Христианский Восток и Россия. Политическое и культурное взаимодействие в середине XVII века

Представлял государю греков думный дьяк Назарий Чистой. После приветственного обращения царя к гостям, от имени греков подносились их дары (драгоценные венецианские ткани). Затем Назарий Чистой объявил грекам государево жалование – «в стола место корм» – и отпустил их на подворье. Подобную дипломатическую миссию выполнял и Дмитрий Юрьев, приехавший 21 июня 1647 г. в сопровождении зятя, племянника и челяди с письмами к Алексею Михайловичу от царского посланника в Константинополе Алферия Кузовлева и брата гонца, грека Федора Юрьева[282 - РГАДА. Ф. 52. On. 1.1647 г. № 25. Л. 1 и сл.]. Кроме того, Дмитрий Юрьев имел и собственные, возможно, семейные, интересы в Москве. Он вез в Росссию «для покупки всякой две тысячи золотых да шеснатцать тысячь ефимков»[283 - Там же. Л. 2.]. К сожалению, подробности аудиенции при дворе в деле не сохранились. Из документов Посольского приказа ясно, что греки, доставлявшие в Москву важные политические вести, получали царское жалование. Дмитрий Юрьев не стал исключением и собственноручно поставил подпись (б бгцдiтрi^ уеоруюо)[284 - Сохраняем орфографию документа.] в получении 40 соболей по 30 рублей и попросил до Путивля одиннадцать подвод[285 - РГАДА. Ф. 52. Он. 1.1647 г. № 25. Л. 17–18.]. Видимо, Дмитрий и его спутники не напрасно везли в Москву весьма значительную сумму и возвращались назад с какими-то товарами.

Многие купцы из Константинополя, связанные с восточными патриархами, не только привозили в Москву патриаршие грамоты с политическими вестями, но и, без сомнения, были поверенными в делах Восточной церкви. Архимандрит бывшего иерусалимского патриарха Феофана Макарий, писавший в Москву о волхвах, которые объявились в Константинополе[286 - Подробнее см. гл. 5.], не полностью доверился бумаге, а сослался на Ивана Николаева, доставившего информацию, что тот возвестит «усты вся»[287 - РГАДА. Ф. 52. On. 1.1654 г. № 17. Л. 19 и сл.]. Обычно купцы, как Иван Николаев, не только поставляли политическую информацию, но и привозили ко двору (часто по специальному заказу[288 - См., например, указ царя, по которому «велено греченину царегородцу Ивану Настасову купить в Царегороде в нашу, великого государя, казну: змирна и стактия, и касия, и Ливану, и по пуду ладону черного и полпуда, а купя (ему змирну, и стактию, и касию, и ладан – зачеркнуто) и ладон привести ему к нам, великому государю, к Москве» (РГАДА. Ф. 52. On. 1. 1658 г. № 12. Л. 22. Сведения о привозе этих товаров СМ.: РГАДА. Ф. 52. Он. 1.1661 Г. № 13).]) необходимые для царского обихода предметы. За многолетнюю и верную службу царю (именно так рассматривали свою деятельность сами греки) греческие купцы получали царские грамоты, напоминающие по формуляру жалованные грамоты монастырям, но не имевшие ограничений во времени приезда в Россию. Так, в 1660 г. по челобитной константинопольского купца Николая Кондратьева была дана грамота, как просил Николай, «против моей братьи приезжих иноземцов»[289 - РГАДА. Ф. 52. Он. 1.1660 г. № 32. Л. 11.]. Любопытно, что среди вышеназванной «братьи» был и Иван Юрьев, неоднократно бывавший в Москве и доставивший Алексею Михайловичу царские регалии, выполненные в Константинополе[290 - Подробнее см. главу 5.].

