Крепостные мастера. Роман

Гошка с Гришкой с виду маленькие, слащавые, с первого взгляда создавали впечатление интеллигентных, воспитанных и очень образованных молодых людей. Именно такими они и были на людях. Но уже давно многие студентки открыли в них иной феномен. Когда, предаваясь совместным оргиям, они проявляли удивительную садистскую изобретательность.

И в тот вечер, встретив Светлану и Елену в своей большой четырехкомнатной квартире на набережной, они поначалу проявляли галантность. Легкая музыка, изысканно накрытый стол, богатое убранство дома могли вскружить голову не только школьницам. От такого набора, подкрепленного изысканными спиртными напитками, словно волшебная музыкальная шкатулка открывались души всех побывавших здесь красавиц. Гошка и Гришка и предположить не могли, что строившие им весь вечер глазки и дарившие надежды молодые обольстительницы, не дождавшись кофе, скажут: до свидания. У них как-то в голове не укладывался подобный реверанс. Тут даже дело не в том, что они за пятьсот рублей собрали стол и их за это не хотят отблагодарить. Не в печально потраченном, не зная на кого вечере. Братья рассматривали событие более глобально. Будто плевок в душу. Ведь только позволь одним так с собой поступить, тут же последуют и вторые, и третьи.

– Ты мне детка, трусиками забыла помахать, – удобно развалившись в кресле, зловеще улыбнулся Гоша.

– В следующий раз помашем, – небрежно бросила в ответ Ленка. И подала Светке знак, чтобы собиралась.

– В следующий раз у нас другая программа под названием «вертолет», а сегодня мы будем учиться с парашютом прыгать.

Гошка, как ни в чем не бывало продолжал дискутировать с Ленкой, по старшинству он выбирал ту, которая ему больше понравилась. Гриша Хачатрян никогда не возражал и соглашался с любой женской партией. Он был несколько крупнее своего брата, но отчего-то менее разговорчив. Оценивая ситуацию, он крепко держал Светку за тонкую талию, и казалось, не собирался с ней расставаться.

– Вы у нас оказывается еще и вертолетчики. Интересно, – растягивая последнее слово, опрометчиво шутила Ленка.

– Да!!! И еще капитаны эсминцев, которые сражаются с подводными лодками.

– Как интересно, мы в следующий раз обязательно всю программу посмотрим, – Ленка потихонечку подкрадывалась к выходу. Она даже попыталась разобраться в сложных дверных замках, но безуспешно.

– Ладно, давайте девчонки еще по пятьдесят граммов выпьем, и разбежимся, – вдруг неожиданно стал сговорчивым Гоша. Он подморгнул то ли девчонкам, то ли брату. И попросил того принести его любимый ликер.

Гриша действительно вскоре принес из соседней комнаты красивую бутылку с темной жидкостью. С трудом откупорил накручиваемую пробку, и разлил густой напиток по наперсткам.

– Не, я пить не буду, – категорично заявила Ленка.

– Я тоже, – пыталась быть солидарной с подругой Светка.

– Ну, вот видите, что мы ни предложим все вам не нравиться. Так нельзя, девчонки, – вдруг неожиданно вступил в разговор Гриша.

– Можно, можно, – защищалась за себя и за подругу Света.

– Вы, что с нами поругаться хотите? Пока не выпьете, не уйдете.

Гоша взял со стола два наперстка, один для себя другой протянул Ленке. То же проделал и Гриша, протягивая рюмку своей избраннице.

– Ну, ладно, только последнюю, и мы уходим.

Ленка взяла наперсток и, не дожидаясь остальных, выпила содержимое. Светка даже и не поняла, что произошло с ее подругой. Она вдруг неожиданно со всего размаха упала на пол возле двери. Светка от испуга завизжала, но от сильного удара по голове тоже потеряла сознание.

Очнулась она в три часа ночи в подъезде какого-то дома. Ее притащили и оставили лежать среди хлама и строительного мусора возле двери, ведущей в полуподвальное помещение, обычно предназначенного ЖЭКом под бытовку слесарей – сантехников. Скорее она даже не очнулась, а вернулась в реальность. Потому что все, что с ней происходило, Светка ощущала и понимала, но ни сопротивляться, ни кричать не могла. Тело и воля были не подвластны ей, душа будто отделилась от телесной оболочки и с равнодушием наблюдала за происходящими событиями. А через какое-то время вновь вернулась на свое прежнее место, только теперь равнодушие переросло в жгучую боль от нахлынувших воспоминаний. В тот момент она даже не понимала: какая боль ее беспокоит больше – душевная или физическая? Братья глумились над ее телом поочередно. Удовлетворив свою ненасытную похоть, стали совместно отрабатывать навыки в области медицины, используя при этом то скальпель, то зажим, то пинцет. Как она все это выдержала? Как она, в разодранной одежде, ночью добралась до дома? И стоило ли ей после этого жить?

Две недели пролежала она в больнице, но безуспешно. Причина была не в синяках и ссадинах, причина заключалась в душевной травме, которая, как нарыв, с каждым мгновением увеличивает силу и площадь поражения. Уголовное дело против братьев – подонков в милиции возбуждать отказались за неимением достаточных доказательств. Кроме того, следователь совсем неожиданно предъявил предоставленную участковым милиционером и составленную Светкиной классной руководительницей характеристику, из которой она узнала, что уже давно считается девушкой легкого поведения. И Ленка, и Ленкины родители от каких бы то ни было совместных действий по наказанию насильников, наотрез отказались, и желали лишь одного, чтобы это дело не получило громкой огласки и не испортило дочери дальнейшую жизнь.

