Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий

– Он все шутит, что я владею множеством государственных тайн, так как работаю в судебной системе, и думает, что я собираюсь поведать их вам. Переживает, что вы шпионы.

– А он сам, случайно, не шпион? Или, может быть, шпион ты?

– Я не переживаю.

Я не поняла его ответа.

– Много ли ездят на поездах?

– Да, в России часто ездят на поездах. Это второй по популярности вид транспорта после автомобилей. Здесь вполне терпимые условия. Если бы не было этого поезда, не знаю, как многие пассажиры могли бы добраться до нужных мест.

– Этот поезд считается комфортным?

– О нет, это помойка! На мой взгляд, он ужасен. Я его ненавижу. Ненавижу ездить в Киров, настолько мне не по нраву этот поезд. А вы вообще сумасшедшие, раз вам пришло в голову на него сесть.

Александр Второй вернулся с зеркальным фотоаппаратом и ткнул на мой блокнот.

– Ему нравится твой почерк, считает, что он очень красивый, – сказал Александр Первый. – Спрашивает, можно ли его сфотографировать.

Пораженная его изобретательностью, я было собиралась ответить, как вдруг Александр Второй схватил блокнот и начал фотографировать страницы так, словно это было место преступления. Государственных тайн в нем точно не было, и единственное, что он мог там обнаружить, если планировал перевести текст, – это несколько довольно скучных описаний берез и претенциозные записки на тему зависимости эволюции людей от окружающего их ландшафта.

С другой стороны вагона в нашу сторону двинулся старик в майке-алкоголичке и, поравнявшись с нами, навис над нашим столом. Взяв мою руку в свою, он произнес длинный монолог, прежде чем ее поцеловать, а затем вернулся к своему столику, откуда продолжал пристально наблюдать за нами из-за банок пива Stella.

– Что это было? – спросила я.

– Это он так вас поприветствовал, – ответил Александр Первый. – Это был способ показать, что вам рады в России и в этом поезде в частности.

– Это мило, – заметил Джем и улыбнулся мужчине.

Переполненный эмоциями, Александр Второй внезапно вскочил и пожал нам руки, а затем бросился обниматься и даже впервые улыбнулся. От него пахло пивом и свежим потом, на моей щеке остался мокрый след. Из-за его плеча я увидела Оксану, качавшую головой.

В полном изнеможении мы вернулись в купе, где я выудила из наших запасов лапшу быстрого приготовления в пластиковом стакане и вышла в коридор, чтобы наполнить его кипятком. В каждом вагоне стоял самовар, который идеально подходил для заваривания чая и лапши, а также для быстрого застирывания вещей и задушевных разговоров. Джем вышел из купе, чтобы почистить зубы, а я ждала, пока стаканчик с лапшой слегка остынет, в этот момент дверь в вагон распахнулась и появился мужчина, который до этого целовал мою руку, – на майке у него было большое пятно от борща, – и вновь потрогал ее. Я вежливо, но настороженно улыбалась, когда он опять начал придвигаться ко мне и внезапно схватил за запястье и поцеловал в плечо. Инстинкт подсказывал мне, что нужно вылить на него кипяток из стаканчика, но мне было жаль переводить еду, я была голодна. В панике я использовала свою незанятую руку, чтобы постучать в дверь проводнику как раз в тот момент, когда мужчина обнял меня за талию. Наш проводник был приветливым молодым человеком, он немного шепелявил, и по стечению обстоятельств звали его тоже Александр – или Саша. Как-то раз мы провели полдня, обмениваясь монетами из разных стран. Я взмолилась, чтобы он оказался в своем купе. Саша открыл дверь и тут же оторвал руки мужчины от меня, причем реакция была настолько молниеносной, что сразу было понятно, что это не первый раз, когда ему приходится заниматься подобным. Оттолкнувшись от стены, Саша протиснулся между нами и указал мужчине на выход из вагона. Тот застыл с недовольной гримасой, отказываясь уходить; продолжалось это до тех пор, пока Саша не прикрикнул на него в последний раз, и он, сдавшись под напором, поплелся в свой вагон. Я была очень благодарна Саше за свое спасение и нырнула в наше купе, чтобы дать ему что-то из последних британских банкнот, что у нас оставались. Самой мелкой оказалась десятифунтовая и, схватив ее, я отправилась к нему.

– Нет, нет, нет, no, no, – сказал Саша.

– Сувенир, – ответила я. – Чарльз Диккенс.

Его лицо посветлело.

– А-а-а! Хорошо! Рубль-рубль! – воскликнул он, протягивая мне калькулятор. Я вбила курс обмена валюты, а он пристально наблюдал за моими подсчетами, и тут его рот раскрылся от удивления:

– Ба-а-а!

– Сувенир, – повторила я.

– Йес, йес, – сказал Саша, с восторгом взирая на банкноту.

Было маловероятно, что он в итоге сохранит сумму в 800 рублей в качестве сувенира, но это я оставила на его усмотрение. Десять фунтов – хорошие чаевые за 5 дней, свободных от приставаний.

