Поза йогурта

«И откуда здесь столько игрушек? Неужели это я все купил!»

Детей он не слышал. Старший был у Катиной сестры Саиды, а Мадинка тихо сопела, привязанная к люльке. «Со вчерашнего дня иг-рушки валяются, странно на Катю не похоже».

Катя была на кухне. Это было понятно по звукам текущей из крана воды и по звону посуды. Алексей вышел на лестничную пло-щадку. Как всегда, сел на корточки и прикурил. С первой затяжкой что-то заурчало внутри, и неприятное тяжелое ощущение поразило своей властью.

На нижних этажах было темно, и какое-то шуршание привлекло его внимание.

Алексей посмотрел в проем лестницы. В какую-то секунду ему показалось, что кто-то смотрит на него из темноты, и он всем телом, как испуганный ребенок, отпрянул от перил и побледнел.

«Да показалось, – произнес он шепотом. – Вот так смотрит на нас смерть из темноты и холода проемов», – догнала его мысль, засевшая, пока он лихорадочно, на все засовы, запирал дверь.

Ему было жарко, пот тек из-под волос по лбу. Еще сильнее захоте-лось прижаться к Кате, и попросить прощения. Только не формально, для галочки, а искренне. Чтобы она простила его грешную душу и за-была. «Все, больше никаких резкостей, никогда. Только чтобы ей бы-ло спокойно», – в очередной раз клялся Алексей, и сам же не верил своим клятвам, зная их невысокую цену по предыдущему опыту. «Ну почему? Раньше  я таким не был?» – спрашивал он у себя.

Алексей прошел мимо ванны и туалета, но Кати там не было.

На секунду он вспомнил о крысах, которые беспокоили её вооб-ражение. – «А может, и на самом деле?» – сомневался он. И если это действительно проблема, то как раз сегодня и был подходящий мо-мент, чтоб ее решить. Единственное, что утешало, так это то, что они скоро съедут с этой квартиры. Но куда? Он пока не решил, куда и ко-гда, но знал точно, что это будет.

«Может быть, кота туда запустить в самый разгар пиршества? – размышлял Алексей – Да крысы, чего доброго, и кота-бедолагу со-жрут, их же много, как Катя сказала. Почему я раньше об этом не слышал? Нет, лучше с палкой туда зайти». И дикое ликование охот-ника перемешанная с ярко выраженной детской радостью охватили Алексея, в один момент согнав душевную слякоть. Огонек азарта про-бежал в его мраморных глазах. Он представил себя охотником, вы-слеживающим свою жертву по звериной тропе. Каждую секунду – риск и лязганье огромных клыков заставляло собраться. Но это, ко-нечно, не охота на львов, которую Алексей видел по телевизору, и уж тем более не на слонов. Но все же в этом что-то есть, и он это вооду-шевление ощутил. «Так и сделаю, решено, смертельный трюк – зайду в клетку к мутирующим, голодным крысам-людоедам», – фантазиро-вал Алексей, тихо зайдя на кухню.

Катя стояла у окна. Ее худые руки повисли под тяжестью распух-ших вен. «Эти старушечьи вены, – подумал Алексей, – от работы, в селухе сено потаскаешь».

Да, доставалось Кате несладко всегда, сколько он ее знал. Суточ-ные и ночные дежурства в роддоме, в детской палате, пеленание де-тей, крики, разноска на кормление новорожденных и другие, не имеющие цены, вещи, которые ей приходилось выполнять за гроши. А домой придет – и поспать некогда: то одно, то другое. «А что, разве есть цена тому, кто каждый день помогает появиться на свет и остать-ся в нем живым и здоровым?– грустно думал Алексей, разглядывая ее со спины и мучаясь от невозможности прижать. – Еще не время, она сама даст знак, когда можно», – уговаривал он себя.

– Белый халат был ей к лицу, как никакая другая одежда. Да и, не-смотря на тяжесть дежурств, это было ее дело. Катя любила свою ра-боту. «А сейчас только дети, я, родственники – и никаких трудовых подвигов. Только материнство, но оно же и есть самое главное, как же она не понимает?», – думал Алексей, смотря вдоль ее плеча, переска-кивая через него на улицу, погрузившуюся в мрак.

Свежий морской воздух остужал и примирял горячие молодые сердца и головы. На море в этот момент шел самый настоящий шторм, и от этого дома было еще уютнее, ветер гнал и гнал волны на сушу. Шум волн то отчетливо выделялся из общего шума, то заглу-шался воем ветра и стучащим и скрежещущим звуком металла. Но иногда, на короткое время порывы ветра заглушали все остальные звуки.

Катя, казалось, слушала эту какофонию.

Он вдруг подумал, что ей холодно.

