Слуги этого мира

– Разве ты не говорил, что их не берут больше в качестве спутниц на переговоры?

– Так и есть, но привилегии у них все равно имеются, – ответил Ти-Цэ с едва слышной ноткой зависти. – Они встречают Старших из командировок и держатся поблизости от зала переговоров, если их супруги там по служебным делам. Разумеется, внутрь их не пускают, но поодаль от входа сидеть никто не запрещает.

Больше Ти-Цэ и Помона в дороге не разговаривали. С наступлением тишины Ти-Цэ погнал иритта чуть быстрее, и к обеду они прибыли в город.

Несмотря на то, что на его улицах сновала всего треть служащих, город кипел от работы. Из труб мастерских валил дым, а когда Помона проходила мимо амбаров, слышала доносящиеся оттуда удары молота.

Постепенно один за другим городские выходили наружу с еще теплыми щитами в руках. Помона вспомнила, что рассказывал о них Ти-Цэ, и по ее коже побежали мурашки: как раз один из йакитов вышел из мастерской и разделил разящую чашу на две половины, обнажив острое лезвие. Он осмотрел изделие со всех сторон, одобрительно кивнул себе под нос и снова сцепил половины между собой. Поднял голову, заметил глазеющую на него Помону и отвесил ей поклон, учтивый, от каких она успела поотвыкнуть в дружелюбной Плодородной долине.

К вечеру они завершили обход города: Ти-Цэ переговорил со всеми, с кем должен был, и они подошли к северной башне.

– Мы будем вынуждены провести ночь здесь, в сигнальном пункте, – сказал Ти-Цэ. Они стояли в небольшой комнатке с приборами неизвестной Помоне механики. – Я должен буду готов принять сигнал и расшифровать его, в какой бы час он ни пришел. И вам на всякий случай будет лучше побыть со мной.

Помона живо вспомнила разъяренного имэн и не стала спорить.

– А щита у тебя с собой нет?

– Сейчас нет, – сказал он безразлично. – Если бы мне полагалось участвовать в охоте, сходил бы и выковал. Но в случае чего этажом ниже есть помещение со служебными щитами для общего пользования на случай непредвиденных ситуаций. Тревожиться не о чем.

– Подожди, у тебя же был щит?

– Был, – подтвердил Ти-Цэ, – но после каждой охоты его полагается расплавлять, чтобы потом выковать заново.

– Какой в этом смысл?

– Чтобы не растерять навыки, – терпеливо пояснил Ти-Цэ. – К тому же, долгая и кропотливая работа способствует правильному настрою, приводит мысли в порядок. Это важный этап подготовки к охоте.

Ти-Цэ раскладывал ее вещи и старался устроить Помоне спальное место со всеми возможными удобствами. Та же в свою очередь уверяла, что ее все более чем устраивает; попросила только аккуратно разложить нарядную мантию, которую они прихватили с собой из поселения как раз на такой случай.

При виде мягкой однотонной ткани, которую предстояло ей натянуть на себя завтра и выступить от лица людей, тревога начала подниматься в ее душе. Безмятежность, с которой устроился Ти-Цэ за передатчиком, казалась ей невыносимой.

– Я тоже нервничаю, – сказал он.

– Э… Что?

Ти-Цэ улыбнулся обескураженной Помоне через плечо. Он повторил, что нервничает тоже, пускай его внешний вид и говорит об обратном.

– Почему? – не нашлась Помона.

– Это мое первое серьезное задание, за которое я буду отчитываться перед Старшим лично. Можно сказать, я близко подошел к их обязанностям. Провожатый – не то же самое, что Старший, но… Я очень надеюсь, что, несмотря на промахи, не оставил у вас плохого впечатления о своем народе.

– Конечно, нет!

– Хорошо. – Градус тепла в его улыбке возрос. – Иначе, устрой вы войну, все претензии были бы обращены ко мне. Вы со всем справитесь, – добавил он так уверенно, что Помона невольно вскинула на него опущенные до этого глаза. – Помните вы спросили меня – как существо, оказавшееся в ситуации, подобной вашей, – как вам следует поступить? Что ж… Благодаря вам в частности, я принял все, что мне доверено, и готов за все нести ответственность. Спасибо вам. Теперь ваш черед выбирать.

Вновь воцарилось молчание. Только мерный тик то и дело доносился из какого-нибудь прибора.

– Ти-Цэ.

– М-м?

– Могу я выйти на смотровую площадку, пока не стемнело? Очень уж хочется собраться с мыслями и… проветрить мозги.

– Конечно. – Он откинулся на спинку стула и сцепил руки в замок за головой. – Обязательно кликните меня, если понадоблюсь.

Помона кивнула ему в затылок и зашагала по лестнице наверх. Еще до того, как она успела подняться на смотровую площадку, ветер подхватил ее непослушные волосы, которые, тем не менее, стали чуть тяжелее с той поры, как она покинула Пэчр. Или ей только так казалось.

