Шанс. Книга 1. Возрождение

– Здесь столько…

– Ну?!

– Столько у нас доцент не получает!

– Да что ты! В самом деле?.. Влад, что у тебя за привычка по пустякам выяснения зачинать? Друзей захочется в ресторан пригласить на прощальный ужин, сувенир на память кому-нибудь оставить, да мало ли? Я не рекомендовал бы встречаться с кем-либо из друзей: ты уже «не тот, что был вчера», но сейчас это тебе пояснять – только время терять. Поэтому давай, дуй – там сам разберёшься. Да!.. и помни, пожалуйста, про гостиничные правила: ты возвращаешься до одиннадцати вечера или не появляешься до утра – в целях экономии психоэнергетических затрат не стоит лишний раз привлекать внимание как любопытствующей, так и «компетентной» части гостиничного персонала…

– Ну, что ещё? – спросил Шерр, чувствуя в собеседнике лёгкую неуверенность.

– Не могу вспомнить, где мои документы: в больнице, может, или в общаге остались?

– А они тебе на кой ляд?.. А впрочем,.. изволь посмотреть в бумажнике.

– Там нет!..

– Посмотри внимательней… – Шерр тяжело вздохнул, словно в разговоре с безнадёжным упрямцем.

Влад снова достал бумажник и убедился, что минутой ранее не сумел разглядеть в нём паспорта и удостоверения аспиранта, поместившихся в одном из отделений.

– Нехорошо быть таким рассеянным, – проговорил он как бы самому себе.

– Угу, – согласился Шерр, удобно устраиваясь в кресле и набулькивая в фужер «Лимонад».

За этим занятием – поглощением газировки – его и застала Нора поздно вечером. Ковбой располагался в том же кресле, в той же вальяжной позе, разве что «Лимонад» сменился «Крюшоном», снятым с производства уже с десяток лет, да у его ног на полу возвышалась внушительная стопка дневных газет. Цветной громоздкий «Рубин» – одно из недавних достижений отечественной радиотехники – беззвучно выдавал зрителю фильтрованный блок новостей.

– Скучаем, Шерр?

– Напротив: «с чувством глубокого удовлетворения» созерцаем «бенефис генсека».

– Как он? – спросила Нора, перемещаясь по комнате.

– Ускоренно деградирует.

– Я не о генсеке! – Нора присела на диван. Шерр повернул лицо к собеседнице – и телевизор погас. – Каково впечатление?

– Приличный молодой человек в фазе активно-созидательного жизненного периода. Не ныл, не ударился в бега, как заяц.

– При высокой эмоциональности у него, тем не менее, устойчивый аналитический, можно даже сказать прагматичный, образ мышления, исключающий надежду на «авось». Он глубоко осознал, что бежать некуда, да и договором ему предоставлена доминанта жизнедеятельности без каких-либо ограничений и обязательств, кроме постоянства нашего присутствия и взаимного общения.

– Одним словом, привилегия высшего порядка?!

– Да, но он этого не знает… Чем он занят?

– Логично и последовательно устраивает свои дела: уладил бюрократические формальности, обеспечил преемственность своей части исследовательских работ, организовал прощальный ужин с друзьями.

– Среди них есть женский пол?

– И женщины, и девушки… и есть некто, испытывающая к нему стойкую симпатию и

осознанное влечение.

– До утра времени много… Может, он?..

– Нет, Нора, – с оттенком то ли грусти, то ли сострадания произнёс Шерр. – Одним, даже таким кратким, общением, ты наложила на него отпечаток собственности, и теперь Лола вряд ли обратит на него свою благосклонность, а без этого неискушённый, не имеющий опыта любви, озабоченный предстоящим и озадаченный его масштабом, он не пойдёт на интимный контакт. Так что, думаю, ему ещё долгое время не сбросить с себя одежды девственности.

– Ты один, Шерр, – проговорила Нора мысленно, – из всего сонма моих помощников способен сказать мне то, что есть, а не то, что я хотела бы услышать.

