Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи

Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи
Николай Павлович Барсов

Русский историк Николай Павлович Барсов (1839–1899), профессор и библиотекарь Императорского Варшавского университета, посвятил свою диссертацию географии начального периода русской истории (IX–XIV вв.), славянским народам, их соседям, а также территориям, на которых они жили и которые колонизировали. Впервые книга увидела свет в Варшаве в 1873 г. Петербургский университет удостоил Н. П. Барсова степени магистра русской истории за чрезвычайно ценный вклад в науку. Он получил за эту работу Уваровскую премию. Книга изобилует богатейшим фактическим материалом. За основу Барсов взял Начальную летопись как географический источник. Он описывает тот мир, который был известен летописцу. Рассматривает реальные географические объекты от Варяжского моря до Черноморского бассейна, от Восточно-Европейской равнины до Уральского хребта. Уделяет внимание значению рек и морей для проживания и передвижения людей. Издание предназначено для специалистов, изучающих историю и географию Руси, для студентов специализированных вузов, а также для широкого круга читателей.

Николай Павлович Барсов

Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи

© Кучково поле, 2012

Предисловие автора

Труд, предлагаемый теперь на суд читателей, имел целью не полное и всестороннее изложение исторической географии Руси в эпоху, обнимаемую Начальной летописью, но главным образом разъяснение только тех вопросов этого обширного предмета, которые ставит сама летопись, и потому ограничивается разбором географического материала, который она представляет. Но и в этих размерах исполнение принятой нами задачи затруднялось прежде всего относительной скудостью несомненных, критически утвержденных данных, которые могли бы послужить прочным основанием при разъяснении географического кругозора и географических понятий летописца и при постановке в надлежащем свете сообщаемых им известий и указаний. Мы должны были пополнять этот недостаток, сопоставляя известия Начального летописца с известиями позднейших летописей и других письменных источников XII–XIV веков. При этом богатый материал, который надо ожидать для изучения вообще древнерусской географии и географии Начальной летописи, в частности, от местных археологических изысканий, оставался, к сожалению, предметом для нас мало доступным. Наконец, иного рода затруднения представляло обилие таких данных, которые сами требуют предварительной проверки и разработки. Между ними главное место принадлежит указаниям и свидетельствам современной географической номенклатуры, за которыми признается обыкновенно важное значение в вопросах исторической географии, но, собственно говоря, признается больше на веру, чем по сознательному и оправданному критикой убеждению. Мы уверены, что эти свидетельства и указания получат только тогда прочность и несомненность, когда будут проверены путем филологического изучения. Но, не смея основывать безусловно на них никаких положений и заключений, мы все-таки не считали себя вправе оставить их вовсе без внимания и старались собрать их возможно больше – в той надежде, что они могут быть не совсем бесполезны как материал для других более счастливых и более подготовленных исследователей.

Варшава, 6 (18) декабря 1873.

Н. Барсов

Глава 1

Начальная летопись как географический источник. Ее общий характер и затруднения, которые он представляет при исследовании ее географии. Мир, известный Начальной летописи. Перечень земель и народов: а) космографический отрывок из Георгия Амартола; б) вставка о западе и севере Европы. Пределы Иафетовой части. Варяжское море по понятиям Начальной летописи. Его положение и объем. Сходство представлений о нем начального летописца и мусульманских писателей того же времени. Восточно-европейская равнина. Угорские горы. Оковский Лес. Волок. Первое известие об Уральском хребте. Верх или Верхние земли. Низовская земля. Днепровские и другие горы; значение слова «гора». Внутренние горы восточной равнины по Начальной летописи. Значение рек для движения населения. Черноморский бассейн. Днепр. Связь его бассейна с бассейнами других рек. Реки балтийской полости. Направление Западной Двины по понятиям летописца. Пути из Двины: к Днепру, к Озерной области и к Поволжью. Воды южной части Озерной области. Связь их с Варяжским морем, Подвиньем и Поволжьем. Волжский бассейн. Водные сообщения в пределах верхнего Поволжья как возможные пути древнейшей славянской колонизации. Связь с Подесеньем, Озерной областью и Заволочьем. Заволоцкие пути.

