– Я тебя злю? – усмехнулся я, с трудом сдержав огненный вздох.
– Не ты! – поспешно возразил Нолан. Какой он все-таки наивный и искренний. Даже шуток не понимает. – Ты вообще какой-то особенный. Не такой, как все. Когда я встречал других волшебных господ, они давали понять, что я им в подметки не гожусь и вообще зря мешаюсь под ногами. А ты отнесся ко мне по-доброму. Не всем дудочникам из рода фейри повезло найти себе понимающего друга. Волшебного друга!
– Только тихо о том, что я волшебный! В замке меня и так побаиваются.
– Зачем ты здесь? Разве нет какой-то волшебной страны, где живут такие, как ты? Я слышал о целой Империи, но ты почему-то не там.
– Я опекаю королеву.
– Ей нужна опека? – он искренне изумился. – По-моему это от нее и ее темных духов надо оберегать других.
А он очень проницателен!
– И это я тоже делаю, – охотно кивнул я. – Королеву Серафину нужно защищать, как от других, так и от нее самой. Она сложная личность, но интересная.
– Как она тебя пленила? Призвала с помощью какого-то заклятия?
– Пленила? – я чуть не поранил его когтями, так был удивлен.
– Ну, да! Не стал же бы ты вертеться при местном убогом дворе, когда где-то есть целая волшебная Империя, если бы не был привязан здесь каким-то колдовством. Королева, насколько я успел заметить, колдунья. При чем очень могущественная.
– Ну, не такая могущественная, как ей бы хотелось.
– То есть ты можешь отсюда улетать на время, даже когда она тебя не отпускает?
– В любое время, а не только на время. Я свободен.
– Нет, – Нолан искренне изумился. – Ты чем-то с ней связан. Я не ошибаюсь в таких вещах.
– Только клятвой, – припомнил я. – Я как-то обещал, что помогу ей в случае опасности. И зря обещал! Никогда не следует проявлять великодушие раньше, чем наведешь справки. Оказалось, что Серафине опасность грозит вечно и абсолютно со всем сторон: и с моря, и с суши, и из лесов, и из дальних стран, и от ближайших соседей. В общем каждую минуту нужно быть настороже. Таким образом я и попался ей в услужение. Сам пообещал ее защищать! А защищать ее надо ежесекундно.
– Я могу освободить тебя от повинности, – почти радостно отозвался Нолан, по которому было видно, что ему в голову пришла какая-то остроумная затея.
– Каким же образом?
– Я могу сыграть так, чтобы королева в меня влюбилась.
– Примешь удар на себя? – я насмешливо хмыкнул.
– Я серьезно! Мне это под силу. Я могу играть так, чтобы возбуждать в людях светлые чувства, нежную любовь. Мне ничего не стоит заставить королеву полюбить меня. Лишь устрой мне возможность сыграть для нее наедине. Клянусь, что после этого она станет увлечена лишь мной и уже о тебе не вспомнит. Ты сможешь свободно улететь.
– Не вздумай! – предупредил его я, поняв, что он не шутит. – Она же сумасшедшая. Никогда не знаешь, что ей придет в голову. Заставит тебя сыграть так, чтобы наслать мор и голод на всех людей в собственном королевстве, а не сможешь, так отправит тебя на плаху.
– Но мои мелодии любви заставляют людей быть не в состоянии жить друг без друга, – робко возразил Нолан.
– Серафине вполне хватит твоей отсеченной головы, чтобы любоваться тобой всю жизнь. Она собирает головы своих врагов в арсенале, то ли бальзамирует их, то ли находит какой-то еще способ сделать их нетленными. В магии она тоже сильна. Так что не нарвись!
Проходя мимо арсенала, я сам порой слышал, как королева говорит с отсеченными головами, и если не бредил, то они ей отвечали. Хриплые натужные голоса доносились, как из загробного мира. Любопытно, почему она хранила эти головы именно в арсенале, а не в зачарованных клетках в своем зверинце. В арсеналах обычно хранят оружие, но у Серафины кроме алебард и секир там появились еще причудливые металлические флаконы, явно восточного происхождения. Изысканные сосуды с резьбой и арабесками словно прятали внутри джиннов или какие-то опасные взрывчатые вещества. Вероятно, если искусственно сохраненные в не тлеющем состоянии головы врагов станут чем-то опасны, то она может тут же уничтожить их какими-то химическими составами, от которых ломится арсенал. Кроме голов поверженных захватчиков Фаллота и заговорщиков, она сохраняла еще и головы тех, кто ей особенно понравился. Иногда она могла казнить кого-то лишь из симпатии к нему, чтобы сберечь его голову, как украшение.
– Все мужчины изменники, – любила повторять она, – их можно сделать верными лишь принудительно.
