Фейк

– Что?! – щеки обжигает от смущения. – Д…да я бы… Никогда! Это же… – не хватает слов и кислорода. Но после фразы Алексы навязчивые мысли шепчут: интересно, какие на вкус ее губы? А что почувствуешь, если коснешься волос? Кожи…

– Успокойся, – смеется Алекса. – Я пошутила. Ложись и я расскажу почему сбегала из дома.

Даня поджимает губы и молча ложится на самый край кровати, рискуя свалиться. Между ними пропасть, но по неизвестным причинам у него обострены все чувства. Запах корицы становится удушающе сладким, ее дыхание запредельно громким.

– Я из тех детей, которые любят доказывать родителям свою независимость. В первый раз сбежала лет в четырнадцать. Отец тогда поднял на уши всю полицию, и к полуночи я была уже дома. А ведь всего лишь хотелось пожить пару дней у подруги. С тех пор мы не общаемся, – Алекса буравит потолок отсутствующим взглядом. – Потом были десятки неудавшихся попыток, прежде чем отец сдался. Даже в Москву к маме сбегала. Так что семья не станет меня искать. Они подумают, что у меня очередной бзик, к тому же после смерти отца, – она фыркает. – В последний раз я убегала примерно месяц назад. Жила у подписчицы почти неделю.

– Зачем ты это делаешь? – Даня зачарованно смотрит на сгруженные в углу спальни картины, перевернутые холстом к стене. Надо унести их отсюда.

Алекса пожимает плечами:

– Мой отец – сосредоточие власти. Диктатор во плоти. Был им… Иногда я шутила, что он – реинкарнация Гитлера, – шепчет она, и постепенно ее шепот перерастает в шипение. – Я должна была быть идеальной во всем. От прически до макияжа. На фотографиях и в жизни. Он желал мне добра, но не видел, что творит на самом деле. И я начинала задыхаться. Поэтому сбегала в самоволку. Благодаря этим моментам отдыха, или тому времени, когда я жила в Москве у мамы, не свихнулась окончательно. Порой я даже мобильный не брала с собой. Впрочем, как и в этот раз…