Сестренка в собственность, или Виновато фото

Да еще Таська оценила новую прическу, сказав, что сейчас это самый тренд, и всегда надо пробовать что-то новенькое.

После большой перемены мы сидели в кабинете в ожидании физика. Он, как всегда, задерживался, и ученики, зная эту его особенность, вяло подтягивались в класс. Меня поведение физика вполне устраивало, потому что давало возможность дочитать закачанную в телефон книгу. Я полностью погрузилась в переживания главного героя, как вдруг прямо на экран шлепнулся огромный мерзкий паук. Распластал отвратительные волосатые лапки по желтой странице и желейно затрясся. Я взвизгнула и закрыла лицо ладонями.

О моей арахнофобии в классе не знал, наверное, только совсем не интересующийся людьми человек. И только ленивый не использовал мою боязнь для гадких шуток. Но это осталось в прошлом, мы ж не дети! Ан нет, кому-то и сегодня приспичило поглумиться.

Я продолжала сидеть зажмурившись. У меня такая тактика выработалась: когда мне страшно, я стараюсь не смотреть на эту гадость, а жду, пока кто-нибудь милосердный, вроде Таськи, избавит меня от напасти. Но подруга моя, как назло, застряла где-то за пределами кабинета, и надеяться мне было не на кого. А поскольку однокласснички мои – народ не самый дружелюбный, то оставаться мне впотьмах еще долго.

Несмотря на все мои усилия оставаться спокойной, внутри все сжалось, во рту пересохло, и я уже готова была броситься вон из класса, как вдруг услышала возню сбоку от себя и осторожно приоткрыла левый глаз. В проходе между партами растянулся Женька Саур, из-за своей странной фамилии прозванный Сауроном, и, как оказалось, не зря. Он самый злобный и доставучий парень в нашем классе. С легкими признаками дебильности и быдловатости. И вот сейчас он валялся на полу, а через него перешагивал Вербицкий с невозмутимо-каменным спокойствием на лице. Открыв оба глаза, я обнаружила, что паука на парте нет, и облегченно выдохнула.

– Макс, ты чего? – возмущенно завопил Саурон, пятясь на четвереньках, как енот в норе.

– Пройти мешаешь, – процедил Вербицкий и швырнул свой рюкзак на парту аккурат позади меня.

Наконец явился физик, следом просочилась незамеченная им Таська. Все заняли свои места и зашуршали учебниками.

– Внимание! – Неожиданно из громкоговорителя разнесся вопль директрисы.

Хлебом ее не корми, дай поорать. Мне так и представляется, как, накричавшись досыта, она выходит из школы после рабочего дня и ни слова не произносит – копит силы. И папка у нее есть специальная. «Поводы для крика» называется.

– Обращаюсь к учителям и ученикам нашей школы! – басила она. – Чрезвычайное происшествие! Сегодня поступила информация о том, что пропали две ученицы десятого «б» класса нашей школы: Сергеенкова Дарья и Ковальчук Марина. Сейчас девочки находятся в розыске. Убедительная просьба: всех, кто что-либо знает об их местонахождении, оказать содействие полиции. И, дорогие дети, – голос приобрел непривычную слащавость: – Соблюдайте осторожность, не вступайте в разговоры с незнакомцами.

Громкоговоритель зашипел и отключился.

– Что за девки? Знаешь их? – обратилась я к Таське: подруга моя всегда в курсе событий.

– Ага, – Таська торопливо вытаскивала тетрадки из сумки, – это две готоподобные курицы. У одной ноздря проколота, другая черные круги вокруг глаз малюет.

Я смутно припомнила тех девчонок. Таська швырнула учебник на стол, застегнула сумку и мотнула головой назад, где сидел Вербицкий:

– Во, такому самые подружки!

Непроизвольно мой взгляд скользнул за ее кивком и столкнулся со взглядом Макса. Отчего-то мне стало неловко. Я почувствовала, как щеки заливает краска, и быстро отвернулась. Неприлично говорить про человека гадости, особенно если он сидит у тебя за спиной и все слышит.

Но Таська уже оседлала своего любимого конька, придвинулась ко мне и жарко зашептала на ухо.

– Я как-то слышала, родаки между собой болтали, что папаша его теперь большая шишка в ФСБ. Так что, если этот решит кого-нибудь на тот свет отправить, то ему точно ничего не будет! – Таська захихикала. – С такого станется!

– Почему ты так думаешь?

– А ты что, не помнишь, как он Кисличенко уделал? – Таська вытаращила глаза: – И папаша его отмазал?

Я кивнула: то была давняя неприятная история.

– Но, по-моему, с тех пор ни с кем конфликтов у него и не было, – вяло возразила я.

– Да? – Таська даже повысила голос, и мне пришлось ткнуть ее в бок. – А то, что он с фингалами на морде ходит, тебя не смущает? – Ее злорадный шепот так и сочился ехидством.

– Ну мало ли, – я пожала плечами, – всякое бывает.

– Бывает, – согласилась Таська. – Может быть, сам папаша его и лупит. Я не удивлюсь.

