Шанс. Книга 1. Возрождение

– Спасибо, Полина Аркадьевна, буду осваиваться полегоньку. Куда мне торопиться – целая вечность впереди.

– «Где мои семнадцать лет?»…

– Вы о чём, тётя Поли?

– О юношеском оптимизме. Жизнь кажется вечностью только в детстве, да юности, а потом летишь, как с ледяной горки: впереди пустота, оглянешься назад – дух захватывает…

Комнату принимать не буду – у тебя там порядок. Вещи можешь забрать когда будет удобно, хоть через месяц. Будешь уходить – оставь ключ на вахте и предупреди дежурную.

– Спасибо за доверие, Полина Аркадьевна.

– Тобою заслужено.

– А можно мне от вас позвонить?

Татьяна Петровна сообщила, что заседание близится к концу: гости удалились и теперь от ректора поодиночке выходили члены учёного совета.

– Через полчасика можешь подходить, – сказала она.

Влад поднялся на семейный этаж, где по ходатайству студенческого профсоюза и с соизволения Полины Аркадьевны занимал одну из комнат. Он проживал в ней не так долго и поначалу с энтузиазмом воспринимал свободу, связанную с использованием жизненного пространства по своему усмотрению, после того, как в течение шести с лишним лет вынужден был делить такое же пространство с тремя другими студентами. Теперь же он осмотрел её критически. Комнатка была маленькая – в одно окно. Стол, кровать с панцирной сеткой, пара стульев, полки на стенах и узкий встроенный или, точнее, пристроенный к стенам в углу у двери шкаф из древесно-стружечной плиты с отделениями для верхней одежды, обуви и антресолью, куда можно забросить пару-тройку головных уборов, но которая не способна вместить даже средних размеров чемодан. Поэтому два чемодана – один для чистого, другой для грязного белья – постоянно находились под кроватью.

Влад вытащил чемоданы, быстро пересмотрел, что находилось в чистом белье. Приличным видом отличался парадно-выходной костюм. Светло-оливкового цвета, он был тоже ношенным, но, благодаря особо бережному отношению, – Влад мог припомнить три-четыре случая, когда его надевал, – выглядел как новый.

Придирчиво осмотрев неплохую вещь ещё раз, Владислав ненадолго задумался, машинально взвешивая вешалку с костюмом в левой руке, и, принявши наконец решение, вышел из комнаты. Он прошёл по коридору, минуя несколько однотипных дверей, и постучал в одну из них. Там проживала молодая студенческая пара, зарегистрировавшая брак полгода назад.

– А, Влад! – приветствовал его хозяин. – Заходи!

– Нет, дружище, у меня нет времени: я убываю в длительную командировку. Ты несколько раз как-то заимствовал этот костюмчик, когда у вас случился поход в ЗАГС, потом в театр, потом ещё куда-то. Я подумал, что если надобность возникала трижды, то может возникнуть опять. А я буду далеко и, стало быть, спрашивать у меня будет затруднительно. Чемоданы я набил шмотками доверху, это – не помещается, а бросать его, как не попадя, в нашей общаге мне жалко. Так вот, я хочу попросить тебя к нашей обоюдной выгоде принять костюмчик на хранение: ну, там, раз в месяц тряхнёшь его – всё пыли на нём меньше скопится, а будет надобность – носи, не стесняйся. Идёт?

– Спасибо, Влад!

– Да не за что.

Владислав вернулся к себе. Сложил в несколько раз шерстяное одеяло с кровати и переместил его на подоконник. Затем сдёрнул простыню и расстелил её на полу. Матрас свернул рулетом и оставил его в изголовье. Как только сквозь сетку стал виден пол, комната утратила жилой вид. Постоянное присутствие в ней человека стало прошлым. Влад вытряхнул бельё из обоих чемоданов в центр простыни, подошёл к стулу, на котором висел его повседневный костюм и вытащил из нагрудного кармана стильную и отнюдь не дешёвую авторучку. Пару раз щёлкнул, проверяя работоспособность, и вставил её в нагрудный карман костюма, что был на нём. Эту авторучку подарил ему сам Столешин при приёме в аспирантуру: «Вот тебе основной инструмент для оформительской части работы, и, надеюсь, твоя персональная ЭВМ, – он коснулся полусогнутым пальцем своего виска, – не подведёт нас ни в планировании, ни в исполнительной части!». С тех пор он с ней не расставался.