«Надо согреть ее, лаской снять напряжение нервов, это бесполез-ное упрямство. Это плохо, очень плохо, так дурно себя вести», – по-думал Алексей, прежде чем прикоснуться к ней рукой.

– Ты еще не лег? – не поворачиваясь, спросила Катя. Он знал, да-же со спины, что лицо ее опухло от слез, а глаза пусты и безжизнен-ны.

«Да, дело скверное. Но, с другой стороны, нет войны, нет голода, все живы, здоровы, происходит естественный процесс жизни. Что нам еще надо?» – обреченно рассуждал Алексей.

Вдруг она обернулась, словно собираясь что-что сказать, но в этот момент из комнаты раздался короткий возглас, а затем – детский крик.    – Иду, иду, иду. Тихо, девочка. Сейчас иду! – говорила Катя тихим убаюкивающим голосом, будто ждала, и наконец услышала этот зов, и сразу сделалась  уверенная, и направилась в комнату.

У Алексея отлегло на душе. Он был согрет, доволен и поражен, будто  увидев это таинство своими глазами впервые. И был потрясен, словно свалился с луны – и прямо в разгар весны, в цветущие сады и поющие скворцами городские дворы. Алексей увидел материнский инстинкт воочию. Этот затмевающий все остальное сладко-молочный привкус материнской груди.

Эту нить порвать невозможно, только если погубить саму жизнь.

Запах Кати-матери витал в комнате, затмив собой запах Кати-жены. В этот момент у Алексея зачесалось в носу и он, обеими рука-ми, в спешке прикрывая лицо, чихнул.

«Нет, так не пойдет. Надо бы под одеяло, – скомандовал его внут-ренний голос. – Так и осложнение недолго получить».

Дочка жадно сосала материнскую грудь, и по мере того, как ее голод утихал, она успокаивалась и, сладко причмокивая, начинала сопеть.

«А, может, зайти в этот крысятник? – доставала Алексея прилип-чивый шопот азарта. – Надо же – крысы, на лоджии, рядом. Фу, как гадко, и противно. Шибануть палкой, чтоб не повадно было, бродить по чужой территории, и есть чужую муку. Это надо же! Откуда на пя-том этаже крысы? И что же тогда делается на первом? А что? Убью одну-другую, и глядишь – остальные перестанут появляться – фанта-зировал Алексей, еще не представляя, как это сделать. А ведь все со слов Кати, но она зря не скажет, а сам я их и не видел. Может, ей по-казалось? Сколько раз ночью я вставал, и ни разу не слышал никаких шорохов, никаких движений ».

Прежде чем лечь в постель, он еще раз заглянул на лоджию, но увиденное в очередной раз не оправдало его опасений и слов Кати. На лоджии царила тишина и спокойствие.

«Она, наверное, шутила. Но неудачно, надо сказать, только озада-чила– грустно подумал Алексей. – Вот так шуточки! Очень хорошо, спишь здесь, а рядом десяток крыс доедают как будто специально для них оставленный мешок муки». И при этой мысли, его передернуло.

Волна брезгливости прокатилась от пяток до макушки вдзыблен-ными волосками и предательскими пупырышками.

Он лег и укрылся с головой двумя одеялами, но зубы все равно поочередно выстукивали то азбуку Морзе, то чечетку.

Жар, спавший от укола, снова вернулся.

Где-то залаяли собаки. Алексей еще раз повернулся на другой бок так, что Кате показалось, что он еще не спит. Он что-то бормотал, по-хожее на «Прости меня, прости, пожа…» – На этом фраза оборвалась, и он уснул.

Она осторожно потрогала его лоб, выключила ночник и, повер-нувшись спиной к его горячей спине, закрыла глаза.

Дочка спала, и это успокаивало.

Будучи крепкой и упорной, Катя не могла понять, почему на ее го-лову приходятся одни проблемы и заботы, в то время как другие на-слаждаются жизнью.

Ее доброта к людям оборачивалась боком для нее же самой. Каж-дый раз, как сделаешь кому-то хорошо, откуда-то обязательно полу-чишь хорошую оплеуху. За что? Почему? Это не укладывалось в ее сознании. Мозг отказывался верить в такую несправедливость.

