Тайны Нельской башни

Валуа, схватив ларчик, распрямился во весь рост, устремил пылающий радостью взгляд на Мариньи и прошептал едва слышно:

– Вот ты и попался!.. Теперь я раздавлю тебя как клопа!

Парижский прево, видя, что король начинает скучать, подал знак палачу кончать с тем, кого должны были повесить.

Каплюш, заплечных дел мастер, подошел к приговоренному.

В этот смертный час бедняга в последний раз поднял глаза на Валуа, и тот побледнел.

– Дайте мне слово! – громко выкрикнул приговоренный.

Граф вздрогнул.

Но в эту секунду, когда все замолчали, чтобы услышать, что желает сказать смертник, кто-то в толпе трижды настойчиво протрубил в рог.

Все – король, королева, принцессы, придворные, стража, палач – все повернулись в ту сторону, откуда шел звук, и увидели группу из двадцати всадников, во главе которых находились трое юношей с гордыми лицами.

– Пресвятая Дева! – побледнев от ярости, Людовик X вскочил на ноги. – Это кто еще смеет трубить в нашем присутствии?

– Я! – произнес раскатистый голос.

– Ты? И кто же ты такой?

– Тот, кто требует правосудия. Правосудия над Ангерраном де Мариньи.

При этих словах по толпе прокатился глухой гул – гул ненависти, выражение людского отчаяния.

– Да, сир! Правосудия! Правосудия!

– Сир, – прошептал Валуа на ухо племяннику, – глас народа – глас Божий, прислушайтесь к нему.

И граф отступил назад, тогда как Мариньи, бледный как смерть, уставился на грозных всадников так, словно увидел призраков.

– Что ж, посмотрим, сколь далеко зайдет их дерзость, – промолвил Людовик X. – Твое имя! – добавил он резко.

– Жан Буридан!.. Готье, Филипп, ну же, говорите!

– Я, Готье д’Онэ, – произнес всадник, державшийся по правую руку от Буридана, – перед Богом и перед королем, обвиняю Ангеррана де Мариньи в смерти моих отца и матери, и заявляю, что если не добьюсь для него правосудия, то расправлюсь с ним лично!

– Подтверждаю его слова! – вскричал Буридан.

– Я, Филипп д’Онэ, – сказал всадник, державшийся по левую руку от Буридана, – перед Богом и перед королем, обвиняю Ангеррана де Мариньи в попытке убить нас – меня и брата, – вероломно завладеть всем нашим имуществом и заявляю, что если не добьюсь над ним правосудия, то расправлюсь с ним лично!

– Готов подтвердить и эти слова! – воскликнул Буридан.

И тотчас же, среди повисшего над холмом изумленного молчания, продолжал:

– Я, Жан Буридан, перед присутствующими здесь парижанами, обвиняю Ангеррана де Мариньи в том, что он долгие годы угнетает и притесняет жителей королевства, строя собственное благосостояние на народном горе, проливая кровь невинных, делая сиротами больше детей, чем могла бы сделать война. Этот человек проклинаем всеми простыми людьми, и поэтому я заявляю, что он заслуживает права первым быть повешенным на этом сооружении мерзости и смерти, которое угрожает Парижу. И так как я намереваюсь совершить над ним правосудие, я вызываю Ангеррана де Мариньи на честный поединок – пусть таковой состоится через неделю, в Пре-о-Клер, – и дабы сей господин не имел возможности его проигнорировать, бросаю ему мою перчатку!

Привстав на стременах, Буридан сделал резкий жест, и брошенная им перчатка упала на королевские подмостки. Буря одобрительных криков и угроз, казалось, заставила Монфокон содрогнуться.

– Сир, сир, – пробормотал Мариньи, – вы ведь не позволите безнаказанно оскорблять верного слугу вашего отца…

– Нет, клянусь всеми чертями! Эй, стража!.. Капитан!..

Стражники уже бежали к подмосткам…

В этот момент вопль ужаса вырвался из груди каждого из присутствующих.

Напуганная криками и бряцанием доспехов, четверка лошадей, впряженных в повозку принцесс и королевы, неистовым галопом рванула с места, сметая всех, кто пытался ее остановить.

В облаке пыли трясущаяся, едва не разваливавшаяся на части повозка с головокружительной скорость неслась к оврагу. Король вновь вскочил на ноги и со слезами на глазах возопил, воздев руки к небу:

– Пресвятая Богородица, если спасешь королеву, обязуюсь в первый же год моего правления повесить на этой виселице сотню еретиков!..

Но в эту минуту всеобщего беспорядка, смятения и ужаса палач Каплюш, тоже было бросившийся вслед за повозкой, но почти тут же вернувшийся на свое место у виселицы, дабы заняться приговоренным, издал отчаянный крик:

– Преступник бежал!..

Повозка безумным аллюром неслась к крутому склону. Маргарита, Жанна и Бланка, королева и принцессы, три сестры, обнялись, словно желая умереть вместе, но во взглядах их не было и намека на какую-либо боязнь смерти.

– Похоже, лошади мчат нас прямо к оврагу! – со странным спокойствием промолвила Жанна.

– Да, нам конец! – добавила Бланка.

– Жаль, что предстоит умереть, – сквозь зубы прошептала Маргарита, – ведь жизнь так прекрасна!

В ту же секунду они вздрогнули, затрепетали от надежды, мгновенно позабыв об угрожавшей им опасности, их вниманием завладел неслыханный маневр, что происходил перед их глазами.

Значительно опередив многочисленных всадников, тщетно – в силу тяжести доспехов – пытавшихся догнать повозку, некий юноша на быстром, словно молния, скакуне настиг коляску и теперь скакал вровень с правой из головных лошадей.

Действия его были ловки и стремительны, хотя и безумно опасны.

Немного отклонившись в сторону, он вцепился в гриву головной лошади, и уже в следующее мгновенье, выпрыгнув из своего седла, оказался у нее на крупе…

Блеск лезвия, ужасное ржание – и, пораженная в грудь, соседняя в упряжке лошадь упала на колени, вынудив остановиться и трех прочих… И вот уже чудесным образом спасенные принцессы – спокойные, холодные, неподвижно сидящие на своих местах в повозке – странной улыбкой отвечают всаднику, Жану Буридану, который, спрыгнув на землю и, словно на параде, щелкнув каблуками и положив руку на гарду рапиры, склоняется перед ними в глубоком поклоне.

Отовсюду уже бегут люди, несутся радостные возгласы…

А Буридана уже и след простыл…

За те несколько секунд, которые им удается провести в одиночестве, принцессы успевают склониться друг к дружке, обменяться пылкими взглядами и о чем-то пошептаться, обсудив нечто загадочное, но, судя по всему, весьма важное, так как распрямляются они уже дрожащие и мертвенно-бледные – они, которых не заставила побледнеть даже возможная смерть…

Первым у неподвижной повозки оказался всадник со смуглым лицом и насмешливым взглядом.

Королева, оглядевшись и увидев, что у нее достаточно времени, чтобы дать указания, в последний раз вопросительно посмотрела на сестер.

«Да», – отвечали ей те многозначительным взглядом.