Влад освободил карманы рабочего костюма от содержимого, бросил его в общую кучу и связал простыню узлом: позже он отнесёт её к мусорным контейнерам. Затем он подошёл к полкам и внимательно, как в первый раз, осмотрел основное своё достояние – подборки специальной и художественной литературы.

Художественные книги относились к разряду особых ценностей.

Полки книжных магазинов ломились под массой политической, пропагандистской, узкоспециализированной, различной технической и учебной литературы. Если всякого рода справочники при отсутствии в книготоргах можно было заказать через издательства или магазины «Книга – почтой», то отдельные художественные издания, а тем паче собрания сочинений, особенно зарубежных авторов, приобрести было непросто. В отличие от материалов партийных съездов и пленумов, выходивших массовыми тиражами, статей, речей, тезисов и прочих интеллектуальных отрыжек идеологических лидеров, как почивших, так и ныне здравствующих, шедевры художественной литературы заведомо издавались в недостаточном количестве. Публично объявленной причиной этого дефицита значился недостаток бумаги.

Такой принцип издательской деятельности был реализован на государственном уровне и давно стал привычным как для деятелей культуры, так и для всех прочих. Издававшаяся художественная литература в основном была представлена произведениями современных отечественных авторов, маститых и не очень, повествовавших зачастую в героическом ключе о «трудовых подвигах» рафинированных и простоватых персонажей на фоне масштабных строек, предприятий индустрии, необъятных просторов целины и прочая, и прочая, и прочая.

От популярности такая литература «не страдала».

В государстве, где развлекательная функция литературы идеологами не рассматривалась вовсе, а воспитательная роль возводилась в ранг главной и определяющей, не могло быть иначе.

Однако о существовании развлекательной функции пришлось вспомнить, когда составляющие части политического устройства страны почувствовали снижение интереса «гражданских масс» к распространяемой периодической печати. Нет, контролёры и блюстители норм общественного послушания не озаботились качеством и содержанием повседневной прессы: с их точки зрения всё выглядело как должно. Побудительным мотивом выступили чисто меркантильные интересы…

Одним из преимуществ экономической системы для рядовых граждан обозначалось малое количество существующих налогов: «У нас всего два налога: подоходный и налог на „бездетность“ – это всего 19% зарплаты. За рубежом налоги достигают 80%, не платят разве что за воздух!». Многие в это верили, но не могли понять, почему же тогда так медленно растёт семейное благосостояние.

Действительная картина распределения финансовых средств и сопряжённая с этим возможность получения гражданами благ выглядела иначе. 80% дохода любого предприятия оставалось в распоряжении государства, являющегося собственником всех предприятий и «прочих средств производства». Львиная доля остального дохода затрачивалась предприятием на поддержание производства и мизер – на оплату труда работников. С этого мизера и удерживались два «всем известных налога».

Между тем, знания экономических основ советского производства приоткрывали их обладателям дополнительные механизмы налогообложения. К примеру, в стоимость любого продукта помимо всех затрат включалось «отчисление на соцстрах», составлявшее ни много ни мало 37% от зарплаты работников предприятия, производящего данный продукт. По определению эти средства должны были идти на «социальное обеспечение» – пенсии, пособия по нетрудоспособности, малоимущим и так далее. Вероятно, так оно и было, и это было, наверное, хорошо, но получалось так, что, покупая любую продукцию, человек оплачивал отчисление на соцстрах из собственной зарплаты. Причём эту скрытую подать независимо ни от чего оплачивали даже те, кто вынужден был существовать за её счёт – пенсионеры и «необеспеченные слои населения». Парадокс?

Но и это было ещё не всё. За пределами государственного финансирования оставалась партия со своими общественными придатками – структурой профсоюзов и комсомолом, которые обязательно должны были дружно сосуществовать и за счёт чего-то существовать, контролируя и направляя народные умонастроения.