Как у всех народов, и у нас первая отечественная летопись, обыкновенно приписываемая Нестору, составляет в то же время и первую отечественную географию. В ее простой и безыскусственный рассказ о событиях с отдаленнейших времен вошли существенным элементом известия о территории, где они совершались. При первом взгляде эти известия имеют вид совершенно случайных заметок, сделанных мимоходом в рассказе о том или другом событии. Но тем не менее при внимательном рассмотрении их они обнаруживают полноту и систематичность, какой, по-видимому, от них нельзя было бы ожидать. Отвлекая географические данные от событий, по поводу которых они упоминаются, и приводя их в естественный порядок, исследователь входит в особый мир географических понятий и представлений, который, разъясняя одну из сторон миросозерцания народа в рассматриваемую эпоху, вместе с тем проливает свет на географические условия его исторического существования.

Самый характер нашей первой летописи ручается за то, что она передала с достаточной полнотой географические понятия и представления своего времени по крайней мере по отношению к той территории, на которой был призван жить и действовать русский народ. В том виде, в каком она дошла до нас, она возникла в начале ХII века, в ту переходную эпоху, когда только что окончился «великий труд», по выражению Ярослава, первых князей – собрание восточнославянских племен в одно государство, когда эти племена слились уже в единый народ под влиянием княжеской власти, церковных учреждений и возникавшего образования и когда едва только начинал утверждаться удельный порядок, впоследствии расчленивший молодое государство на независимые друг от друга княжения. Это было время преобладания идеи единства русской земли, выражавшейся и в политических отношениях, и в начинавшейся литературе. Местные областные интересы, развитые удельной жизнью Руси, еще молчали. Нестор оканчивал свой труд в то время, когда постановлением Любецкого сейма князья впервые признали наследственность уделов и тем упрочили их дальнейшее обособление, но когда утвержденный ими порядок принадлежал еще будущему. Как выражение народного самосознания Начальная летопись вся проникнута этой идеей единства, сознанием целости русской земли. Она не ограничивается интересами какой-нибудь одной области уже тогда обширного государства, но заносит на свои страницы все, что можно было узнать из народного предания и немногих письменных источников о прошедших судьбах всего русского народа. Она чужда областной исключительности, и, если она останавливается чаще всего на Киеве, то только потому, что туда тяготели события, и там сильнее всего бился пульс русской исторической жизни. Ее рассказ обнимает все пространство Русского государства, и, следя за отношениями его к соседям, – весь известный тогда на Руси мир. Впрочем, при рассмотрении ее как географического источника, открываются некоторые затруднения. Как известно, Начальная летопись есть не что иное, как летописный свод, составленный из отдельных сказаний, заметок, официальных документов и местных известий

. Древнейший текст ее дошел до нас в так называемом Лаврентьевском списке, сделанном в 1377 году в Суздальском княжестве монахом Лаврентием. Из приписки, находящейся в нем под 1110 годом, видно, что рассказ о событиях до этого года писан игуменом Киевского Свято-Михайловского монастыря Сильвестром в 1116 году. Трудно решить, был ли игумен Сильвестр только переписчиком, или же вместе с тем и составителем всего свода, давшим ему ту редакцию, в какой он дошел до нас в многочисленных списках. Последнее вероятнее

, хотя различие разных списков дает основание полагать, что позднейшие переписчики и компиляторы не довольствовались Сильвестровской редакцией свода и изменяли ее вставками и сокращениями. В основание его положены «повести временных лет», которые, судя по их заглавию

