Шуньята под соусом демиглас

Не грех было и помечтать, правда?

Принцесса окинула кадиллак взглядом придирчивой покупательницы, забредшей на автовыставку. Как будто раздумывала, достоин ли он её необычайного доверия и кровно заработанных денежек.

– Каждый нищий в душе эпикуреец. Пафосно, конечно, но сойдёт, – вынесла вердикт она. – Забирай, и поехали уже из этой дыры, – добавила так, словно и вправду решила, что я сейчас выбью стекло, поколдую с проводами, как опытный угонщик, заведу тачку, и мы гордо укатим в ночь навстречу приключениям.

Нормальный расклад, да? Хорошо устроилась, девчуля, ничего не скажешь!

– Зайка, – сквозь смех признался я, – у меня даже прав нет!

– Ерунда, – флегматично отозвалась Принцесса. – Мой отчим их так и не получил. Но ездит же как?то.

– Да я понятия не имею, где там газ, а где тормоз!

Она поморщилась. В её чуть сощуренных глазах мелькнуло разочарование.

– То есть ты предлагаешь идти пешком?

– Не предлагаю, – веско заметил я, – а ставлю в известность. Это ты напросилась ко мне на шею. Значит, будешь принимать мои условия. Уж извиняй, я тебе не нянька. Если что?то не устраивает, иди домой к мамочке, мне лишние проблемы на хер не нужны.

Грубовато получилось, согласен. Но вообще?то я не собирался её обижать. Лишь хотел, чтобы она поняла: путь предстоит тяжёлый, долгий, полный опасностей и страдать придётся всем. Хотя, наверное, я слишком многого требовал от мелкой неопытной девчонки, которая не знала жизни.

Я уже говорил, что идея взять её с собой была откровенно дерьмовая? На всякий случай повторю ещё раз.

– Ну ладно, – пожала плечами Принцесса. В голосе её не звучало ни намёка на обиду, он оставался прежним, таким же ровным и монотонным. – Пешком – значит пешком, я не против.

Она помолчала и сказала:

– Только сразу предупреждаю: у меня есть некоторые особенности, с которыми тебе придётся смириться. Думаю, стоит обговорить это заранее, чтобы потом не ссориться в самый неподходящий момент.

Сухо так сказала, спокойно, будто протокол зачитала. А я чертыхнулся, пнув попавшийся на дороге камешек, и закатил глаза.

– Просто замечательно!

Не, я, конечно, знал, что с ней будут проблемы. Только не думал, что они начнутся через полчаса после знакомства. Хотя, собственно, чего ещё можно было ожидать?

Принцесса сняла один из браслетов и принялась вертеть его в руках, растягивая эластичную ткань. Жест был настолько знакомым, что я аж передёрнулся. Вот эта нервозная привычка моей maman, помните её, да?

Мы всегда замечаем в других то, что видим в себе или в близких. Так уж устроен человек. То есть, понятное дело, многие люди крутят что?то в пальцах, когда испытывают неловкость или беспокойство, у моей мамаши не было исключительного права на эту херню. Но от неожиданного чувства узнавания мне стало не по себе.

– Ну, говори уже, – рявкнул я, когда напряжённое молчание стало невыносимым.

– У меня апейрофобия.

– Апе… чё?

Слово было незнакомое. Ну, то есть я понял, что Принцесса чего?то боится, только вот не врубился, чего именно. Насекомых? Дырок в пончиках? Открытых пространств? Всяких фобий – их же миллион, и названия ещё такие мудрёные, зубодробительные, охуеешь запоминать.

– Меня пугает бесконечность, – пояснила она. – Когда я думаю, насколько огромна вселенная, мне становится плохо. – Натянув браслет обратно на запястье, Принцесса подняла взгляд, посмотрела куда?то вверх. Её карие глаза в темноте казались почти чёрными, как беззвёздное небо. – Поэтому не говори, что мы будем идти вечно. Или что шоу никогда не закончится. И надеюсь, ты не веришь в жизнь после смерти.

Необычный страх, не находите? Признаюсь, я слегка опешил. Чего обычно боятся дети? Темноты, собак? Привидений каких?нибудь? Меня, например, всегда пугала тишина. Лет до шестнадцати я засыпал только под бормотание телика. Помню, однажды там крутили передачу, в которой рассказывали про специально созданные комнаты, вроде вакуумных, куда не проникает ни звука. Где настолько тихо, что человек слышит шум собственной крови. Вот честно скажу: в таком замечательном месте я рехнулся бы первым.