– Извини… – так же мысленно откликнулся Шерр.

– Спасибо тебе за это… и, – далее она продолжила вслух, – я очень дорожу твоей откровенностью.

Шерр поднялся с кресла, понимающе кивнул и направился в свою комнату.

– Шерр! – окликнула его Нора, когда ковбой приоткрыл свою дверь. – А где он организовал прощальный ужин?

– В «Старой Мельнице».

– Предлагаю прогуляться!..

Глава 2

Институт

Владислав появился на кафедре незадолго до обеденного перерыва.

– Привет, Борис Михайлович! – поздоровался он с присутствующим на тот момент единственным представителем преподавательского состава кафедры.

– О, какие люди! – с деланным радушием отозвался молодой, склонный к полноте субъект, внешность которого у большинства общавшихся с ним людей вызывала стойкую антипатию. Рыхлое, совсем бледное, напрочь лишённое какой-либо выразительности лицо, и маленькие глазки, покалывающие собеседника чванливо-презрительным взглядом, совершенно не способствовали продолжительности общения. – Как здоровьицо? До нас тут докатились слухи о какой-то мудрёной форме пневмонии.

«Здоровьице», – мысленно поправил его Влад, сдерживая всколыхнувшееся негодование.

– Cлухи!?. – он подыскивал лояльное выражение – …оказались чрезмерно преувеличенными. А где шеф?

– Здесь его не было. Наверное, у себя.

– Паршиво!

– А ты рассчитывал, что он будет торчать на кафедре и ждать, когда кому-то спонадобится с ним побеседовать?

Молодой человек, с которым разговаривал Влад, был племянником первого секретаря горкома. Серая посредственность по сути, он пять лет изводил преподавателей абсолютной безалаберностью в обучении и с важным видом ответственного миссионера занимался общественно-политической деятельностью. Год назад Борис «парадоксально», с точки зрения сокурсников, получил высший бал при защите диплома и был принят в аспирантуру, где продолжал демонстрировать природную бездарность и полную неспособность к научному поиску. С момента поступления в аспирантуру его, согласно «персональному» плану профессионального роста, освящённому с высот городского олимпа дядей, избрали заместителем парторга кафедры; наравне с лучшими из аспирантов выделили ставку и доверили вести лабораторные работы у студентов.

Влад это знал, как и остальные работники кафедры, а, значит, и работники всего института, но никогда не акцентировал на этом внимания, оставаясь в нейтралитете ко всему, что не касалось его деятельности. Сейчас же, неожиданно для самого себя, он взглянул на Бориса оценивающе: а ведь доберётся, стервец, до «кормушки» в установленный срок, «остепенится», получит к окладу вожделённую «ренту» и, тешась страстью самоутверждения, примется измываться над студентами, задалбливая прилежных придирками и доводя слабонервных до истерики. И, конечно же, при этом с «максимальной эффективностью» попользуется возможностью раздавать высокие оценки смазливым глупеньким студенткам, укладывая их «в койку». Впрочем, этим он с успехом занимается и сейчас. По достижении определённого стажа переместится на «партийную работу» в какой-нибудь горком-исполком и далее с поразительным рвением начнёт «продвигаться» к «более высокому креслу», равнодушно, без малейших сомнений раскатывая в блин мелких противников, шагая по головам преданных – в обоих значениях – соратников и «утопленных» благодетелей. Добравшись до первой руководящей должности, через край зальётся самоуверенностью и станет со вкусом раздавать словесные пинки подчинённым, упиваясь собственным превосходством, пока не уйдёт на «заслуженный отдых» или не падёт жертвой аппаратной интриги.

«Что это я? – мысленно одёрнул себя Влад. – Чёрт меня разбирает или одолевает зависть? Да, Боже упаси, от такого счастья!»

– Ладно, попробую пробиться на приём, – завершил Влад разговор, направляясь в лабораторию.

– Ну-ну, удачи! – полускептически – полуиронично прогнусавил ему вслед Борис.