Русь деревенская

Вон как у товарищей-то принято – «тётка». Наш бы человек, деревенский, да в старо время сказал «мать», а то «матушка». Да какой уж спрос, когда оне с ру?жьям на людей-то!

– Пейте, мо?лодцы, на здоровье.

А в голове: «Матушка Пресвятая Богородица, пронеси!»

Напились, сели, поехали. Тут люди-то запросились у их попить. «Смилуйтесь, ради Христа, можно нам хоть губы омочить!» Ну, дозволили всё-еки. Авдотья шёпотом перемолвилась с ними. Про их. Про себя, конечно, ни гу-гу. Будто хозяйка тутошная. Така же семья, так же ушли, вот гонят их обратно.

– А у нас на днях тоже беглецы мимо шли, воду е?тта пили…

– Гиблое дело, мать. Если кто ещё придёт, пусть назад поворачивают. Всё одно – поймают.

Токо отошли пода?ле, она скорей в ворота. «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Своим обсказала про ето, хозяевам – молчок.

А потом и всем им довелось увидеть, как гонят двоих беглых. Краем леса шли, за кустами прятались, а тех по дороге гнали. Сердце зайдётся, а помолятся, да опять идут.

Бывало, денёчки тёплые вы?дадутся. Идут по дороге, и солнышко начнёт выглядывать. Помаленьку, помаленьку, красное сперва, потом вы?желтит, и уж засветит вовсю. Кажную щепочку, кажную былиночку осия?ет, не забудет. И на душе вроде потеплее делается, вроде и не было никакой беды, так токо, сон худой привиделся, да и всё. Нигде такова свету нету боле, как над деревней утрами. Никто солнышко не загораживает, разве пригорок какой, да и то ненадолго. А все – лес, поле, речка, избы – потяга?ются, подставляют на тепло свои бока, щурятся на свет, радуются ему. Жалко прятаться от такой красоты да от тепла, а приходилось.

Попалось им селение Карачино. Большое, боле Липиной-то. Зашли в один дом, Авдотье показалось – больно на свой находит. Огляделись, дак обалдели: обстановка знатная, а книг сколь! Не один шкаф, и всё в книгах. Думали: ну хто-то им попался, грамотные, сдадут – и в бобы не ворожи. А их приняли лучше лучшего, накормили, с собой дали. Ночевали беглые у их, как у своих. Грешным делом ещё подумывали в тот день-от, не будет ли всуго?нь за ими погоня. Нет, ничего, не подлые хозяева попали.

Да, правду молвить, ни одних таких не попало. В тако-то вре?мё, когда люди и куста боялись, сам не донесёшь – на тебя донесут! А тут нихто, нигде. Авдотья всё потом говорила: «Я токо через одно раскулачиванье убедилась, что Бог есть. Чё хошь скажи, а я по себе знаю».

Двадцать одне? сутки шли. Напрямки? да на лёгкой ме?не бы вышло, да ведь прятались, путь незнакомый, да бабы. Марие под конец совсем худо стало. Семо?й месяц ей доходил, рано бы ишшо. «Чую, мамонька, не дойду. Шибко бьётся. Чё это мы заде?лам?» А Екатеринбург уж близко был. Хотели там спрятаться, мол, народу много, перемешаться посреди людей-то. Хто-нибудь пустит, а на хлеб они уж заробят. А там в Тагил уйти.

Дотянули таки до городу, сразу к церкве вышли. Илья Иванович бывал в ей в стары годы. Как-то не закрыто оказалось, и батюшка живой, служит даже. Указали им старушку, пустила их в комнатку. Ночевали, мужики с утра сразу пошли на рынок, работу найти. И вот-вот уж у их всё сладилось, откуда ни возьмись – товарищи. Пролетарская милиция. Хто такие, почему, что? Сразу в зуботы?чки. Ну и в тюрму конечно. Вот тебе и пришли домой! Илья Иванович успел токо сыну сказать:

– Это ништо, не робей, ничё емя?м не говори. Бог-от на что!

Врозь их развели. Всё так делали, чтобы, значит, не сговаривались. А чё толку-то? Сговаривайся, не сговаривайся, так – тюрма, и ек – тюрма.

