«Дело» Нарбута-Колченогого

«Дело» Нарбута-Колченогого
Николай Владимирович Переяслов

Тем, кому довелось родиться и жить в конце позапрошлого – в начале прошлого века, выпало множество испытаний. Каждая судьба, которая разворачивалась в лихую годину нескончаемых войн и революций, подвиг, совершенный во имя будущего. В 1888 году пришел в этот мир поэт, прозаик, критик Владимир Иванович Нарбут, которому позже дали прозвище «Колченогий». Двенадцать замечательных книг он успел издать, прежде чем пули палачей положили конец его жизни и трудам. Множество испытаний вынес он с честью, прошел через трагедии и драмы, которые способны сломать самого сильного духом человека, и остался собой – тем, кто пришел в подлунный мир, чтобы творить и созидать. Эта книга рассказывает о судьбе выдающейся личности, чье имя воскресло из забвения в семидесятых годах двадцатого века, а также эпохе, кровавой и героической, пугающей и романтичной, которую он называл своей.

Н. В. Переяслов

«Дело» Нарбута-Колченогого

© Переяслов Н. В., 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

* * *

Владимир Иванович Нарбут (1888-1938) был одним из шести выдающихся поэтов-акмеистов, эпизоды из жизни которого воссоздал в своей знаменитой книге «Алмазный мой венец» Валентин Катаев, присвоивший ему прозвище «колченогий». Для этого прозвища действительно имелись основания, так как в молодости Нарбут потерял правую пятку, из-за чего потом постоянно хромал, а кроме того, его однажды расстреливали, он получил четыре пулевых ранения и несколько штыковых ударов, лишился кисти левой руки, сидел в белогвардейской тюрьме и всю жизнь заикался. И, тем не менее, он издал 12 книг оригинальных стихов, занимал высокие руководящие должности, писал удивительные баллады, прикоснулся к настоящей сказочной любви, а в 1930-е годы был по доносу исключён из партии, арестован, отправлен в Магадан и расстрелян.

Сегодня имя Владимира Нарбута начинает возвращаться на широкие поэтические площадки и это буквально взрывает сознание читателей России, впервые открывающих для себя его потрясающую судьбу и удивительные поэтические произведения.

«Меня занимает человек-поэт… Хочу рассказать о человеке, о времени, в котором он жил… Знаю номер его телефона: 950, телефона из восемнадцатого года… И почти ничего не знаю о человеке… Он ускользает от нас… Может, кто-то другой пройдёт по следам Нарбута. Поставлю для него вехи…»

    АЛЕКСАНДР КРЮКОВ, г. Воронеж.

Пролог

Имя необыкновенного поэта-акмеиста Владимира Нарбута, которое в течение сорока лет после своего расстрела пребывало в абсолютном забвении, неожиданно вынырнуло на свет в 1978 году, благодаря известному писателю Валентину Катаеву, опубликовавшему в журнале «Новый мир» свою уникальную книгу «Алмазный мой венец», получившую от критиков и читателей жанр «мемуарного романа-загадки», «романа-кроссворда», «романа с ключом», «книги памяти» или же «автобиографического романа-памфлета», в котором все персонажи были зашифрованы и выступали под оригинальными прозвищами-масками, а сам Нарбут был выведен под прозвищем – колченогий.

На фоне полуфантастической галереи самых необыкновенных персонажей этой удивительной книги Валентин Петрович Катаев дал Нарбуту один из самых впечатляющих, тревожащих и ярких образов, портрет который забыть уже было невозможно. Фигура его осталась в памяти у всех, кто однажды прочитал эту книгу и встретился с образом демонического персонажа, руководившего сначала одесскими, а позднее и московскими книжными издательствами.

«Он принадлежал к руководящей партийной головке города и в общественном отношении для нас, молодых беспартийных поэтов, был недосягаем, как звезда, – писал в мемуарной повести «Алмазный мой венец» Валентин Катаев. – Между нами и им лежала пропасть, которую он сам не склонен был перейти. У него были диктаторские замашки, и своё учреждение он держал в ежовых рукавицах.

Но самое удивительное заключалось в том, что он был поэт, причём не какой-нибудь провинциальный дилетант, графоман, а настоящий, известный ещё до революции столичный поэт из группы акмеистов ‹…›, автор нашумевшей книги стихов «Аллилуйя», которая при старом режиме была сожжена как кощунственная по решению святейшего синода.

