тот спился, так начались причуды и со старшим сынком: стал слышать непонятно откуда голоса. Сорин с Богданой повели его к бабке-гадалке. Не помогло. Еще воск вынесла в чашке: а он застыл в виде креста. Перепугались. А бабка говорит: это не крест, это меч.

И что это значит?

«Не вашего ума дела, – отвечает, – а он подрастет, сам поймет. – Потом наклонилась и жарко зашептала – так, что один Сорин услышал: – Мальчишку берегите. Особенный он. Охотник».

И больше – ни слова.

Потом мальчишка понял, что его рассказам не верят, и замкнулся. А совсем скоро ушел из дома. Богдана ждала сына, ждала. Годы шли один за другим, но мальчик пропал. Навсегда… Младший подрастал. Ребенок как ребенок. А как научился говорить – нет-нет, да скажет что-то странное. И чем старше становился, тем больше было этих странностей.

Ходили хоронить бабку, а он во время процессии все смотрел в сторону и глаза таращил так, что пришлось дать подзатыльник. А вечером спросил за ужином: «Что это за прозрачные люди на кладбище?» Мать чуть ложку не выронила.

Сорин поглядел на Дануца – мальчишка плелся, вцепившись в рукав материнской дубленки. Маленький, худой. Над воротником торчат кучерявые волосенки. Совсем как у пропавшего брата – они с каждым годом все схожей.

Сорин покачал головой.

Дануц то и дело оглядывался, но взгляд скользил мимо людей, на дом. Сорин тоже обернулся. Ему почудилось, будто в далеком окне чья-то рука накрыла свечу. Огонь погас.

Дом вновь был мертв.

Свояк брел в стороне недовольный. Эти родственнички, чуть что, сразу гавкаются. И зачем Сорин женился на женщине с двумя детьми, да еще из странной семейки? Он вдруг приметил на снегу следы от лап. «Лиса? Курей небось прибежала воровать. Эх, изловить бы…» Он оглянулся и приметил, что лиса бежала по дорожке, а потом сошла в сторону и направилась в проклятый дом.

Свояк передернул плечами.

К вечеру Мария Ливиану спустилась с гор в обличье лисы. Она думала об одном: догнать Лазара, пока тот не наломал дров. Отправился в Китилу говорить с мэром Вангели! Ну и пусть он настоящий отец Тео! Отец – тот, кто дал жизнь, а ведь Лазар спас Теодора, значит, отцом теперь можно считать его. Но Лазар вбил себе в голову, что Тео испортился… Нет, его нужно остановить.

А еще сон, в котором Тео открывал дверь, а по ту сторону стоял Лазар. Они очутились в мире Смерти… Ужасный, кошмарный сон.