Мужики утром-то ишшо уйти не успели, как схватило Марию. Оне то? и поспешили, мы, мол, свои дела станем ладить, а бабы свои. Да вышло – бабы-то лучше?е их поправились. Приняла Авдотья у снохи парнишечку, крохотного, слабёхотного. Ну, заревел, дак, может, оклема?ется. Положила на живот его матере-то, велела так держать всё время. Дома бы над навозом выпарили, недоношеных-то всё так выхаживают. А тут уж как придётся. Ладно, хоть молоко есь, берёт вроде, ест помаленьку, слава Богу.

Стали мужиков ждать. Ждали, ждали, все жда?ны прошли – нету и нету. Вот стемня?лось, ночевать надо, чё делать-то бо?ле. Утром Авдотья пошла искать, дошла до рынка – сказывали, что туда пойдут дак. Насилу доспроси?лась, кака?-та бабёнка сказала ей, что да как. Кинулась сразу туда, к тюрме-то, да опомнилась: а ну как и её заарестуют, куда Марие деваться? Опамятовалась, села на лавочку. Поплакала, конечно, не без этого. Ревёт да молится, молится да ревёт. Реви, не реви, иди обратно на квартиру.

Мария сразу в слёзы, да с причетом.

– Ой, девка, не реви, парнишку-то пупок надорвёшь!

Где там! Помолчит, да опять за то же. Авдотья уж сама-та держится, чтобы их не травить. Робетёнок конечно забеспокоился, ись худо стал. Вроде маленько Мария образумилась. А нет-нет, да опять затрясётся. Так и сидели в своей норе, одна ревёт, друга? молится.

Кормиться, однако, надо как-то. Пошла Авдотья к тому же батюшке, подсказал, где можно наняться постирать да пол смыть. Так день ото? дню тянулись. Где хозяйка подскажет работу, где кто. Мало-мало болтались. Но кака? это жись? Надо ведь про мужиков разузнать, свидеться уж видно не придётся. Хозяйка глядела, глядела на их, видно, говорит, мне придётся сходить, жалость одна глядеть на вас. И ведь сходила, добилась как-то – пустили её к Илье. Пришла домой-то, надо, говорит, исповедаться батюшке за враньё. Чё уж она там сказала, в тюрме-то, не в какую не призналась, рукой токо махнула. Авдотья и так с первого дня за её молилась, а тут вовсе.

Передавал Илья Иванович благословленье внуку, велел Николаем назвать. В честь Николы зимнего, он их провёл всю дорогу, ему и честь. Про себя сказал: увозить обратно их, вроде, не будут, станут тут держать. Мужики, там с ими которые, говорят, что, кого ладят застрелить, дак сразу уводят. Видно, их не будут пока. Вы, мол, живите, как Бог приведёт.

Самое первое дело было – Николу окрестить. Жись вон какая, а он слабёхонек. Боязно ждать положенного срока. Батюшка пришёл на квартиру, вечером, в потёмках, помолились за узников, а утром ранёхонько парнишку покрестили, стал Николай. Батюшка засветло ушёл. Жду, говорит, вас на Литурги?ю в воскресенье. Токо не попали оне на службу-то. Пришла в пятницу хозяйка, слёзы вытирает. Увезли батюшку товарищи. Церкву закрыть пока не закрыли, да служить-то всё одно некому. Им само главно, чтобы не служили. Старухи приглядывают, да отец настоятель успел шепнуть им, чтобы иконки по домам сберегли, вот уносят потихоньку. Грозятся покойницкую в церкве-то сделать. Либо, говорят, будет клуб, чтобы молодёжь ночью там плясала, песни пела. Видно, негде им, христовым, плясать-то, церква самая та.

Что скажешь, всё уж сказано: беда одна не живёт. Завсегда следом беда за бедой тянутся. Тут хоть не ломают, в Мироновой, в Легушиной да в Деевой изломали церквы-то, всё развороти?ли, ободрали.

Ну не век чужих людей тяготи?ть, надо пробираться ближе к родным избам. Набрали на билеты, пошли на станцию, хоть с опаской, да сели в поезд. А в Егоршиной уж разошлись: Авдотья пошла к брату, в Борисову, Мария к родителям, в Госьтёву.