, должны были заключать в себе сказания о славянах до образования Русского государства, о призвании варягов, о первых киевских князьях. По всей вероятности «Повести» составляли первоначально цельное изложение и только впоследствии были разбиты по годам, дополнены и распространены отдельными сказаниями, местными известиями (Киевомонастырскими, Ростовскими, Новгородскими, Черниговскими) и извлечениями из греческих хронографов. Вследствие того в настоящее время едва ли возможно определить не только первоначальный вид, но и самый объем их, кем именно из русских князей оканчивался рассказ о том, «кто в Киеве нача первее княжити и откуда русская земля стала есть». Также разнообразно и по содержанию и по характеру продолжение «Повестей» или, вернее сказать, другая часть Сильвестровского свода. Рядом с краткими погодными заметками мы имеем в нем подробное изложение событий в отдельных сказаниях, рассказы очевидцев и литературные памятники («Поучение Мономаха», его письмо к Олегу). Видно, что все это вошло в свод в своем первоначальном виде, что составитель вносил в него имевшиеся под рукой материалы целиком, располагая их в хронологическом порядке. В этой массе разнообразных и разъединенных фактов личность летописца теряется. Исследователь не имеет возможности судить ни о его подготовке, ни о средствах, которыми он располагал для своего труда. Этот важный пробел представляет значительные затруднения, между прочим, и для изучения летописной географии. Имея дело с летописным трудом одного человека, было бы возможно приурочить открывающийся в нем круг географических знаний к определенному времени и месту и отделить то, что летописец мог почерпнуть из народного предания и письменных источников, от того, что он знал по личным наблюдениям, что принадлежит собственно ему, тем самым с большей точностью восстановить географический кругозор времени, в которое он жил. Теперь же приходится иметь дело с разновременными географическими данными весьма продолжительной эпохи, обнимающей с лишком два с половиной столетия. Сверх того разновременные списки, в которых дошла до нас Начальная летопись, не одинаковы: в одних сообщаются факты, о которых умалчивают другие, или передается подробно то, что в других рассказано кратко. Никоновский, например, список гораздо полнее Лаврентьевского, а Татищевский свод так богат данными, не известными древнейшим из дошедших до нас списков, что именно это богатство навлекло на него подозрение в подлоге, подозрение, до сей поры еще не рассеянное, но в то же время и не оправданное исторической критикой

. Очевидно, что позднейшие переписчики передавали Сильвестровский свод – одни вполне, другие в сокращении, а компиляторы имели, может быть, под рукой и такие источники, каких не знал или оставил без внимания составитель первоначального свода. Все это заставляет нас иметь постоянно в виду все – даже позднейшие – списки Начальной летописи, не ограничиваясь одним только древнейшим Лаврентьевским, хотя и при этом необходимо будет обращаться за разъяснениями к свидетельствам позднейшего времени и придется во многом ограничиться одними предположениями и догадками.

Мир, известный Начальной летописи, может быть нанесен на нынешнюю географическую карту в следующих пределах: на севере границей его служит параллель от Уральского хребта к Невскому устью (приблизительно по 60° с. ш.), затем побережье Балтийского моря, южное побережье Немецкого моря и Британия; с запада океанические берега Европы и частью Африки; на юге крайние страны, известные ей: в Африке – побережье Средиземного моря и течение Нила, в Азии – Аравия и Индия; на востоке – Бактрия, Каспийское море и Волга. Выработанное уже древними географами деление земли на части света Начальной летописи неизвестно. Она не знает ни Европы, ни Азии, ни Африки. Она делит известный ей мир по странам света, на восток – страны полуденные, полунощные и западные, причем в общих чертах восток должен соответствовать Азии, юг – Африке, запад и полунощье – Европе. Начиная рассказ свой разделением земли по потопе между сыновьями Ноя, «Повесть» дает при этом перечень областей и народов, поселившихся в каждом жребии. Внимательное рассмотрение связи, в которой стоит этот перечень к общему ходу летописного рассказа, приводит, однако, к мысли, что он внесен в «Повесть» позднее и что в ее первоначальной, для нас утраченной, редакции его могло и не быть.