Это прибавляло к его личности нечто демоническое».

Владимир Нарбут – хромой, бритый наголо человек, поэт со страшной судьбой, который слыл демонической фигурой. Потомственный черниговский дворянин стал анархистом-эсером. Он был однажды приговорен к расстрелу, но его спасла красная конница. «Колченогий», как назвали его, был одним из крупнейших поэтов начала века.

Многие считают, что Булгаков написал с него образ своего Воланда. Когда он входил в помещение, всем там становилось не по себе. Публичные чтения Нарбута напоминали сеансы чёрной магии. Исчезало в этот момент причудливое его заикание. Вздрагивая и качаясь, он выкидывал строфы, будто кидая в небеса проклятия.

Талантливейший поэт-новатор, один из «шести истинных акмеистов», товарищ Николая Гумилёва, который предрекал ему «одно из самых значительных мест в послесимволической поэзии». Соратник Сергея Городецкого, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и Михаила Зенкевича по знаменитому «Цеху поэтов». Прозаик, критик, журналист и редактор, куратор первых радиопередач, общественный и партийный деятель, который за использование украинских слов получил название «Гоголя русской поэзии».

По мнению известного украинского поэта Сергея Шелкового, Нарбут – одна из самых знаковых фигур своего времени. Яркий, ни на кого не похожий поэт, магнетически-сильный творческий характер. Человек, сполна разделивший со своим народом кроваво-крестный путь Руси первой половины минувшего века.

Владимир был настоящим убеждённым коммунистом. Это тот тип коммуниста, что уже давно выродился, и который можно представить себе только по фильмам Григория Чухрая.

Он нисколько не желал считаться со своей инвалидностью: взваливал на себя столько, что не каждому здоровому было под силу.

Но, вместе с тем, говорят, что Нарбут – этот украинский д’Аннунцио – проповедовал аморальность и нигилизм.

По словам исследователя биографии Нарбута – Алексея Владимировича Миронова, «один из тех поэтов, судьба которых таит немало невнятностей. Его жизнь была овеяна мрачными и загадочными легендами, порой фантастически искажавшими реальные факты. Хромота, заикание, демоническая внешность, мелодично-корявые стихи, необычайным образом соединяющие в себе прекрасные и безобразные явления жизни, скандальные истории из области его издательской деятельности, неясные обстоятельства гибели – всё это в сумме порождает образ падшего ангела-поэта, радостно и трагически принимающего мир».

Оставивший после себя двенадцать удивительных книг стихов, которые до сих пор потрясают читателей своим необычным стилем и шокирующими образами, он прошёл невероятный, бурный и драматический путь в литературу, который только сейчас начинается восстанавливаться историками и ценителями русской поэзии. Попробуем и мы пройти вместе с ними шаг за шагом этот, так до сих пор ещё никем до конца и не восстановленный, маршрут, который, точно дорожными знаками, отмечен его неповторимыми и незабываемыми стихами, в которых живыми картинами встаёт его любимая родина – Украина:

Одно влеченье: слышать гам,
чуть прерывающий застой,
бродя всю жизнь по хуторам
Григорием Сковородой.
Не хаты и не антресоль
прельстят, а груши у межи,
где крупной зернью ляжет соль
на ломоть выпеченной ржи.

Здесь, на Глуховщине, прошло его детство, была окончена школа, написались первые стихи, началась активная общественная деятельность. Здесь он перенёс первую тяжёлую операцию, встретил свою раннюю любовь и столкнулся лицом к лицу с приходившей к нему в гости смертью. И эта земля надолго вошла в его душу, оставшись неповторимыми картинами в памяти и запоминающимися украинскими акцентами.

Уничтоженному людоедским режимом вместе с миллионами его соотечественников, Владимиру Нарбуту суждено было однажды восстать из мёртвых. Его стихи, около семи десятков лет не появлявшиеся в советской печати, с начала девяностых годов снова стали достоянием читателей. Его деятельная личность, наделённая редкостным энергетическим даром, оставив заметный след в культурной жизни многих городов России и Украины, продолжает вызывать интерес исследователей и раскрывается в новых аспектах, под новыми углами зрения.

