Поза йогурта

«Мама нигде не работала уже давно, она была домохозяйка. Отец обеспечивал. И поэтому она не стремилась» – вспоминал Алексей.

Но было видно, что ей стало в тягость дом и домашнее хозяйство. Пустота, окружившая маму, сводила ее с ума. Бессонница стала при-вычной, синие круги под глазами стали еще темнее и увеличились в размерах. Гнетущая пустота была всюду. Ее общение свелось к ми-нимуму, и никто не мог сказать, глядя на ее милое, слегка отстранен-ное лицо, какая трагедия разыгрывается в этом хрупком теле.

С поиском работы у мамы не заладилось, а к отцу она не хотела обращаться. Везде требовались молодые и длинноногие. Но она не теряла надежды и все продолжала выписывать телефоны из газет и звонить, договариваясь о встречах. Но никаких конкретных результа-тов не появлялось, и это занятие стало походить на игру, в которой она пыталась найти то, чего не существовало в реальной жизни. Ей нужны были общение и спокойная, неспешная работа с хорошим ок-ладом. Но где же взять такую работу? Алексею казалось, что только это могло бы хоть как-то развеселить ее и сделать жизнерадостной.

Но наступил год змеи, казалось, ничего плохого для нее не пред-вещавший.  Именно тогда, когда год заканчивался, она ушла. Ушла тихо, во сне, не попрощавшись. Только книга выпала из ее рук.

Потом ему рассказывал Ромаз, что это была книга Маркеса «Сто лет одиночества».

Было почти уже утро, душа ее выпорхнула в открытую форточку, и только остывающее тело лежало на кровати в затихшей беспомощ-ности.

«Да, именно тогда, возможно, кто-то, а наверное, это был отец, точно он, больше некому, забыл заплатить бальзамировщице деньги, – предположил Алексей. – А мама-то тут при чем? Где теперь ее най-ти, эту Светлану Анатольевну? В морге!? И в каком? Это у отца надо спросить. Он должен помнить. А впрочем, это же только сон».

Мама тогда, как рассказывают очевидцы, хлопнула на прощанье форточкой. И Алексей точно знал, что именно в ту ночь проснулся раньше обычного, охваченный тревогой, и больше не мог уснуть. Так и пролежал с открытыми глазами до команды : «Рота, подъем! На зарядку становись!» Он был в армии! Никто не ждал ее смерти, и смерть, как и тысячи раз до этого, показала, что приходит, когда хочет. А еще гово-рили: кому сколько написано, тот столько и проживет. Ни секундой раньше, ни секундой больше. А кем написано? Аллахом? Выходя на улицу, и поймав солнечные лучи, Алексей оживился.

«Лето, девчонки порхают, словно бабочки. Поеду-ка я за Катей», – подумал он, садясь в машину и любуясь, как в отполированном капо-те отражается небо. Плывущие облака, уходящие за кроны деревьев, до последнего листочка отразились в нем.

«Год змеи, год змеи» – заводя машину, как будто передразнивая себя, говорил Алексей, и покачивал головой. Потом, посмотрев в ло-бовое стекло и оставшись довольным своим внешним видом, произ-нес вслух, но уже пораженный  сделанным открытием:

– А сейчас на дворе и есть год змеи!-

И огромные, безжалостные глаза рептилии, пожирающей целиком  птичьи яйца, смотрели на Алексея через лобовое стекло.

– Тьфу, тьфу, тьфу, – сплюнул он, но тотчас вспомнил, что на дво-ре год Собаки, и обрадовался:

Точно, сейчас на дворе год Собаки!

*     *     *

Лучи света, рассеянные и ослабшие, с трудом проникали в комнату сквозь плотные шторы, словно через расщелину – в глубокую пещеру, высвечивая узкую полоску из всего пространства. В ней только на первый взгляд было пусто. На самом же деле человек, похожий на пещерного медведя, тихо дыша, и ничем не выдавая своего присутст-вия, спал, и спал как-то странно: на полу, около кровати, а широкая кровать была пуста. И так как она пустовала, можно было предполо-жить, что человек, перед тем как лечь, был сильно пьян и не дошел до нее или во сне скатился вниз. Но также можно было предположить, что ему стало плохо, и он упал в приступе и бился в конвульсиях, ис-пытывая страдания, а возможно, он просто не хотел спать на кровати, или он чего-то боится. Время было уже за полдень, а человек все лежал, не подавая признаков жизни, можно было также подумать, что он умер.