То есть я веду к тому, что тишина – это конкретная, определённая, физически ощутимая вещь. А бесконечность? Её нельзя почувствовать, увидеть, вообразить, в конце концов. Слишком размытая, абстрактная категория, которую невозможно понять ограниченным человеческим разумом. Это как пытаться представить смерть – само явление, имею в виду. Вот откуда она берётся, где заканчивается, а?

И тут меня осенило:

– Значит, ты боишься умереть?

– Нет, не совсем, – ответила Принцесса. – Сама идея смерти меня не пугает. Наоборот, при мысли о ней мне становится очень легко и спокойно. Когда человек умирает, он заканчивается. Это как раз нормально. Всё рано или поздно должно прекратиться. Я больше боюсь вечной жизни.

Милая такая беседа для первого дня знакомства, правда? Заметьте, мы не обсуждали маршрут, план действий, не пытались придумать, как сберечь наши задницы. Я не спрашивал Принцессу о брате, а она не интересовалась, почему я хочу уйти из шоу, зачем влез в эту дерьмовую авантюру.

Мы шли куда?то вперёд, в темноту, не разбирая дороги, и небо над нами было кромешно чёрным. Казалось, будто там, наверху, разом выбило все пробки и свет погас. Город выглядел спящим, но я знал, что это не так: он кишел бдительными камерами, наблюдающими за каждым нашим шагом. И, помня о них, я то и дело нервно оглядывался. Всматривался в тени, прислушивался к редким шорохам и скрипам.

– Но это всё?таки страх смерти, – сказал я, чтобы избавиться от назойливых мыслей. – Если подумать, несуществование – самая постоянная на свете вещь.

И тут же прикусил язык. Потому что всегда невозмутимое лицо Принцессы вдруг сделалось по-настоящему испуганным. Она остановилась и широко распахнула глаза.

– Тебе никогда не говорили, что ты гондон?

– Вообще?то, нет, – нервно хохотнул я. – Обычно меня называли долбоёбом. Но гондоном – ни разу. Чувствуешь разницу?

Принцесса на мгновение озадачилась этой лингвистической проблемой. Что?то прикинула в уме и кивнула:

– Приятно быть первой. Ты гондон, – не скрывая удовольствия, объявила она. Маленькая тварь, знала, куда бить.

– Да с хера ли?! – возмутился я. – Сама ж начала! – И, приосанившись, со значением поднял палец: – Я, между прочим, докопался до сути. Мозгоправы за такое кучу бабок берут. А тут всё бесплатно! Где твоя сраная благодарность, детка?

Принцесса вдруг сжала кулаки и подалась вперёд, намереваясь меня поколотить. Она едва доставала мне до груди, так что этот яростный порыв выглядел не угрожающе, а забавно. Я выразительно посмотрел на неё сверху вниз, не удержался и загоготал.

– Что ты ржёшь, придурок? – буркнула Принцесса, оскорбившись.

О да, я, сам того не подозревая, нанёс ответный удар – в самое уязвимое место. Больше всего она не любила, когда её считали беспомощным ребёнком. Четырнадцать лет – это, знаете ли, очень серьёзный возраст. Человек становится по-настоящему мудрым и зрелым, и никто не имеет права относиться к нему как к тринадцатилетнему сопляку.

– Давай-давай! – не унимался я, сгибаясь пополам от хохота. – Врежь мне как следует! Хочу на это посмотреть!

Подумав, Принцесса разжала пальцы и сделала шаг назад. Некоторое время она с плохо скрываемой злостью смотрела на меня, а затем выражение её лица изменилось. Оно снова стало флегматичным и отстранённым, как у просветлённого монаха. Но я сразу почувствовал, что Принцесса не собирается прощать мне этой короткой вспышки веселья и намерена отыграться – используя всю мощь интеллекта.

– Твоя очередь, – едва заметно ухмыльнулась она. – Говори.

Вероятно, в приступе смеха я растерял последние остатки мозгов. Потому что не понял, чего ей вообще надо. И тупо переспросил:

– А?

– Давай, расчехляйся, – потребовала Принцесса, не ожидая отказа. – Какие у тебя особенности? Может, ты любишь вынимать член и трясти им где попало, откуда я знаю. Хочу понимать, к чему готовиться.

Я снова расхохотался:

– Покажи мне мужика, который так не делает! – Но тут же взял себя в руки, чтобы не выглядеть совсем уж конченым дегенератом. И серьёзным тоном сказал: – Ну… если честно, странностей у меня мало.