Часть I. Поэт из Нарбутовки

Владимир Иванович Нарбут родился 14 апреля 1888 года в селе Нарбутовка, лежащем в 20 километрах от древнего украинского города Глухова, расположенного на Черниговщине – того самого Глухова, который был увековечен Николаем Васильевичем Гоголем, описывавшим в своих рассказах и повестях ожившие предания казачьей вольницы, вспоившие романтический пафос «Тараса Бульбы»; мелкопоместный быт Нарбутовки – «хутора близ Глухова», весь уклад которого пронизан народными поверьями, «духом Диканьки», выверен по неторопливо-природному, «миргородскому» ритму, сквозь усыпляющую будничность которого прорываются и пугающая метафизика «Страшной мести» и «Вия», а также сабельные высверки ратного прошлого. Это село расположено на берегу реки Яновка, немного выше по течению которой от него находится село Месензовка, а ниже – на расстоянии всего около половины полкилометра – село Зорино. Рядом же, на расстоянии не больше одного километра, проходит железная дорога, на которой стоит станция Холмовка.

Пара столетних елей, три хаты да название Нарбутовка – вот и всё, что осталось на сегодняшний день от фамильного имения древнего казачьего рода Нарбутов, родового гнезда знаменитого графика Георгия Нарбута и его брата, поэта серебряного века Владимира Нарбута.

Это село ведёт своё начало с конца XVII века, когда Глуховская сотня передала эти земли в пожизненное пользование «знатному товарищу украинской сотни» Моисею (Мусию) Нарбуту, который в 1678 году поселился в имении недалеко от города Глухова. В универсале гетмана Мазепы за 1691 год владельцем Нарбутовки упоминается уже сын этого Мусия – «хорунжий сотни глуховской Роман Нарбут».

Дом Нарбутов в Нарбутовке (рис. Г. Нарбута)

Когда-то эта Нарбутовка насчитывала 1200 десятин сельскохозяйственных угодий с пасекой на 150 ульев, туевой аллеей, липовой беседкой и несколько старинных дворцов с видами на водоёмы. Но ко времени рождения здесь в многодетной семье потомственного дворянина Ивана Яковлевича Нарбута и дочери священника Неонилы Николаевны, урождённой Махнович, знаменитых братьев – будущих художника Георгия и поэта Владимира Нарбутов, – хутор был уже весьма захолустным и увядающим поместьем. По рассказам местных историков, в начале XX века здесь проживало ещё 340 человек, ну, а сегодня население Нарбутовки составляет всего семь пенсионеров – три женщины и четверо мужчин, один из которых – 1925 года рождения.

«Мы возвращаемся к истокам, – сказал местный историк Николай Гурец. – В этой местности находился дом отца Георгия и Владимира, обедневшего помещика, у которого были земли вокруг Нарбутовки. Здесь был прекрасный фруктовый сад…»

Нарбуты – древний дворянский род, литовского происхождения, восходящих к XV–XVII векам. Начальная область расселения Нарбутов – это восточная часть Литвы – западная часть Белоруссии. Дворянские роды Нарбутов пользовались такими гербами, как: Трубы, Лис, Задора, Роза, а также Незгода, Стремя.

Одним из самых известных предков Нарбутов является Теодор (или Фёдор) Ефимович Нарбут, родившийся 8 ноября 1784 года в поместье Шавры Лидского округа Виленской губернии (на данный момент – Вороновский район Гродненской области) и умерший 26 октября 1864 года в Вильнюсе. Бывший историк, археолог, инженер, библиофил, одержимый исследователь истории родного края. Его усилиями в первый раз была введена в научный обиход «Хроника Быховца», на сто процентов размещённая им в книжке 1846 года «Pomniki do dziejow litewskich…», которой он дал заглавие летописи, сделал первое описание монумента, а также затронул вопросы, связанные с языком, источниками, составом и временем появления этой хроники.

Герб рода Нарбутов

Но в истории России сохранились имена ещё и других носителей фамилии Нарбут, среди которых значатся русский контр-адмирал, участник обороны Севастополя Фёдор Фёдорович Нарбут (1854-1855), генерал-лейтенант Василий Александрович Нарбут (1846-1917), русский генерал-лейтенант Владислав Андреевич Нарбут (1856-?), русский психиатр, профессор Василий Михайлович Нарбут (1971-1950), русский генерал-майор Владимир Дмитриевич Нарбут (1873-1945), участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза Борис Станиславович Нарбут (1915-1995) и некоторые другие, оставившие свой след в биографии Отечества.

