Спи со мной. Пробуждение

– Представь: ты можешь уменьшить озоновую дыру, остановить глобальное потепление или запретить уничтожать животных ради меха, – продолжаю уговаривать я. – И для этого всего лишь нужно загадать джинну желание.

– И почему у меня ощущение, что я разговариваю не с дочерью, а с дьяволом, который убеждает заключить с ним договор, подписанный кровью? – вздыхает мама.

Я чувствую, что она почти сдалась.

– Соглашайся! В конце концов, нет никакой гарантии, что Зейн вообще откликнется на твой призыв.

– Ладно. – Она с неохотой берет протянутый перстень. – Надо следовать каким-то правилам вызова джинна? Соблюдать определенный ритуал?

Ее вопрос ставит меня в тупик. И впрямь, как загадать желание хозяину кольца, если его нет рядом физически? «О, всемогущий и всесильный, приказываю явиться на эту кухню и немедленно исполнить желание подчинившей тебя эко-активистки?». Или, может, так: «Услышь эту женщину, дитя Аллаха, предстань перед ней, ибо она владеет твоей душой, и спаси морских котиков от браконьеров?». Это даже звучит по-идиотски.

– Понятия не имею. – Пожимаю плечами, расписываясь в собственной беспомощности. – Наверное, необходимо сконцентрироваться на желании и все произойдет само собой.

Мама послушно закрывает глаза и поднимает перстень к потолку, будто демонстрируя высшим силам право приказывать джинну. Замираю. Ладони потеют от волнения. Что, если сработает? Неужели я увижу Зейна?

– Желаю, чтобы с сегодняшнего дня в Европе на законодательном уровне сортировали мусор жители каждого дома и каждый квартиры!

Подавляю смешок. Ох, мама, ты себе не изменяешь. Впрочем, это лучше, чем требовать силу джинна…

Мама оборачивается ко мне:

– Ну как?

Если я не ошибаюсь, после того, как человек озвучит желание, джинну нужно подтвердить, что он может его исполнить. Это значит, перед нами должно материализоваться что-то типа красной ковровой дорожки с гордо вышагивающим по ней Зейном. Разумеется, наряженным, как Гарри Стайлс на гала-концерте. Встав у фикуса, он обязан торжественно произнести «Будь по-твоему», щелкнуть пальцами и отделить пластик от органических отходов в мусорных ведрах всех без исключения европейцев, а затем поцеловать меня под умилительные вздохи зрителей и мамины аплодисменты.

Черта с два.

– Никак. – Неприятно признавать, но я облажалась. – Мой потрясающий план провалился.

– Погоди, – прерывает мама. – Желание могло исполниться! Надо посмотреть, пишут ли об этом в СМИ.

Схватив смартфон, она обновляет новостные ленты. Я наблюдаю за ней, догадываясь, что скоро энтузиазм на ее лице сменится разочарованием: не оттого, что не все сознательно подходят к сортировке мусора, а оттого, что она не смогла помочь мне. Я не хочу становиться свидетелем того, как из-за моей просьбы ее съедает вина, поэтому спешу заговорить первой:

– Зато теперь мы знаем, что звать Зейна таким образом бесполезно. – Демонстративно улыбаюсь. Тошно изображать притворный позитив, но я не хочу показывать, что расстроена. И еще – что мне страшно: вдруг мама права, и мне почудилось, что душа Зейна горит в кольце, а на самом деле она давно обратилась в песок или в пепел?

От утешений и жалости, которых я аккуратно избегаю с того дня, как вернулась из Испании, меня спасает зазвучавший из динамиков смартфона голос Мика Джаггера. Поднимаю бровь, увидев высветившееся на экране имя звонящего.

– Ли, я помню, что в последние месяцы ты не берешь заказы и организуешь только частные фотосессии, но сейчас ты не можешь сказать «нет», – выпаливает редактор.

С удивлением выслушиваю тираду. Забавно, но я скучала по этим спонтанным звонкам.

– Хочешь проверить?

– Не будь занудой! Есть работа. И интересная, и оплачивается отлично! – Редактор не дает вставить мне ни слова, говоря с таким воодушевлением, словно тут и обсуждать нечего. – Фотограф, которого мы наняли снимать Венецианский кинофестиваль, перестал выходить на связь, а потом объявился с извинениями: беременная невеста поставила ультиматум – или она, или постоянные съемки. Судя по тому, что он писал мне с Капри, а не из Венеции, от нас на открытии церемонии никого не будет. Ох уж эти итальянцы! Не предоставлю в номер эксклюзив – лишусь годовой премии. Ради всего, что было между нами, выручай, Ли!

– А что было между нами? – искренне недоумеваю я.

– Перечитай прошлые контракты с журналом и перепроверь историю банковских поступлений, – деловито поясняет она и, как ни в чем не бывало, вновь возвращается к теме разговора: – Давай, Ли, мне потребуется всего пять минут, чтобы перебронировать номер в отеле на Лидо[1 - Лидо – остров, отделяющий Венецианскую лагуну от Адриатики. Именно там ежегодно Венецианский кинофестиваль.] на твое имя и купить билет на утренний рейс до Венеции.