В ту ночь я лежала на своей полке, а в голове кишели мысли. Может быть, я подала какие-то сигналы, тем самым позволив мужчине поцеловать мою руку? Может, он не заметил, что я с Джемом? Или воспринял это как соревнование? Пока я путешествовала одна, одевалась крайне сдержанно, примерно как горничная викторианской эпохи, я не поднимала глаз, проводила время, уткнувшись в свой блокнот, но все же характер моей работы заставляет меня быть вовлеченной в происходящее вокруг, быть открытой и коммуникабельной. Во время путешествия по Индии ко мне часто приставали и даже издевались, и никогда я не давала для этого повода, просто там ответственность полностью ложится на женщин – одеваться в длинное, прикрываться по максимуму, отводить взгляд, держаться подальше от улиц, уходить домой как можно раньше и не выходить после наступления темноты, путешествовать только с компаньонкой. Никто не диктовал мужчинам, что следует делать им: не пялиться, не преследовать женщин и уже тем более не насиловать их. Эта несправедливость заставляла меня распаляться все больше. Именно поэтому так мало женщин решается изучать мир без сопровождения мужчин: они слишком боятся того, что один из них может с ними сделать.

Был вечер вторника, наш второй день в этом поезде, и с нами в купе теперь ехали отец и сын из Голландии, по имени Франц и Ренс, подсевшие в Екатеринбурге. Они появились в дверном проеме в фиолетовой вспышке электрического света, с их обуви ручьями стекала вода. Ренс только что закончил университет, и они с отцом отправились в шестинедельное путешествие на поездах из Амстердама в Пекин. Франц и Ренс оказались очень веселыми и добродушными малыми и, кроме того, идеальными попутчиками – мы делились разными историями из поездок за металлическими кружками с растворимым кофе «Нескафе», поедая бублики и маленькие, очень сладкие ягоды клубники, купленные на платформе в Перми. Они были путешественниками со стажем – останавливались только в русских семьях, с которыми договаривались заранее, – и с радостью делили с нами мороженое. После того вечера единения Александр Первый сошел на своей остановке в Кирове, а Александр Второй провел большую часть ночи за ссорой со своей девушкой, а оставшуюся – в похмелье, после чего следующие четыре дня предпочитал нас игнорировать.

– Транссибирский поезд не задумывался как роскошный и комфортабельный экспресс, в котором можно насладиться видами, распивая шампанское, сидя в мягком кресле. Его предназначением была перевозка русских крестьян в Сибирь. Вы знали, что в период между 1891 и 1914 годами более 5 миллионов людей отправилось туда за лучшим будущим и перспективами? – спросил Джем.

– А ты знал? Или ты сейчас просто продекламировал вслух строки из путеводителя Ренса?

Джем посмотрел на полку над собой.

– Вообще, может, и знал. По крайней мере, теперь мы можем быть уверены, что едем на аутентичном крестьянском поезде, а не на рекламной завлекаловке для туристов. – Он перевернул страницу и продолжил чтение. – Его еще называли «караваном», потому что он проходил одновременно через огромное количество городов и по беспросветной глухомани.

– Мне не нравится этот термин, – сказал Ренс, заново завязывая волосы в хвост. – Только городские могут называть отдаленные от них места глухоманью. Звучит предосудительно.

– Как и «пропавшие» племена, – добавил Франц, жестами показывая в воздухе кавычки.

Я никогда не придавала большого значения, да и в общем не задумывалась об этом слове, но сейчас я осознала, что оно имеет яркий оттенок презрения. Глухоманью отдаленные поселения были только с позиции людей, кто жил от них далеко и никогда там не бывал. А для тех, кто там жил, эта самая глухомань была домом. Сидя на своей полке, я провела большую часть дня, смотря в окно: монотонность сельской местности иногда прерывалась деревеньками, у которых были названия, и в них были магазины, школы, объединенные общими интересами люди. Это название было столь же высокомерным, как и «пропавшие» племена, которые и не считали себя пропавшими до тех пор, пока представители западного мира не прибывали к их берегам, чтобы купить связанные вручную ковры и оценить местную выпивку. Предполагать, что представители племени рассаживались на берегу в ожидании, пока их найдет какой-нибудь именитый западный ученый-антрополог, – довольно глупо. По всей видимости, они комфортно себя чувствовали в своей среде обитания и умышленно сделали выбор в пользу того, чтобы не осваивать земли вокруг. Чувствуя свою вину, я сделала заметку в блокноте о том, что больше не хочу использовать слово «глухомань».