Вечер постепенно клонился к ночи, однако здесь не было древ, чтобы заслонять небосвод, и бледные лучи зашедшей за горизонт старой звезды еще подсвечивали город. Помона неторопливо пересекла площадку и оперилась локтями о перила перегородки, как делала это на верхушке Серого замка. По плечам побежали мурашки: город пустел на глазах. Вереница йакитов с поблескивающими щитами, перекинутыми за спину, уходила на юг.

Через считанные минуты в городе не осталось ни души: только она, Ти-Цэ и сумерки.

Помона думала о скором возвращении домой. Она провела в Плодородной долине чуть больше двух недель, но не чувствовала себя подкованной в предстоящей работе. Она увидела йакитов такими, какими их не видел больше никто в поселении, и ей определенно было, что рассказать людям… но требовалось нечто гораздо большее. Сделать выводы, задать направление человечеству, переварить все впечатления, которые она здесь получила. Что-то не клеилось, она чувствовала, что главный кусочек паззла для понимания всего этого ей так и не выдали. Оставалось надеяться, что он притаился у Старшего в рукаве.

Далекий звук грома заставил Помону вынырнуть из раздумий. Она подняла глаза к горизонту и увидела в необъятной дали кудрявые тучи, начиненные влагой и статикой. Ее рука непроизвольно накрыла пачку эскизов под мантией и рисунок Иды – листы пергамента, с которыми она не расставалась ни при каких обстоятельствах. Она не знала, доберется ли дождь до города или останется дрейфовать на юге, но…

Помона осторожно вынула часть эскизов и пробежалась по рисункам глазами. При виде своих собственных работ зародыш какого-то важного осознания поселился в ней, но прежде, чем она успела понять, какого именно, окрепший ветер едва не вырвал пергамент из ее рук, и она поспешила убрать его во внутренний карман. Вновь она услышала раскат грома, чуть ближе, чем прежде. Она следила за движением облаков, как зачарованная.

Прохладное дуновение прикоснулось к ее коже, волосам, чуть всколыхнуло подол юбок и погладило шрамы на плечах. Где-то далеко, в эпицентре надвигающейся черноты, сверкнула раскаленная синева, а спустя минуту – в который раз прокатился раскат грома.

Отчего-то Помоне стало не по себе, и она вернулась в приемный пункт к Ти-Цэ по первому же его зову.

***

Помона смотрела на Ти-Цэ, что сидел за мониторами со скрещенными на груди руками, снизу вверх. Его сосредоточенный взгляд был устремлен на экран. Он готовился провести у компьютеров долгую, бессонную ночь, и какое-то время Помона составляла ему компанию, прислушиваясь к тому, как разбиваются этажом выше о крышу и смотровую площадку капли дождя.

Ей не спалось. Ти-Цэ устроил ложе в меру своих возможностей из всего, что для этого сгодилось, и получилось весьма уютно, но спать на каменном полу под писк механики вместо колыбельной было все равно не то же самое, что в палатке на древе. При зале переговоров были гостевые комнаты, но разделяться сейчас, когда они остались одни во всем городе и некого было поставить Помоне в охранники, Ти-Цэ не хотел. Вместе им предстояло быть до самого прибытия Старшего.

Голову Помоны одолевали самые разные мысли о том, что она ожидала услышать от представителя вершины цивилизации йакитов и что могла сказать ему в ответ, но никак не могла вообразить хоть что-то вразумительное. Она привыкла, что история – это нечто, что осталось в прошлом, что-то четко и ясно зафиксированное в книге, где не было места терзаниям, волнениям, нерешительности и даже нескольким вариантам развития событий – все по строгому плану. Но до чего мучительно оказалось вершить историю в настоящий момент времени…

Губы Ти-Цэ едва заметно зашевелились. С замиранием сердца Помона приподнялась на локтях и взглянула на мониторы, но на тех не было видно никаких изменений. Помоне потребовалась еще секунда, чтобы расслышать в бормотании Ти-Цэ слова песни на его родном наречии. Сигнала о прибытии в долину Старшего не поступало.

Успокоившись, Помона удобнее устроилась на подушке. Песня, удивительно мелодичная для грубого низкого голоса, которым поигрывал и перекатывал в гортани Ти-Цэ, становилась громче. Пел он что-то из того песенного набора, который озвучивали йакиты на празднике Плодородия. Она улыбнулась.

– Все хотела спросить, – сказала Помона сквозь широкий зевок, – о чем она, эта песня?

Ти-Цэ ответил не сразу. Он задумался, чуть хмурясь, но когда Помона вновь привстала на локтях, все же ответил:

– О молоке. Жирном, сытном, живительном материнском молоке.

Помона расплылась в улыбке шире и положила голову на подушку в третий раз – последний за этот вечер. Сон наконец взял ее за руки и потянул за собой, в мир грез.

Ти-Цэ краем глаза наблюдал за тем, как Помона засыпает, как растворяется теплый румянец на ее щеках. О молоке в песне действительно упоминалось, но не меньше внимания в содержании уделялось неприкосновенности их плодородных земель, святому праву йакитов на здешний край.

Но это так, мелочи, которые можно было опустить.

14

– Помона!