Таким образом, пока тело понравившегося ей парня гнило в могиле, она наслаждалась обладанием его головой. Под топор палача из-за смазливой внешности попали сыновья мелких дворян, трубадуры, фокусники, сказители, актеры из плавучих театров, причаливавших к берегам Фаллота. Когда она станет достаточно опытной колдуньей, чтобы защищать свое королевство сама без помощи дракона, то ее коллекция пополнится и моей головой. Нужно бежать от этой безумной! Пусть забирает Нолана. Добровольная жертва все-таки вызвалась сама. Я должен представить королеву и менестреля друг другу, и пусть остаются вместе. Но именно Нолана мне было жалко. У него пригожая голова, Серафина точно захочет снять ее с плеч, а он все-таки волшебное существо. Я чувствую с ним такую близость, как если бы он был моим родным братом.
– Она точно отправит тебя на плаху! – шепотом предупредил я, что б даже джинны, затаившиеся в стенах, не могли подслушать.
– Ну и пусть! – Нолан тоже вел себя как безумец. Отличная пара для сумасшедшей королевы.
– Ты рехнулся!
– Меня топором не убьешь. Люди уже пытались.
– Любопытно за что? Ты воровал?
– Нет, отшил королевскую дочь, которая была безобразна. Ей в лицо когда-то дохнул дракон.
Похоже, он говорил про Идейну. Мне тут же стало неловко. Я даже залился легким румянцем стыда. Ну, было дело! Я как-то не сдержался, дохнул огнем прямо в лицо принцессе, которая под предлогом свидания пыталась заманить меня в ловушку. Ей еще повезло. Другие девушки, которых я целовал, просто погибали от моего огня. Пламя легко перетекает с дыханием через мои губы в женские уста. И мои избранницы либо гибнут в огне сразу, либо мучаются какое-то время от внутренних ожогов. У них обычно выгорают все внутренности, и даже лучшие лекари, знахари и маги уже не могут их спасти. Так случилось с дочерью лунной феи и короля Луэллой. Она занемогла и превратилась в тлеющие мощи спустя неделю после нашего первого поцелуя. Вся магия ее матери ничего с этим поделать не смогла. Поэтому в последнее время я старался держаться как можно дальше от добропорядочных дев, которых жалко отправлять на тот свет своими ухаживаниями. Серафина не в счет. Если я и поцелую ее огнем, то так ей будет и надо. Сама нарвалась! За такой взрывной характер, как у нее, давно стоило казнить!
Перед Ноланом мне было стыдно. С Идейной согрешил я, а расплачиваться должен был он. Осталась бы Идейна красива и, вероятно, не стала бы вешаться на шею нищему менестрелю.
– Как ты уцелел? Сбежал, околдовав стражей своей музыкой? Или заиграл прямо на плахе, чтобы одурманить толпу и палача?
– Ни то, ни другое, – почти весело возразил он. – Хотя признаться, вначале у меня была такая мысль – использовать последнее желание, которое предоставляют приговоренным, для возможности сыграть. Но возможность высказать последнее желание почему-то не предоставили. И… топор всего лишь скользнул у меня по шее. Он не смог ее обрубить!
– Он напоролся на эти зазубрины у тебя на спине? – я провел по ним рукой и чуть не поранился сам.
– Нет, оказалось, что лезвием меня не поранить. Кожу ничем не разрежешь, кровь не идет. Ты можешь это проверить, если хочешь.
Я бы не решился его порезать, хотя можно было прямо сейчас выпустить когти и проверить. Но Нолан производил впечатление честного парня. Стоит поверить ему на слово. К тому же он и сам удивлялся тому, что с ним произошло.
– Меня отправили на костер, как колдуна. И тут не сработало! Я не горел! Пламя вообще не горячее, когда я касаюсь его. Представляешь?
В это я охотно верил. Ведь этим легко можно было объяснить то, почему рядом со мной Нолан не чувствовал опасности или нестерпимого жара.
– И что было потом?
– Король с позором выгнал меня из страны. В Ориании я теперь персона нон-грата.
– А утопить тебя там не пытались?
– Пытались. Тоже не вышло, – Нолан обреченно вздохнул. – Похоже, из этой жизни мне никак не уйти. Придется мыкаться в одиночестве и нужде веками.
– Как много тебе лет? – на вид он был юноша лет семнадцати, но для нашей волшебной расы внешний вид ничего не значит.
– Не знаю! – Нолан нахмурил лоб. – Не помню! – уточнил он. – Вообще не помню, сколько живу и скитаюсь по свету. Но больше столетия точно. Я вычислил это лишь потому, что люди, которые были молоды, когда принимали меня при своих дворах, уже давно состарились, умерли и покоятся в мавзолеях, а я все еще жив.
– И молод!
– Да? – он задумался так, будто не придавал этому значения. Интересно, он хоть в зеркало-то в своей жизни смотрелся?