Отец и мать научили ее справедливости и заставляли с малых лет поступать по справедливости, но, оказывается, все, чему ее учили – это мираж. Этого так же мало в жизни, как и добра, и чести, и самого по-рядка. На деле всегда оказывается: кто сильный, жадный и хитрый, тот и прав. Что могли знать сельские учителя, жившие в эпоху построения коммунизма, обо всем, что наступило сейчас. Разум отказывался ве-рить в продажность и несправедливость. Даже когда Алексей с пеной у рта доказывал ей, что этот мир лжив и коварен, Катя спорила, что это не так. Но наступил момент, когда и она уже почти поверила в это. И уже смутно представляла, что пришло другое время и в нем властвова-ло  что-то дикое и лохматое, необузданное в своей жажде наживы. Она гнала это чудовище от себя прочь, а оно появлялось везде и помечало все своими секрециями, и уже больше никого не пускало на свою тер-риторию. То, что было общее, – стало личное, частное. Не по справед-ливости, а по силе, хитрости и подлости. Люди как будто очерствели, хлебнув мертвой воды. Не хватает им времени подумать о себе – кто они есть, и что они делают в погоне за золотым тельцом. Они потеряли разум и ощущение конечности. Все куда-то катится, к мелким сиюми-нутным удовольствиям, забывая о главном. Что они оставят после себя – разоренную пустыню, и только. Только пустыню и мусор. Много му-сора, океан мусора!?

«Нет, я не из таких. Уж как научили отец с матерью, так и будет. Доброе слово, доброе дело, добрая память. Только так я бы хотела жить, – думала Катя, засыпая. – А что касается Алексея – то, наверно, неправильно делаю, зачем его мучаю. Он и так устает. Что занудст-вую? Надо все изменить, все обустроить по-другому. Не пристало жене вести себя, как капризная девчонка, – и с этими мыслями ей по-казалось, что она засыпает. – Завтра будет день и будет пища. Опять эти крысы на лоджии, зашевелились! Жалко, что Алексей не слы-шит», – мелькнуло в ее сонном мозгу.

*     *     *

Алексей открыл глаза. «Как будто и не спал», – подумалось ему. Пер-вое, что увидел, было разлитое молоко. Белое, стерильное. Оно было розлито по потолку. Алексей не задался вопросом, почему молоко ка-пает с потолка, и кто его так ровно разлил. Он начал припоминать, что чашка выпала из его рук и, медленно падая на пол, разбилась на куски, и чей-то взгляд, укоризненный взгляд накрыл его. Он бросился вслед за чашкой, но не успел. Молоко разлилось повсюду. Молчание и чувство неловкости висело в воздухе. Разноцветные человечки плясали вокруг этого хаоса, вокруг белой молочной кляксы, разлитой везде, и беззвучная песня лилась из глубины миниатюрного хора.

«Не к добру, не к добру», – звучал голос хора.

«Кышь, брысь!» – замахнулся на них Алексей. «Даже отхлебнуть молока не успел, растяпа, – ругая себя,думал он. – Ничего, сейчас пущу соседских кошек. Пусть полакают. Не пропадать же добру, и добро сделаю. Жаль, что своих домашних животных не завел, а грех, говорят, их дома держать. Кошек, собак – грех? Он и есть грех, его смывать придется, а воду отключили. А крысы вон сами, никого не спросив, дорожку  прогрызли в бетоне и трапезой занимаются».

Алексей подошел к лоджии. Там происходило движение, но не та-кое интенсивное, как ожидал увидеть. Видимо, крысы насытились и, переваривая съеденное, медленно переваливаясь с боку на бок, со-вершали прогулки по балкону. Одни из них аккуратно чистили свои серые шкурки, будто готовились к светскому рауту. Что-то происхо-дило в их крысиной жизни, и Алексею показалось, что они перегова-риваются между собой на своем крысином языке.

«Но это же только для нас они мерзкие твари, – екнуло где-то внутри. – А сами-то, мы чем лучше? А для них мы постоянный ис-точник опасности, а они – для нас. Если бы не мы, эти серые бестии давно бы уже захватили эту планету, и это ни для кого не секрет. Жи-вучие твари».

Они не чувствовали никакой опасности, и черные жемчужины глаз, казалось, не видели появления в окне Алексея.

«Да ну их! – подумал он малодушно, но сразу исправился. – Нет, так нельзя, оставлять». В этом он все меньше сомневался.

Алексей вспомнил про обломок, бывший когда-то хоккейной клюшкой. Палка лежала за тумбочкой, и по своим размерам как раз подходила в качестве ударного оружия. Он взял ее, и уверенность его возросла.

«Битва за территорию», –  окрестил он предстоящую схватку.

Крысы, ничего не подозревая, забрались в мешок, и он стал напо-минать невод, в который попалось много рыбы.

Алексей стоял в напряжении. Глаза его горели, выражая полную готовность к бою. Оставалось только ворваться и расправиться с про-тивником. Но он медлил, выбирая удобное время и позицию для ата-ки, с каждой секундой сжимаясь словно пружина, которая в любой момент готова разжаться. Все произошло мгновенно. Алексей левой рукой распахнул дверь, а правой, ударной, принялся  молотить по мешку.