Он не только не вызывается задачей «Повести», так ясно выраженной в заглавии, но и противоречит последовательности рассказа. Прежде всего, поражает то обстоятельство, что перечень исчисляет земли и народы, которые достались (яшася) Симу, Хаму и Иафету, тотчас по потопе, то есть именно в то время, когда, по словам «Повести», же «бысть язык един». Вслед за тем «Повесть» переходит к смешению языков, и снова говорит о разделении земли между Ноевыми сыновьями, но уже весьма кратко и просто, очевидно, с единственной целью связать происхождение славян с библейской этнографией. «По разрушении же столпа и по разделении язык, говорит она (Лавр., с. 3), прияша сынове Симови восточныя страны, а Хамови сынове полуденныя страны, Иафетови же прияша запад и полунощныя страны. От сих же 70 и 2 языку бысть язык Словенеск от племени Иафетова, Норци, еже суть Словене». Очевидно, что эта заметка и предшествующий ей перечень исключают друг друга, причем или заметку, или перечень надо признать позднейшей вставкой и, конечно, скорее всего, подробный перечень, так как краткая заметка составляет естественный приступ «Повести» к рассказу – и без нее «Повесть», несмотря на перечень, все-таки не имела бы начала. Тем не менее нельзя отказать перечню в весьма раннем происхождении. Уже то одно обстоятельство, что он встречается почти во всех дошедших до нас списках Начальной летописи, дает повод думать, что он внесен в нее первым составителем свода, может быть, игуменом Сильвестром, а продолжение его, описание западной и особенно северо-восточной Европы, могло возникнуть не позже конца XI или начала XII века.

По своему происхождению и содержанию перечень земель и народов разделяется на две части. Исчисление восточных и полуденных стран и областей Балканского полуострова с некоторыми островами Архипелага и Ионического моря заимствовано у греческих хронографов, а сведения о западной и восточной Европе взяты из местных источников. В греческой исторической литературе сказание о делении земли между сыновьями Ноя появляется в IV веке, и с того времени, говорит А. Л. Шлёцер: «сею сказкою, соединенною с вавилонском столпотворением, начинаются произведения всех греческих и латинских писателей истории, а за ними толпою следуют даже до XV столетия позднейшие восточные, западные и северные хронографы»

.

А. Л. Шлёцер не мог с полной уверенностью определить, у кого именно из византийских хронографов взят нашим летописцем этот географический отрывок, и полагал вероятным, что здесь Кедрин списывал Синкелла, а Нестор Кедрина

. Дословное сходство нашего летописного перечня с космографией хронографа IX века Георгия Амартолы дало, однако, основание считать ее первоначальным его источником, тем более, что этот хронограф был хорошо известен составителю летописного свода, который сделал из него и другие извлечения. Это открытие принадлежит г-ну Строеву

. Греческий космографический отрывок в исчислении земель ограничивается историческим миром времен Римской империи, удерживая номенклатуру классических географов. При этом он соблюдает естественный порядок расположения земель и ведет их перечень с юга на север и с востока на запад

. Только в исчислении полунощных и западных стран он отступает несколько от этого порядка: отнеся к ним южное побережье Черного моря от истоков Ефрата, он переходит к восточному и северному его берегам, называет здесь Колхиду, Воспор, Меотис, Дереви, Сарматию, Тавриду, Скифию и затем исчисляет области Балканского полуострова в порядке с севера на юг. Остальной Европы, как было замечено выше, он не знает. Этому сухому перечню дана – особенно в Начальной летописи – столь несовершенная редакция, что едва ли переписчики и читатели его могли составить себе ясное понятие о положении упоминаемых им земель и областей. Называя известную землю, он перечисляет и области, на которые она делилась, не указывая, однако, что они составляют только часть ее. Так мы видим в нем в одном ряду Аравию старейшую, Елмаис, Инди и Аравию сильную; Египет и Фиваиду; Пелопонис и Аркадию. Мидия и Вавилония отнесены к востоку (к Азии), и вслед за тем в странах полунощных и западных (в Европе) показаны Мидия и река Тигр, отделяющая ее от Вавилонии. В ряду европейских земель мы видим малую и великую Армению, Пафлагонию, Галатию, часть Асийской страны, нарицаемую Ония (Ионию), тогда как европейские острова Сардани (Сардиния), Крит и Кипр упомянуты в Азии. Египет лежит в хамовой части, а река Геон, зовомая Нил, отчислена к «сущим ко востоком».