Из-под подушки виднелся пистолет. В комнате, словно сирена, за-ревел будильник. Омар как будто и не спал вовсе, одним щелчком ла-дони заткнул трескотню и, как робот, не знающий, что такое потя-нуться в постели и осмотреться, раскрыл опухшие от пересыпания глаза вскочил на ноги, и, оголив атлетический торс, в «костюме Ада-ма» побежал умываться. Но в ту же секунду позвонили в дверь.

Посмотрев на монитор видеоглазка, Омар увидел то, что не ожи-дал увидеть.  Удивился: «А ты еще откуда взялась?» Это была она. Узнав ее, Омар нажал на кнопку. Замок, щелкнув, открылся. Сам же он юркнул в ванную, крикнув гостье что-то вроде «Проходи в зал, я сейчас».

Гостья, не снимая босоножек, прошла в зал. Одета она была со вкусом. Броская красота завуалирована темными стильными очками и красивым шифоновым платком, завязанным на шее элегантным бан-том. Она не была ни полной, ни худой. Ее руки были чуть длиннее обычного, но этого можно было бы просто не заметить, глядя на все остальное.

– Извините, что заставил Вас долго ждать.  Карина, если я не оши-баюсь? Чем обязан столь неожиданному визиту? – немного наигранно произнес хозяин, застыв перед гостьей весь во внимании.

Гостья, привыкшая к такому обращению, осталась холодна и рав-нодушна. Не желая терять времени, чуть-чуть качнувшись вперед и не снимая очков, она отметила про себя: «Омар еще и артист к тому же».

– Я от Эдуарда! – она сделала паузу, закинув ногу на ногу так, что Омар мог любоваться ее ногами. Глаза его загорелись, в них как буд-то капнули атропин. Казалось, он уже не слышал ее слов, только движение лепестков и бутонов губ, шелестящих в такт словам, при-ковывали его внимание. «От кого? От Эдуарда!?» – удивился Омар, но ничего не сказал, и застыл во внимании. -Так вот, если я не оши-баюсь, Вас зовут Омар? – Нет, Вы не ошибаетесь, – ответил Омар, на-гло смотря ей в глаза, просвечивающие сквозь сумерки стекла.

Она чуть приостановила полет слов, начинающихся и слетающих с ее милого, но, когда необходимо, и очень острого, беспощадного язычка. Она не знала, с чего начать, но поколебавшись, продолжила:

– Я знаю, Вы в курсе дела, Эдуард Вас информировал!-

– Да, был разговор, но только я не понял, деньги-то что, ушли вме-сте с курьером? Что с ними? Их нашли или как? А то за пятьдесят процентов мы бы его поискали! Что думает Эдуард?

– Эдуард думает то, что этот вопрос он решит сам, а у Вас задача будет сложная, поэтому распыляться не стоит, – без тени сомнения отвечала Карина.

– Вот Ваш задаток! – она протянула ему конверт с деньгами.– Все, как договорились. Надеюсь, никаких сюрпризов не будет. Вы, как я знаю, давно здесь контролируете. – она снова смело посмотрела на Омара.

– Ну не все, это уж Вы чересчур, ну проститутки под моим кон-тролем и еще кое-что, – загадочно произнес Омар.

Карина явно смутилась, но не подала вида. Ее природный талант к обольщению и желание обаять выпирали из нее даже, когда она этого не хотела, и случалось, играли с ней злую шутку.

– Может быть, кофе? – с опозданием предложил Омар и, делая вид, что стремится встать, передвинулся на край кресла. Взмах ее ру-ки, как по мановению волшебной палочки, остановил его. Омар за-стыл. В воздухе повисло нетерпение.

– Кариночка, детка! – вдруг произнес он ее имя со всей притвор-ной мягкостью в голосе, явно вызывающе, как будто обращаясь к ре-бенку. Но ей стало противно, она почувствовала себя проституткой, но сдержалась, чтобы не нагрубить.

Он этого не заметил.

