Война на восходе

– Если вы разделитесь, он найдет вас поодиночке, чтобы… – Кобзарь вновь сделал жест «пуф». – Держитесь вместе! И лучше всего помогите людям победить его.

– Воевать? – спросил Змеевик.

– Воевать.

– Но…

Кобзарь перевел взгляд на Санду: бледная девушка нервно кусала губу.

– Ох, да, моя девочка… Я понимаю, что вы хотите спросить: неужто я советую вам, представительнице прекрасной половины человечества, воевать? Беззащитной, нежной, слабой девушке? Ожидаете услышать «конечно нет»? Вы ошиблись, ибо я говорю «да»!

Санда испуганно поглядела на Вика и Теодора, ища у них поддержку, но Кобзарь поспешил объяснить:

– Я не прошу вас брать в руки оружие. Но, дорогая, я действительно прошу вас воевать. Пули и мечи – пустяк. Величайшая битва происходит не на поле боя, а в сердце.

Кобзарь коснулся левой стороны груди и нервно улыбнулся, вспомнив, что у него самого-то сердца и нет. Музыкант перекинул со спины сверток с кобзой, отбросил ткань и коснулся струн. Кобза отозвалась глухим ударом сердца, а затем полилась мелодия. Долгая, тоскливая и тревожная. Предчувствие перемен. Предчувствие войны.

Зачарованные игроки слушали песнь Кобзаря – и звезды словно заблистали лучезарней, а сердца наполнились давним тихим светом – тем, что горит ярче, лишь когда тьма сгущается над головой. Они обратились взглядами к городу – по темным холмам разбросала свои огоньки Китила, и каждый огонек значил, что возле него греются чьи-то руки, а может, и душа. От взгляда на беззащитные огоньки сердца сжались от тревоги: на миг почудилось, будто над землей пронеслась черная тень – быть может, лишь облако, но может, и предзнаменование войны…

Когда мелодия угасла, игроки какое-то время оставались погруженными в себя.

Тео припомнился Йонва, склоняющий к нему в лодке холодное, белое лицо. На щеках ни кровинки. Пустые глаза. Затравленное, но горделивое выражение. Сжатые губы. Шрамы разверзаются, из багровых ран выглядывают глаза… Тео вздрогнул. Неужели этот беловолосый хрупкий человек на самом деле не человек, а самое страшное существо на свете – ну, разве что после самой Смерти?

– Война…

Музыкант оторвался от кобзы.

– Да, Тео?

– Но как… Как люди возвращали Путе… Йонву в тюрьму?

Тео бросил взгляд на руины, словно ожидая, что сейчас из-за стены выскочит Йонва с белым флагом.

Кобзарь пробормотал что-то про молчание, но потом все-таки решился:

– Я думаю, он уже далеко. Йонва сейчас беззащитен и не стремится сразиться с вами пятью сразу. К тому же он лишился своего артефакта лжи. Но, боюсь, скоро он отыщет новый… Четки Йонвы… – Кобзарь взглянул на Змеевика. – Ох! Йонве нужен особый горный хрусталь, чтобы сделать из него четки. Он не добудет его у людей, только у того, кто владеет волшебством земных недр.

Змеевик медленно повернулся к Карпатам – далеко под лунным светом сияли горные пики. Где-то там под горой его ждал отец – Господарь Горы.

– Боюсь, скоро Йонва получит новые четки, станет сильнее и сможет разрабатывать план войны!

Змеевик сдвинул брови, а Кобзарь вдруг выхватил из-под куртки будильник и ахнул:

– Я слишком долго с вами разговариваю!

Он воровато огляделся, словно теперь уже сама Смерть могла выглянуть из-за поворота и помахать перед болтливым Глашатаем щипцами.

– Госпожа попросила проследить за вами, но я задержался. Мне нужно лететь! Срочно! Простите!

Все возмущенно зароптали, но Кобзарь уже вызвал вихрь. Смерч, плавно изгибаясь, выплыл на вершину холма и засвистел между вековыми стенами. В сгущающейся тьме возникли тени, в руках которых горели призрачные свечки, и окружили площадку. Стражи войны.

«Вот что они сторожили! Вот чего ждали! – внезапно понял Теодор. – Войну не живых людей, а… мертвых?»

Смерч подплыл к игрокам и, остановленный ладонью Кобзаря, застыл на расстоянии. Он бешено крутился и свистел, и, когда свист заглушил все звуки ночи, Кобзарь вдруг подскочил к игрокам, поманил их пальцем и заговорил:

– А теперь слушайте внимательно, что я скажу… – Перепуганный и бледный Глашатай Смерти воровато оглянулся. – Если война будет проиграна, Йонва вернется в тюрьму! Но он очень, очень силен! Есть еще одно средство вернуть его в Полночь! Без сражений, без смертей!

Кобзарь метнул взгляд на смерч – тот продолжал свистеть – и вновь горячо зашептал:

– Высший закон гласит: когда в мире людей появляется великое зло, оно вызывает ответную реакцию – не менее великое добро. Ведь миром правит Равновесие! Именно в то время, когда Йонва в мире людей, можно освободить… ее.

Игроки вопросительно подняли брови, но Кобзарь лишь подавал им непонятные знаки и то и дело оглядывался. Вдруг между плечами Тео и Вика высунулось ехидное личико Шнырялы.

– Ее?

– Ее!

– Бабку-ежку?

Кобзарь попытался разлепить губы, но будто невидимая рука сжимала ему рот, и он мог лишь мычать. Кобзарь прижал кулаки к вискам, поднатужился и, придвинув лицо так близко, что чуть не столкнулся лбами со Шнырялой, выдавил:

– Л…

Где-то бабахнуло. Кобзарь, выпучив глаза, натянул на уши поля шляпы. Все оглянулись: над городом таял огромный красный цветок – последний из фейерверков. На лице Кобзаря отразилось облегчение, он попятился к смерчу и через десяток шагов оказался в объятиях ревущего ветра. Глашатай помахал платочком на прощание, и спустя пару мгновений его пестрая фигурка растаяла в воздушных потоках.

Шныряла сплюнула на место, где только что стоял Кобзарь.

– Это уже ни в какие ворота! – завыла она. – Поди туда, не знаю куда, принести то, не знаю что! Рискуй своей задницей сотню раз! Суй нос в логово жутких тварей! Ах, объяснить? Да зачем, так неинтересно! Добро пожаловать на Макабр, дамы и господа… Тьфу, как же он меня достал, этот розовый… пернатый… рюшчатый…

В горле Шнырялы заклокотали десятки ругательств. Змеевик, прищурившись, смотрел вслед уплывающему вихрю. Тео нахмурился.

– Что он хотел сказать?

– Если то, что сказал Волшебный Кобзарь, верно – нам действительно стоит остерегаться. Дика…

Шныряла продолжала изрыгать ругательства.

– Дика, послушай! И вы, Санда, Тео… – Взгляд Вика скользнул в сторону Раду, но он смолчал. – Сейчас, как никогда, нельзя расставаться. Слышите?

– И что предлагаешь? – фыркнула Шныряла. – Поселиться вчетвером и забаррикадировать дверь от Йонвы? Да пусть лезет, я этому бледнолицему зенки-то…

Шныряла сделала жест, будто раздирает кого-то в клочки.

– Нет.

– Неужто?

– Не вчетвером, а втроем.