Хорошо тем, кто знает свое место в этой жизни, для которых этот падший мир не кроет загадок и позволяет освободить воображение от иллюзорных, возвышенных планов. К сожалению, Светкиному папе – фронтовику, прошедшему войну, легкую контузию и после инфарктную реабилитацию в мирное время, подавить в своем сердце чувство несправедливости оказалось невозможным. Повторный инфаркт приковал к больничной койке. Чувство стыда, обиды и обреченности душило и доводило его до отчаяния. Для него всегда честь и достоинство по – настоящему отличали человека от человекообразного существа. А если их нет, то, как бы ты о себе ни судил, твой удел быть в числе презираемых.

Но как же горько осознавать, что общество не только не разделяет твое горе и не понимает твоего беспокойства, оно осуждает твои поступки, презирает наивность и за деньги защищает изуверов, представляя их образ жизни как саму праведность. Но ведь лживый образ праведности формирует уродливое общественное сознание, которое соответственно определяет отношения между людьми в этом обществе. Едкие ухмылки одноклассников, надоедливые причитания сердобольных старушек, косые взгляды педагогов – все это заставляет понять, что у тебя только два пути: либо в петлю, либо, превратив душу в твердый камень, противостоять злорадству людей и по возможности мстить своим обидчикам. Светка еще не знала, как. Воображение рисовало жуткие картинки, на осуществление которых она сама никогда не смогла бы решиться. К сожалению, поражающий импульс мщения, выпущенный воспаленным сознанием, лишь ранил больное сердце отца и мучил болями поясницу матери. Но Светлана точно знала, что пройдет время и час возмездия обязательно настанет. За причиненные страдания в той или иной форме по заслугам получает каждый, только Светлане хотелось, чтобы карающий меч в ту минуту находился в ее руке, чтобы братья не мучились догадками, за какие такие грехи их постигло горе.

У Светланы от нахлынувших воспоминаний вновь сжалось сердце. Как же быстро состарились тогда ее родители. Всегда сильный и мужественный отец на глазах превратился в немощного старика, мама стала походить на сгорбленную старуху. И век их после тех событий оказался не долгим. Но в ее памяти родители по-прежнему оставались молодыми и жизнелюбивыми.

Светлана неожиданно сильно укусила обнимавшую ее мужскую руку. От боли Анатолий вскрикнул и попытался освободиться. Но Светлана, опережая его негодование, несколько раз поцеловала укушенное место, приговаривая:

– Прости, прости, ну прости меня, пожалуйста.

Душевная рана в груди за десять лет только рубцевалась, но до конца не заживала. В минуты болезненного приступа необходим был эмоциональный всплеск, который помогал освободиться от негативной энергии. Светлана себя не сдерживала, да и не старалась сдержать. Она уже давно относилась к плеяде людей, которые делают по наитию все, что угодно их душе.

Анатолий попытался высвободиться. Но Светлана была начеку и, повернувшись на бок, обхватила руками его голову.

– Не отпущу…

– Отпусти… Кобра…

Но в его словах не было злобы. И Светлана в ответ лишь рассмеялась.

– Так значит, кобра. Что еще?

Они лежали обнаженные на старом раскладном диване, прикрывшись пледом. Приятная истома блаженства и умиротворения совсем не располагала к спорам и пререканиям, но Светлане очень хотелось в такие минуты быть повелительницей, не терпящей возражений. Она сильно, до боли обняла Анатолия за шею и переспросила:

– Так кто я? Не слышу, повтори…

– Отпусти…

Анатолий безуспешно пытался высвободиться. Он боялся применять силу, от которой на женском теле в одночасье могли появиться синяки.

– Не слышу!.. – в женском голосе появилась наигранная требовательность.

– Кролик…

– Кто?!

– Ласточка…

– Уже ближе… Еще кто?

– Сердце мое… любовь моя.

– То-то же…

Силы стали покидать Светлану, она ослабила хватку и легла рядом с ним на спину, позволяя ему отдышаться.

В комнату через большое окно кухни и распахнутые двери залы заглядывало солнце. В его лучах было видно едва уловимое хаотичное движение пылинок, медленно опускающихся на красный палас в форме неправильного четырехугольника. Яркое, словно луч прожектора, сияние придавало убогой обстановке некую таинственность и позволяло почувствовать закономерную связь с тонким миром. Анатолий рассказывал, что после смерти родителей часто слышал скрип половиц и чьи-то шаги. По ночам брату отчетливо слышались голоса мужчин и женщин в этой половине дома. Конечно, возможно, это признаки белой горячки, но чтобы не испытывать судьбу, Анатолий в передний угол комнаты поставил икону, на то самое место, на котором она стояла при жизни родителей. Светлана невольно взглянула на нее и поправила плед, пряча под ним свою очаровательную наготу.

– Давай будем собираться.

Анатолий попытался встать. Но Светлана обхватила его за плечи и притянула вниз.

– Лежать…

– Ну, хватит дурачиться… Время скоро одиннадцать. А мне нужно еще на работе показаться, я все же какой – никакой начальник.

– Ладно, ладно будем собираться.