С купцами в русскую столицу попадали мощи святых и чудотворные иконы, в том числе и наиболее знаменитые христианские святыни. Греческие купцы привезли для патриарха Никона митру «цареградского дела», украшенную камнями и жемчугом, стоимостью в 1230 рублей[291 - По всей вероятности, именно эту митру Макарий Антиохийский просил у патриарха Никона в качестве образца, чтобы сделать себе такую же (ГИМ. Синод, св. 1047-3/57.S.d.).] и саккос, заказанные им, скорее всего, в связи с интронизацией. Вещи вместе с грамотой прислал константинопольский патриарх Иоанникий[292 - РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 497. См.: Греческо-русские связи середины XVI – начала XVIII вв… № 50.]. Саккос по документам Посольского приказа не прослеживается. Вполне вероятно, что он прямо попал к патриарху, а митру из-за ее высокой стоимости доставили к царю и оплатили из казны. В 1654 г. на праздник Успения митра была преподнесена московскому первосвятителю от имени царевича Алексея Алексеевича[293 - РГАДА. Ф. 52. On. 1. 1654 г. № 7. Л. 52; Митра-корона патриарха Никона // Указатель для обозрения московской патриаршей (ныне синодальной) ризницы / Сост. Савва, архиепископ Тверской. М., 1883. Отд. I. С. 14–15.]. В том же 1654 г. греческие купцы привезли облачение убитого константинопольского патриарха Парфения II: «5 саков обьяринных золотых, да амфор, да полицу… крест золот с каменьи, в нем часть Древа Честнаго и животворящего креста Господня»[294 - РГАДА. Ф. 52. Оп.1.1654 г. № 5. Л. 2 и сл.].

Рис. 8. Митра патриарха Никона, заказанная им в Константинополе. Рисунок Ф. М. Солнцева. 1830-е гг. Музеи Московского Кремля.

В конце XIX в. в патриаршей ризнице еще находились один из названных саккосов и омофор. Палица была передана грузинскому митрополиту Николаю в 1726 г.[295 - Указатель для обозрения московской патриаршей ризницы… Отд. I. С. 20, 25.]

К середине XVII в. посольский обычай можно считать сложившимся, однако в отношениях с восточными патриархами происходил поиск оптимальных форм придворного этикета. Являясь подданными султана, патриархи не могли претендовать на почести, оказываемые послу их государя. Русская сторона учитывала реальный статус и политическое влияние архиерея, цель и значение его визита. Приезд Паисия Иерусалимского и Афанасия Пателара за милостыней не был единственной целью их появления в Москве. Но даже в тех случаях, когда патриархи приходили главным образом за материальной поддержкой для своего престола, русское правительство использовало их пребывание для решения собственных внутри- и внешнеполитических задач. Так было с Иеремией II, поставившим московского патриарха Иова, Феофаном Иерусалимским, который рукоположил патриарха Филарета, так случилось и с Макарием Антиохийским, принявшим самое действенное участие в осуществлении церковной реформы и решении политических проблем. Одно из замечаний Макария Антиохийского касалось совершения литургии в русской церкви без мощей святых. По приказу патриарха Никона было отпечатано более 15 000 антиминсов, которые разослали по церквам с частичками мощей, вложенными в них[296 - Макарий (Булгаков). История русской церкви. Т. 6. С. 95.].

Несмотря на некоторое расхождение в организации аудиенций православных первосвятителей и иностранных послов, нельзя не отметить влияния дипломатического протокола на церемониал приема глав патриарших кафедр. Его разрабатывали в Посольском приказе, руководитель и подьячие которого играли главную роль в отношениях с представителями Христианского Востока. Таким образом, и по форме, и по существу визиты патриархов являлись важным фактором международных отношений, а следовательно, и дипломатии России середины XVII в. Приемы при дворе Алексея Михайловича греческих митрополитов и архимандритов были более скромными, но и им придавалось определенное церемониальное значение, так как именно во дворце царю подносили реликвии Христианского Востока.

Вместе с тем этикет не являлся чем-то раз и навсегда застывшим. Не меняя своей сути, он мог отразить особое отношение русского правительства к высокому гостю. Например, четвертая (особенно почетная) встреча на пути к государю имела место в XVII в. только в двух исключительных случаях: в 1644 г., во время приезда в Москву датского принца Вальдемара[297 - Дворцовые разряды. Т. 2. С. 724.], и в 1666 г., перед входом в Грановитую палату вселенских патриархов, прибывших на собор по «делу» патриарха Никона[298 - Там же. Т. 3. С. 654.]. Церемониал приемов греческих иерархов и купцов в Кремле демонстрировал особое отношение русских государей к православному населению Османской империи, а также место и роль России на Христианском Востоке в середине XVII столетия.