– Я попросила бы Вас впредь не называть меня так.– Она встала и подошла к подоконнику распахнутого настежь окна, покрытого белой москитной сеткой. – У Вас здесь все нараспашку, Омар.-

В этот миг он вскочил с кресла и крепко обхватил Карину за та-лию, поглотил в своих объятиях ее протест. И ощутив шлейф фран-цузского аромата, прохрипел:

– Что, теперь ты к Эдику подсосалась!? Но Эдуард, как его угораз-дило, вроде серьезный мужик. Я вижу, ты забыла своего хозяина, де-вочка, а мне нравилось, как ты все делала.-

И он запустил одну руку ей между ног, а второй обхватил за грудь. Карина на долю секунды растерялась, обомлела, перед ее глазами по-плыли черно-белые кадры  юности. Вот он бросает ее в воду и она то-нет, затем вытаскивает, когда она уже начала хлебать воду, тащит в комнату на ковер, бьет по щекам, чтобы очухалась, и заматывает ее же майкой руки, ставит на колени, затем прижимает рукой шею. Её тошнит, ей противно. Медленно запыхавшись, он объясняет ей что.-

«Как они все похожи: и Алексей, и этот … а Эдуард другой … – эта мысль пролетела в мгновение ока, и когда она поняла, что Омар срывает с нее одежду и душит, ей стало страшно. – Но я уже не та глупая, маленькая Карина, которую можно было поиметь на халяву. Да что он себе вообразил, бандюга! – негодовала Карина вырываясь из стальных объятий». – Т– ты что, охренел, я Эд – дуарда жена, о – он тебя убьет, закопает, г – гад, – остервенело стонала Карина.

– Да ты что, забыла меня, девочка? Ты что, сучка, забыла, как мои пацаны тебя хором жарили. Нет, такое не забывается и не смывается, шлюшка, возомнила. Да знаешь, где я видал твоего Эдика? Охмурила лоха и радуйся, только своего папочку не смей, удавлю, – хрипел Омар, собираясь ударить отчаянно сопротивляющуюся Карину. Он попытался раздвинуть ей ноги, но она вывернулась, и он тут же полу-чил  удар между ног.

Сразу же ослабил хватку.  Карина вырвалась, но не побежала сло-мя голову, а, задыхаясь, процитировала вслух:

«Он завыл, рванулся из последних сил, и первый бешеный скачок ей страшной смертию грозил».  -Я не шлюха!-

– Что страх потеряла, – пристрелю, тварь, – выпалил разъяренный Омар и, превозмогая боль, пополз, стараясь подняться. Пистолет ле-жал под подушкой в спальне. Карина с ноги ударила его во второй раз. Ей было странно и страшно одновременно, и она тотчас готова была бежать, что было сил, из этой его пещеры, но Омар вырубился.

«Ничего, вот только добьем это дельце и уже тогда» – пролетело в нем. Ему стало легче от той мысли, что ей предстоит пережить перед тем, как она испустит дух. Омар представил эту картину, приходя в себя.

Он сидел на коленях и держался за голову. А Карина быстро опус-тила задранную юбку, подтянула трусики, поправила съехавший на шею платок, подняла с пола слетевшие очки и заорала что есть силы:

– Извольте, сударь, держать свой похотливый член и потные лапы при себе, а то руки отхерачут, а яйца оторвут и самого же жрать за-ставят! Она сплюнула на ковер и растерла туфлей. – Много ты себе позволяешь, Омар. Той изнасилованной тобой, а затем брошенной на общак девочки уже нет, она умерла, а есть Карина Дронова. Ты это пойми, пойми, пойми, кровожадный урод!

«Ну все, я спокойна! – уговаривала себя. Карина. – Я взяла себя в руки. За шлюху, меня держит, ублюдок отмороженный».

Омар слушал ее тираду молча, приходя в себя. Ему было уже все равно, что она скажет и сделает: он знал, что при первом возможном случае убьет ее. Никто не может оставаться в живых, так поиздевав-шись над ним, Черным Омаром. Никто!

Направляясь к выходу, Карина резким движением взяла пакет с деньгами, который она двадцатью минутами ранее передала Омару, и, выдернув оттуда несколько купюр, бросила обратно на кушетку.

– За моральный ущерб! – крикнула она на прощанье. – С Вами со-звонятся! – добавила она и громко засмеялась так, что ее смех не-сколько минут стоял у него в ушах.

Он обхватил голову руками и как змей  зашипел: «Смейся, смейся, змея подколодная. Скоро я буду смеяться. Клянусь всевышним».

Зазвонил сотовый, выведя его из состояния оцепенения.