Не случайно фамилия Нарбут обладает такими фоносемантическими качествами, как Мужественный, Большой, Могучий, Храбрый, Громкий, Грубый, Величественный, Сильный, Простой и Хороший, которые наряду с вышеперечисленными генералами и профессорами способствовали становлению уникального поэта-акмеиста Владимира Ивановича, шокировавшего многих своим поэтическим творчеством, и его брата-художника Георгия, впоследствии выдающегося художника, основоположника украинской графики, который одинаково рисовал и правой, и левой рукой. «С малых лет, сколько себя помню, меня тянуло к рисованию, – вспоминал он впоследствии. – Из-за отсутствия красок, которых я не видел, пока не попал в гимназию, и карандаша, я использовал цветную бумагу: вырезал ножницами и клеил её тестом». Его пальцы были быстры и точны в движениях, взгляд был остр, как бритва, а память работала, как фотоаппарат. Ему не понадобилось академическое образование, его сознание было химерным, как у всякого гениального украинца, родившегося и выросшего в селе. Помимо всего прочего, он ещё иллюстрировал книжки, рисовал деньги и придумал «Азбуку».

Город Глухов и его окрестности оставили глубокие впечатления о первой половине жизни в этих местах Владимира Нарбута. Глухов был тихим уездным городом. Брат Георгий называл его даже «сонным». Ожившие предания казачьей вольницы, вспоившие романтический пафос «Тараса Бульбы»; мелкопоместный быт Нарбутовки – «хутора близ Глухова», весь уклад которого пронизан народными поверьями, «духом Диканьки», выверен по неторопливо-природному, «миргородскому» ритму, сквозь усыпляющую будничность которого прорываются и пугающая метафизика «Страшной мести» и «Вия», и сабельные высверки ратного прошлого – всё это стало частью жизни Владимира, войдя в его душу и поэзию. Малая родина становится «альфой и омегой» его мировоззрения, «Гиппокреной», напитавшей форму и смыслы нарбутовского творчества, внушившей его стилю тот самый «хохлацкий» дух, который позволял критикам сопоставлять Нарбута с самим Гоголем «в русском эпосе». (Не случайно, по-видимому, на пороге его земного конца, уже в другой, советской жизни Владимиру Нарбуту будет предъявлено обвинение именно в «украинском национализме», за что ему придётся расплатиться всей своей судьбой, которая будет оборвана в одном из лагерей Магадана.)

Завораживающий сон «прадедовских затиший», полный героики, мистики и тайны, в младенческую душу Нарбута «кротость робко перелил», напитал её поэзией, способностью чуять, «…как зёрна во тьме растут». По утверждению специалистов в области геральдики, само слово «Нарбут» в латинском написании пишется как Narbutt и имеет древне-прусские корни, что переводится как «семьянин» (хотя в переводе с литовского слово «нарбут» означает – «тот, кто строит»).

Старший брат поэта Георгий в своих автобиографических записках, хранящихся в архиве Киевского государственного музея украинского изобразительного искусства, вспоминал: «Семья наша была довольно большая: у меня было четыре брата и две сестры. Отец мой, мелкий помещик со средними доходами, мало интересовался домашними делами вообще, а детьми в частности, и поэтому нашим дошкольным воспитанием ведала наша мать вместе с учителем соседнего села Яновки – Г. Сальниковым».

Родовитый, но обедневший помещик-однодворец Иван Яковлевич Нарбут (1858-1919) окончил в своё время Киевский университет, но ради пропитания вынужден был служить на мелкой канцелярской должности, а его жена, дочка священника – Неонила Николаевна (1859-1936) – должна была так вести хозяйство, чтобы не только прокормить свою большую семью, но ещё и пополнить её бюджет. Дети Нарбутов росли вместе с сельскими ребятишками и их первым учителем был псаломщик. К нему же, их ближнему соседу, устраивали они свои летние набеги. «То в огород залезем, горох оборвём, то яблоню потрусим, – вспоминал Георгий Нарбут, – за что он кричал: «Ах вы, саранча нарбутовская!..» Однако вскоре и сами помогали матери по хозяйству – сажали цветы, пололи огород».

Лишь благодаря родовому хутору – Нарбутовке – многодетная семья хоть как-то сводила концы с концами. В 1896 году, когда Владимиру было ещё только восемь лет, он и его старший брат Георгий начали учиться в классической гимназии Глухова. И уже тогда, стремясь не обременять собой семью, Владимир начал давать уроки.