* * *

Александра не знала, как дождаться поезда до Егоршиной, хоть вперёд его беги! Как она, деревенская баба, нашла того, кто ответил на её вопросы, нашла в большом городе, в котором разо?чка два бывала с тятей, и то маленькая – один Бог знал. Это ей шибко трудно и не показалось. Душа горела, беда сил придавала, Господь путь указывал. Сперва в церкву, конечно, зашла, молебен отстояла. Потом тут спросила, там узнала, здесь прове?дала. От порога к порогу, от начальника к начальнику, от дверей к дверям. Ну, правду молвить, были у неё с собой взяты пара платков, полоте?нчики вышитые, серёжки стеклянные. На всякий случай.

Помогли ей. Сказали, мол, к прокурору надо, да записаться сперва?. На последний день голова уж как чигу?нка была, гу?дом гудела. Не е?вши, не пи?вши, но добилась, принял её прокурор. Сказал: надо, дескать, написать такую бумагу, что её родители работников не имели, никого не эксплуатировали, чужим трудом не пользовались. И пусть соседи эту бумагу подпишут. А про дом, говорит, пиши в Москву. На счёт собственности дело будет посурьёзней. Там, мол, в калидо?ре, деваха сидит, дак поможет тебе эти документы изла?дить. Удивился, что она, Александра, грамотная. А како? ди?во-то?

За платочек пособи?ла ей та деваха письма оформить, осталось подписать. Александра ходила туда-сюда по платформе, сердце стучало, бумаги грудь жгли. Скоре?, скоре, в Липину! Как из Егоршиной дошагала до родимого ме?стичка – и не заметила. Темня?лось уж, когда посту?кала в окошко к Симе. Катюшка открыла воро?тца.

– Тёта Шура! Отку?дов ты?

Гостья зашла в избу, пала на табуретку, воды попросила. Хозяйка подала ей ковшик.

– Погоди, Сима, проздышу?сь маленько.

Напившись воды и переведя дух, Александра рассказала Шелегиным про своё дело. Сима сразу достала чернильный карандаш:

– Давай свои бумаги. Моя первая будет подпись! Катюшка, и ты черкни?, не ли?шно, поди, будет.

– Дай Бог тебе здоровья, Сима. Побегу дальше.

– Да ты что! Куда на ночь глядя? Охлы?нь хоть маленько, да поешь, у меня вон похлёбка осталась. За?втре пойдёшь с утра.

Да какое там с утра! Сколько она вы?ходила, сколько вытерпела, сколько пережила, а теперь вот она – Липина, вот бумага, и до утра?!

– Утром-то хто в колхоз, хто куда. А теперь все в избе.

Едва Сима успела взять платок свой да крикнуть:

– Погоди, я с тобой!

Ну, разве за один вечер управишься! Людям-то ведь тоже, поговорить охота, что да как. Которым, правда, разговаривать-то бо?язно было, но отказу ни в одном доме Александра не встретила. Все до единого подписались. Как узнавали, что всё законно делают, дак ишо смелее карандаш-от брали. Много кто и радовался даже, всё ж таки люди понимали ведь, что не по совести власть робит, не было у Кротовых никаких работников. Все да не все, конечно, Федю да Максю с Тимохой даже нихто и не считал. Федя, однако, пронюхал про ето дело, приколдыба?л к Симе.

– Чё, подкула?шница, худо тебе дома-та? За емя?м вслед захотела? Жалко, комиссар в Коптелову уехал, поглядел бы, кака? важна пти?са к нам тут залетела. Изловить бы енту пти?су, да в клетку!

– Осади?! – сказала ему Сима. – Излови?лка ишшо не доросла.

И захлобу?чила перед ним двери. За два дня бабы управились, и вечером Александра уже шагала в Борисову. Хоть и грепти?т скорее обратно к прокурору бежать, да всё-таки робя?т надо поглядеть, и чуток самой оклема?ться. Опять, с другой стороны, пока она тут оклёмыватся, тяте с мамой кажной час до?рог. И всё-таки, будто хто-то велел ей: сходи, проведай борисовских. Как зашла в избу, и поняла, хто велел.