От известий греческого хронографа существенно отличаются сведения, сообщаемые космографической вставкой о восточной и западной Европе. Они не могли быть заимствованы у греческих хронографов, которые или не знают упоминаемых нашей летописью земель, или же, если и знают, то под другими названиями. Они, очевидно, почерпнуты из домашних, отечественных источников, что отразилось, между прочим, и на самом их изложении. Тогда как в греческом отрывке мы имеем почти исключительно

названия областей (большей частью провинций бывшей Римской империи), здесь говорится только о народах и племенах. При рассмотрении этой части перечня нельзя, однако, не заметить большой разницы между сведениями, предлагаемыми им о восточной и о западной Европе. Исчисление племен в восточной половине ее есть почти дословное повторение того исчисления их, которое не раз делает Начальная летопись в дальнейшем рассказе о славянах и об их инородческих соседях

. Названия некоторых племен, которых не знает текст Начальной летописи, могли быть вставлены позднейшими переписчиками; но во всяком случае этой стороной перечень неотъемлемо примыкает вообще к летописной географии, объясняется и дополняется ею. Он представляет полную картину расселения племен по всему пространству Восточно-Европейской равнины в конце XI и в начале XII века

. Между тем, говоря о западной Европе, летописец ограничивается ее побережьями и называет только племена, живущие вдоль берегов внутренних морей и Атлантического океана. Континентального населения ее он не знает. Это обстоятельство открывает самый источник сведений на Руси о западной Европе. По справедливому замечанию известного исследователя отечественной старины, И. Д. Беляева

, они могли быть получены только от норманнов, которым, как известно, были близко знакомы европейские побережья, с VIII века посещаемые ими для торговли, а больше для грабежа и разбоев, но которые мало знали внутренние земли Европы, поднимаясь в глубину их весьма редко, по течению только значительнейших рек. Свое знакомство с западной Европой они передали русским, водворившись сперва в Новгороде, а затем в Киеве. Иного источника этих сведений не видно. Приписывать их нашим северо-западным торговым городам (Новгороду, Полоцку, Смоленску) нет основания, так как морская торговля Руси с западной Европой началась, может быть, только в XI веке, ограничиваясь первоначально ближайшим Балтийским морем. Еще яснее норманнское происхождение их выступает в описании так называемых водных путей «из варяг в греки» (Волховом, Ловатью, Днепром) и «в Хвалисы» (к Каспийскому морю Волгой). Эти пути, известные у норманнов под именем austurweg

, норманны узнали, без всякого сомнения, от восточных славян, которые могли пользоваться ими ранее своих мореходных соседей для внутренних сношений. Но поставить их в связь с морскими путями в Грецию, знать, что великим водным путем на востоке (Волхов, Ловать или Западная Двина и Днепр) и Варяжским морем с других сторон можно «ити до Рима, а из Рима по тому же морю к Царю-граду, а от Царя-града прити в Понт море, в не же течет Днепр река» (Лавр., с. 3), которым на юге оканчивается водный путь восточной равнины, – знать это могли только норманны. Сведения о западной Европе, занесенные ими на Русь, сложились в народное предание, и оттуда уже они вошли в летопись, которая получила их таким образом из вторых рук. Если бы летописец записал их по рассказам очевидцев, изложение их было бы полнее, обстоятельнее и, наверное, изобиловало бы подробностями, которыми вообще характеризуются рассказы бывалых людей.