Существовали они за счёт членских взносов, исчислявшихся определённым процентом всё от той же зарплаты. Несмотря на тотальное планирование всего и вся, денег от взносов, которые собирались персонально с каждого и всегда наличными, по таинственным причинам хронически не хватало, и потому финансирование важнейшей функции – конструирования «образа мышления советского человека» – обеспечивали отдельной статьёй доходов: поголовным распространением подписки на «периодические издания» органов ЦК по принадлежности. Так было реализовано очередное гениальное решение, организовавшее граждан на самофинансирование процесса обработки собственной психики «в правильном направлении».

Со временем, по мере угасания революционного запала, в людях стала накапливаться

усталость от ожидания «светлого будущего» и появились предпосылки к критическому переосмыслению устремлений и логики жизненного уклада. Идеологической машине потребовалось больше средств, а источник постепенно иссякал: люди стали сокращать сроки подписки, выписывать меньшее количество газет и журналов. Подписная кампания приобрела форму «добровольно-принудительной», но и это не помогло – под различными предлогами саботаж усиливался. «Самый читающий народ в мире» почему-то уже не желал читать во всех газетах одни и те же бравурные передовицы и нудные отчёты, а тем более и платить за то, что ему было не нужно.

И вот тогда пришлось обратиться ко второй части «политики кнута и пряника» или, как модно стало выражаться десятилетия спустя, «перейти к стимулированию потребительского спроса» на периодические издания, и в период подписной кампании – в особенности.

Издательства по кусочкам стали размещать в своих газетах и журналах литературные произведения отечественных и зарубежных авторов, которые печатались с продолжением и, тем самым, создавали интригу для читателей. Некоторые издательства начали выпускать литературные приложения к своей периодике. Ход казался беспроигрышным…

Послевоенный период не баловал людей досугом: восемь часов рабочего дня и один выходной в неделю, половину которого приходилось отдавать домашним делам. Возможности развлечений ограничены: в обиходе нет ни видео, ни обычных магнитофонов. Редкость – чёрно-белый телевизор «Рекорд», имеющий экран с ладошку, смотреть который возможно лишь через большую линзу, установленную перед ним. В любой квартире, малосемейке, комнате общежития есть радиоточка или радиоприёмник, которые не выключаются круглые сутки и в дополнение к общепринятому назначению используются жильцами в качестве будильника: если в шесть утра кого-то не разбудили звуки исполняемого гимна, то последующая весьма бодрая трансляция утренней зарядки:

«… Встаньте прямо, ноги на ширине плеч… выполняем упражнение: раз! два! три! четыре!..» – способна пробудить и мёртвого.

Многие занимались спортом, но при серьёзном подходе, всячески поощрявшемся и обществом, и государством, которому требовались «живые ресурсы», приспособленные к боевой и походной жизни, спорт был средством развития физических возможностей, но никак не пищей для ума и души. Телу и душе одновременно служили танцы, на которые не считали зазорным приходить люди старшего поколения и весьма зрелого возраста.

Занятия различными видами моделирования, от радио до планеризма, для большинства уходили из жизни навсегда с окончанием юношеского периода, но вот фотографированием занимались многие. Обладатели простеньких узкоплёночных кинокамер с механическим заводом среди остальных любителей выглядели аристократами, хотя их возможности распространялись на создание всего лишь немых чёрно-белых короткометражек. Однако всё это в большей степени можно было отнести к увлечениям, нежели к развлечению.

Было ещё межвозрастное увлечение содержанием голубей. Оно не служило ни душе ни телу, но как и игры в домино и карты, которые летним вечером можно было наблюдать в каждом дворе, где за грубо сколоченными столами собирались разноликие компании, способствовало удовлетворению человеческой тяги к азарту.

Непосредственно для развлечений существовали кино, в качестве экзотики – гастролирующий цирк или передвижной зоопарк, музыка и книги…

Итак, кое-какие издательства начали выпускать литературные приложения. Ценилось приложение к журналу «Огонёк», редакция которого установила традицию ежегодного выпуска отечественной и зарубежной классики; огромными тиражами расходился сборник фантастики и приключений «Искатель» – приложение к журналу «Вокруг Света»; были популярны в народе толстые литературные журналы «Новый Мир», «Иностранная Литература», но книги, особенно высококачественного полиграфического исполнения и в твёрдом переплёте, ещё долго оставались в большом дефиците.