Известная своим резко континентальным климатом, Сибирь выбивала нас из колеи своей изнуряющей жарой. Кондиционер еле справлялся со своей работой, а из окон в вагон поступал более горячий воздух, чем уже был внутри. Замотанная во влажные простыни, я провела большую часть путешествия лежа, стараясь не двигаться, наблюдая за тем, как мимо нас проплывали голые деревья, напоминающие незаточенные карандаши. Каждые пару часов в пейзаже также появлялся сельский домик с неизменно припаркованной перед ним «Ладой». Пугала стояли посреди картофельных полей, грунтовые дороги петляли среди лесов. Я зашла в приложение «Google Карты» и увидела голубой шарик, обозначающий мое местоположение, петляющим по территории без каких-либо обозначений. С тем же успехом можно было воспользоваться навигатором, путешествуя к оси Земли. Во время перелетов состояние нахождения «между» пунктами назначения ощущается особенно четко, а вот в поездке на поезде постоянно проезжаешь мимо поселений, городов и морей, которые являются своеобразными отметками на пути из точки А в точку Б. Сейчас же мы словно болтались в открытом космосе, где не было ровным счетом ничего.

К закату у земли стали собираться клубы тумана, окружая леса подобно неведомой магической силе. Пять дней, проведенные в поезде, подарили нам редкие возможности – наконец добраться до прочтения толстых интересных книг и вдоволь насмотреться на окрестности. Я заранее скачала «Войну и мир», «Преступление и наказание» и «Молодой Сталин» на свой kindle в надежде на то, что к приезду в Китай стану более образованным и культурным человеком. Но стоило мне приступить к чтению «Войны и мира», жара и укачивание делали свое дело, и я погружалась в сон: мне так и не удалось продвинуться дальше перечисления Курагиных, как мы уже сошли с поезда.

Между Москвой и Иркутском было сделано около 80 остановок на станциях, иногда остановка продолжалась не более 2 минут, а иногда это был целый час, во время которого туалеты закрывались, а всем, кто желал умыться или помыть руки, приходилось это делать прямо на платформе. Обычно такая участь выпадала Джему, он все время выбирал неудачные моменты, чтобы почистить зубы, и в итоге выскакивал наружу, выплевывая остатки зубной пасты на пути. Для всех остальных пассажиров часовые остановки давали возможность выйти на улицу и размяться, вспомнить, что существует еще мир вне четырех стен купе, которое уже наполнилось характерным ароматом нестиранного белья. Российские вокзалы и станции в большинстве своем оказались довольно симпатичными – часто разных оттенков мяты, с белыми трубами, украшенные старыми башнями с часами. Прогуливаясь от одной добродушной babushka к другой, я покупала то домашний сыр, то пироги, или просто наблюдала за тем, как довольно крупные женщины в малюсеньких шортиках не по размеру продавали омуля: рыба была насажена на крюки за глаза и связана пучками, отчего напоминала связки ключей. На одной из таких остановок я наткнулась на тележку одной леди, которая была слишком занята разговорами с подругой и не обращала на меня внимания, и предложила ей 90 рублей (1 фунт) за колоду игральных карт. Она рассмеялась мне в лицо, ткнула подругу локтем, и та тоже рассмеялась. Даже ее сын, который сидел на дне тележки, закрыл глаза руками, не веря, что кто-то мог захотеть приобрести эту жалкую колоду из 36 карт.

К вечеру среды я уже перестала беспокоиться о том, чтобы расчесать волосы или сменить одежду, и проводила время в вагоне-баре, где работал кондиционер, прямо в своей пижаме, и по ощущениям там было все же прохладнее, чем на поверхности солнца. Оксана приносила все новые тарелки жареных грибов с укропом, гладила меня по голове и отмахивалась полотенцем от всех, кто пытался подойти ко мне, а я неизменно привлекала внимание. Так, например, какой-то старичок предложил угостить меня блинами с творогом, завидев, как я поедаю очередную порцию лапши быстрого приготовления. Она болтала со мной по-русски и совсем не переживала, что я отвечаю ей по-английски и ни одна из нас не понимала другую, при этом мы обе были довольны такой компанией. Проводник Саша периодически приходил ко мне и дарил то памятные монеты Сочинских Олимпийских игр, то книги, которые оставили после себя пассажиры, до тех пор, пока их не образовалась целая куча. У меня оставалось все меньше того, что я могла предложить ему взамен, и я начала отдавать ему новые зубные щетки, которые Джем обычно собирал в разных отелях, где мы останавливались. Изначальная холодность, с которой нас встречали русские, испарилась по мере наматывания все большего количества километров вместе, наш совместный опыт горя и радости в итоге породил естественный симбиоз, характерный только для поездов.

К полудню четверга я потеряла счет времени и перестала ориентироваться в пространстве, мне казалось, что на календаре все еще среда, и это нисколько меня не смущало. Два парня в военной форме играли в карты за соседним столом, распивая первую бутылку водки, которую мне довелось увидеть в этом поезде с момента посадки. Они пили одну рюмку за другой, перемежая их фруктовым соком, что опровергало мои представления о суровых традициях распития этого исконно русского напитка, и даже предложили выпить с ними. Во время обмена сувенирами я подарила им пару недорогих почтовых марок, а в ответ получила дымовую шашку. Она отлично смотрелась с респиратором, который Джем прихватил в нашем отеле в Москве.

В пятницу ближе к закату мы прибыли в Иркутск. С того момента, как мы покинули Москву, мы пересекли четыре часовых пояса, хотя на каждой станции часы показывали московское время, и сейчас страдали от джетлага и тотальной дезориентации.