Западные и полунощные страны, составившие часть Иафетову, на востоке и на юго-востоке примыкают к Симову пределу, а с севера, запада и юго-запада омываются морем, которому Начальная летопись дает общее название Варяжского

. Восточная граница идет от крайнего восточного пункта на Варяжском побережье к Поволжью, отделяя югру, пермь, черемису, мордву и мещеру, племена Иафетовой части, от болгар волжских и камских, область которых находится уже в Симовом пределе, и славянское племя вятичей (на Оке) от казар (на Дону и нижней Волге)

. С падением Хазарского царства (X век) и с утверждением русских в Тмутаракани восточные пределы Иафетовой части раздвинулись далее до Каспийского моря и Кавказских гор. Затем восточная граница переходит через Кавказские горы к верховьям Ефрата. Что касается границ с остальных трех сторон, то направление и очертание их открывается непосредственно из летописного перечня заселивших его народов; вместе с тем открывается и понимание летописцем положения и вида западной Европы. По Варяжскому морю, говорит он (Лавр., с. 2), сидят ляхи, пруссы и чудь; по тому же морю сидят варяги с одной стороны до Симова предела, с другой до земли Агнянски и до Волошьски. Затем, оставляя ляхов, прусов и чудь, очевидно, занимавших побережье, противоположное тому, на котором жила часть варягов до Агнянской земли

, он переходит к исчислению племен этого фетова колена, причем держится естественного порядка, в каком они заселяли, по его сведениям, варяжское побережье. «Афетово бо и то колено, говорит он, – Варязи

: Свеи, Урмяне, Готе, Русь, Агняне, Галичане, Волхва, Римляне, Немци, Корлязи, Вендици, Фрягове и прочии» (Лавр., с. 2). Свеи (свое), урмяне, и, весьма вероятно, русь приурочиваются к Скандинавии (шведы и норвежцы); готы – к Готланду, ибо Новгород рано завязал торговлю с этим островом, называвшемся Гочкым берегом, и уже в начале ХI века готы (гъты, гты) имели постоянное пребывание в Новгороде и несли наравне с горожанами некоторые городские повинности

. Агнян (анъглян) следует, кажется, считать последним племенем на крайнем западе Варяжского побережья, которое здесь должно изменять отмеченное прежде летописцем направление по широте (с востока на запад) на меридиональное (с севера на юг): галичане и следующие за ними народы – именно те, которые, по показанию летописца, «приседят от запада к полуденью». Под именем галичан скрываются или жители испанской области Галиции, или, может быть, галлы или галаты, главное племя кельтов, от которых Варяжское море у восточных писателей XIV века получило свое другое название Галатского

; волхвы (волхва; Лавр., с. 2) обозначают общее население Италии, к которому принадлежат римляне, вендици (венециане) и фрягове (генуезцы)

. Загадочные немцы, корлязи, которых Шлёцер считает за одно племя, могут быть единственным народом континента западной Европы, известным летописцу. Название «немцы» с половины XI века начинает употребляться вообще для обозначения западноевропейского населения и вытесняет собой варягов. В корлязах же Круг предполагает племена, подчинившиеся каролингам

.

Таким образом, Варяжское море летописца, начинаясь на северо-востоке у Симова предела, близ волжских и камских болгар, тянется на запад до берегов Англии, отделяя здесь чудь, пруссов и ляхов от варяжских племен, затем у берегов Англии оно поворачивает на юг, охватывая берега Франции, Испании и Италии. Эти сведения пополняются несколько описанием водного варяжского пути. Из него видно, что летописцу была известна связь Средиземного моря с Черным. Его Варяжское море на юге отделяет Иафетову часть от Хамова предела, ближайшим пунктом к которому он называет Рим; и затем близ Царя-града оно сливается с Понетским, или Русским морем. Но где начало Средиземного моря, где Варяжское побережье переменяет снова меридиональное направление на направление по широте, – летопись не указывает. В рассмотренном выше греческом космографическом отрывке крайней западной областью в Хамовом пределе названа Мавритания; против нее, следовательно в Иафетовой части, лежит Гадир. Этим только и определяется отчасти пункт поворота варяжского побережья летописи на восток.