Обескураженно молчу. Творческий кризис, с которым я столкнулась зимой, прошел, но что-то во мне по-прежнему сопротивляется тому, чтобы жить, как раньше. Как будто ничего не произошло, а Зейна никогда не было в моей жизни. Возможно, следует перестать бояться и начать использовать возможности, которые идут в руки?

Почувствовав мои колебания, редактор добавляет:

– Теплые летние вечера, звезды мировой величины, вкусное итальянское вино – все это может стать твоим почти на две недели, если возьмешь заказ.

Мама сравнивала с дьяволом меня потому, что не знакома с моим редактором – вот кто умеет соблазнять профессионально, а люди, как известно, падки на сделки с лукавым.

– Отправляй всю информацию в мессенджер, – капитулирую я, завершая звонок.

Будем считать, что я только что продала душу за десять ночей в Венеции.

***

Я не впервые в этом городе, но, выходя утром из автобуса на Пьяцалле-Рома, вновь испытываю священный трепет: Венеция, пойманная на крючок Хемингуэя большая рыба[2 - Игра слов и образов, построенная на повести Хемингуэя «Старик и море» и на очертаниях Венеции, которые напоминают зацепившуюся за крючок рыбу.], сердце Адриатики, лабиринт, в котором легко потеряться не в каналах и в улицах – в остановившемся времени. Сколько снимков она подарила мне во время прогулок от постоянно пахнущего свежей рыбой рынка Риальто и исчезающей в шуме голубиных крыльев площади Сан-Марко до Святой Елены – обители парков и переулков, в которые не заходят туристы и где играют в футбол мальчишки, пока их матери развешивают сушиться белье между домами…

Венеция. Как бы мне хотелось разделить ее с тем, кого здесь нет, пройти вместе, держась за руки, от Академии изящных искусств, из окон которой видно базилику Сан-Джорджо-Маджоре, до маленького театра сразу за главной площадью, выпить кофе в ресторане на углу и вернуться после заката в отель, чтобы, скрывшись за тяжелыми портьерами с позолоченными вензелями, заняться любовью в комнате, где несколько веков назад соблазнял аристократок Казанова.

Венеция. Я иду по городу, нацеливая объектив камеры на мостовые, причалы, подмигивающих гондольеров, забитые в этот час вапоретто[3 - Морские трамвайчики, главный публичный транспорт Венеции.], разносящих спагетти в открытых кафе пожилых официантов. Внезапно в кадр попадает человек в скрывающей половину лица черной маскарадной маске. Странно, ведь на календаре конец августа, а не февраль – до карнавала еще полгода. Затвор щелкает, маска поворачивается на звук, смотрит на меня, улыбается, и я узнаю ямочки на щеках.

– Ян!

Последний раз мы виделись на рождественской ярмарке в декабре. С началом нового года я пропала в депрессии, а Ян – в работе над новыми треками. За прошедшие месяцы мы всего пару раз обменивались сообщениями, пока рутина и дела окончательно не поглотили обоих.

– Что ты тут делаешь? – Опускаю камеру и обнимаю его, а затем касаюсь маски. – Тебе идет роль таинственного незнакомца.

– В этом году организаторы решили разнообразить церемонию открытия кинофестиваля выступлениями музыкантов, а я никогда не был в Венеции, вот и решил немного пройтись по городу перед саундчеком. – До чего же обезоруживающая у него улыбка…

Я ненадолго задумываюсь и быстро спрашиваю, боясь передумать:

– Если хочешь, могу показать тебе пару мест, а потом вместе поедем на Лидо.

– Я весь твой, синьорина. – Ян склоняется в шутливом поклоне.

Усмехаюсь и приседаю в реверансе, подыгрывая ему, не обращая внимания на то, как резанули внутри эти слова – произнести их должен был другой мужчина. Интересно, когда перестанет болеть даже от случайно брошенной фразы, промелькнувшей вскользь мысли?

Мы покупаем мне вторую маску и, похожие на двух счастливых безумцев, чей карнавал уже начался, уходим дальше от Академии изящных искусств, туда, откуда не открывается вид на базилику Сан-Джорджо-Маджоре, направляемся к лодочной станции в квартале Каннареджо, поворачиваем в сторону Кастелло и поднимаемся на расположенную у моста Риальто террасу на крыше. Вместо кофе я заказываю безалкогольный мохито, надеясь, что на Лидо, в отличие от отелей в городе, дизайнеры придерживаются минимализма и избегают украшать окна портьерами с позолоченными вензелями.

– Сделаю пару кадров?

Ян хочет снять маску, но я жестом останавливаю его:

– Загадочный Ян Свенссена в Венеции. Поклонницы будут в восторге.

Ян смеется, но оставляет маску. Я навожу камеру.

Пальцы в каштановых прядях. Щелк. «Какая сосредоточенная…». Пойманный в мгновении смех. Щелк. Расстегнутая пуговица на рубашке. Щелк. Слегка наклоняюсь, пытаясь найти новый ракурс, и из выреза майки выскальзывает массивный перстень на кожаном шнурке. Я тут же прячу его обратно, но Ян успевает заметить кольцо.

– Это же рубин, верно? Красивое украшение. Почему не носишь на руке?