Таковы очертания европейского побережья по понятиям летописца. Вообще они близки к истине. Только Балтийскому морю в связи с Немецким он, очевидно, дает неправильное положение. Доводя его на восток до Симова предела, он в то же время дает течению Западной Двины, которая берет начало вместе с Волгой и Днепром из Оковского Леса, северное направление и таким образом заставляет впадать в Балтийское море не с востока, а с юга

; но при этом должно измениться и положение Скандинавского полуострова, как справедливо заметил г-н Соловьев. «Скандинавский полуостров, – говорит этот наблюдательный историк России, – мы должны положить поперек; Балтийское (Варяжское) море будет находиться на север от русских владений, составляет одно целое с немецким; это будет огромный рукав Атлантического океана, совершенно в виде Средиземного моря, причем северный скандинавский берег (Варяжского) моря будет соответствовать европейскому берегу Средиземного; южный берег Варяжского – африканскому берегу Средиземного; следовательно, Скандинавский перешеек, подобно Суецкому, должен находиться на востоке, около Уральских гор, соприкасаться с частью Симовой»

. Такое же положение имеет Варяжское море отчасти у западных писателей XI–XII веков

, но более всего у восточных географов, и если последние не придают ему такого широкого значения, как наш летописец, приурочивая его собственно к Балтийскому морю в связи с немецким

, то от этого нисколько не изменяется сущность дела. Абур-Риган Бируни и Хорезми, писавшие об Индии незадолго до составления нашей летописи (в 1030 году), говорят, что море, которое греки называли Океаном, у берегов Саклабы (славянской земли) отделяет от себя канал или рукав, простирающийся до булгар, – мусульманского края, то есть до Поволжья и Камы. Этот залив называется Варяжским по имени народа, живущего на его берегах. От Болгарии он поворачивает на восток

. То же известие, вслед за Абур-Риганом, повторяют Абульфедова география, Ибн-эль-Барди (в половине XIV века) и Ибн Шабиб, не называя, впрочем, Варяжского моря. Ибрагим-бен-Весифшах, живший в первой четверти XIII века, говорит о двух пресных морях, омывающих берега Славянской земли, из которых одно течет с севера на юг; другому же он дает направление с запада на восток; оно стоит в связи с третьим морем, прилегающим к области болгар

, может быть, с Каспийским. Второе море бенВесифшаха, несомненно, Варяжское. Астроном Насир-ед-дин из Туса (умер в 1274 году), упомянув о Варяжском море, подал своему комментатору Шерифу Джорджани повод к его описанию, которое совпадает отчасти с известием Бируни, с тем только различием, что Варяжское море Джорджани тянется на восток за непроходимыми горами и необитаемыми землями даже до границ Китая. Джорджани писал в начале XV века (1409 год). Но, по замечанию Френа, известия, сообщаемые им, могут быть отнесены и к ХII – ХIV векам

. Такое представление господствовало у восточных писателей до конца XVI века.

Сходство показаний нашего летописца о положении Варяжского моря с известиями современных ему западных историков и восточных географов, с одной стороны, заставляет видеть в тексте летописи, на котором основано выше сделанное заключение, подлинные слова ее, а не описку или ошибку переписчика, как то можно было бы подумать, и объяснить их по их прямому смыслу и значению, а с другой – указывает на один общий источник, из которого черпали свои сведения как наш летописец, так и мусульманские писатели. Мы видели, что сведения о западной Европе и о водных путях с севера в Грецию получались на Руси от норманнов. От них же получили их и восточные географы: арабы узнали норманнов на юге, на побережьях Средиземного моря, и еще ранее (в IX веке) на востоке, на Волге, в Болгарии и Казарии, и в Персии.