– Да с чего ты взяла? – Мне уже стало как-то неприятно: зачем придумывать про человека неизвестно что, непонятно на каком основании?

– Да с того, что его даже родная мать бросила!

– Таська! – Теперь уже она одернула меня, чтоб я не возмущалась вслух. – Что ты такое говоришь?

– Говорю, что слышала! А ты со своими танцами вообще не замечаешь, что у тебя под носом делается! – отрезала она, насупилась и переключила свое внимание на доску, на которой уже была начерчена таблица внушительных размеров.

А я, впечатленная ее словами, снова обернулась. Но Вербицкий этого не заметил. Он сидел, склонившись над партой, и сосредоточенно записывал в тетрадь формулы.

Уроки закончились, и мы спустились вниз. Там, снимая свой плащ с вешалки, я была вынуждена наблюдать сквозь прутья решетки, отделяющие гардероб от основного холла, душераздирающую картину. Егор Кисличенко, безучастно подпирающий одну из колонн, вдруг встрепенулся, выдернул таблетки наушников из ушей и подался навстречу спускавшейся по лестнице Японке. И рука об руку, мило улыбаясь, они покинули школу.

Я сделала вид, что мне на них фиолетово, но рукава плаща предательски путались и раздражали меня. Психанув, я перекинула его через ремень сумки.

– Пойти с тобой? – Таськины кошачьи глаза выражали сочувствие, смешанное с любопытством: интересно же понаблюдать, как я отреагирую на подобное предательство!

Я покачала головой. Не хочу жалости, пусть даже и от лучшей подруги.

– Тогда я побежала, – обрадовалась она, – мне еще деньги за билеты надо завезти одному человечку. – Она чмокнула воздух и растворилась.

А я побрела по березовой аллее, цепляя носками туфель желтые листья. Из уличного кафе доносился запах шашлыка, напоминая о лете, но прохладный ветерок не позволял забыть, что уже наступила осень.

– Лерка!

Я оглянулась. Меня настигал Макс Вербицкий. В черной толстовке, которая заменяла ему школьную форму, черных брюках с карманами на коленях и тяжелых черных кроссовках. После всего, что мне наговорила Таська, я смотрела на него каким-то другим взглядом. И внезапно он показался мне Лунным медведем. Такое название гималайского медведя, черного, с белым треугольником на груди, запало мне в душу неожиданно, но показалось чрезвычайно красивым.

В прошлом году я сильно простудилась и провалялась дома дней десять, не меньше. И когда я уже почти выздоровела, как назло отключили Интернет. Это было ужасно – ни тебе в соцсетях посидеть, ни киношку посмотреть. Маясь от безделья, я наткнулась на мамину свежекупленную книгу. Она пахла типографской краской и издала довольное похрустывание, когда я впервые открыла ее. Я начала читать и неожиданно увлеклась. Это была этакая смесь мистики, психоанализа и сказок.

И вот в одной сказке я прочла о лунном медведе, которого приручала маленькая японская женщина. Непросто далось ей доверие свирепого зверя, но ее настойчивость и желание оказались сильнее.

Макс как раз и показался мне лунным медведем. Таким же большим, мрачным и опасным. Из школьной программы и научно-популярных телепередач я усвоила, что медведь – животное непредсказуемое и свирепое. Точь-в-точь репутация Вербицкого. И внешность у него соответствующая. Для полного совпадения не хватало только белого треугольника на груди.

Странно, что до меня никто не заметил сходства, и Макс не носит кличку Гризли, или Гималайский, или что-нибудь подобное. Хотя окрестить его в нашей школе вряд ли кто осмелится. Гор однажды попытался, так теперь они друг друга пятый год обходят стороной. Во избежание.

В шестом классе – Вербицкий тогда только поступил к нам – Егор имел неосторожность обозвать его шепелявым – Макс чуть присвистывает на шипящих. И хотя Макс был на голову меньше Кисличенко, разнять их смогли только с помощью Остапчука и нашего дворника. Вербицкий, как разъяренный бультерьер, вцепился в своего противника, и даже выбитый зуб не отменил его тактику. Весь класс, помню, ходил смотреть на место происшествия, пока уборщица в спешном порядке не замыла кровавые плевки на полу.

Егор недели три с сотрясением мозга в больнице пролежал, а дело Вербицкого отец приходил улаживать. Говорили, что он фээсбэшник со связями, поэтому Максу все сошло с рук.

Но Гор на этом не успокоился. Вместе с группой поддержки, а это не меньше половины класса, он подкараулил Вербицкого за школой. Жаждал мести и удовлетворения. Рассказывали, что Вербицкий даже не стал дожидаться условий поединка. В его руке мгновенно нарисовался выкидной нож. Хотя некоторые утверждали, что это была заточка или что-то подобное. В общем, схватка не состоялась – Кисличенко капитулировал под предлогом невменяемости противника.

С тех пор эти двое друг друга в упор не замечают, а одноклассники предпочитают общество жизнерадостного Гора и, отдавая дань уважения непримиримой хватке Вербицкого, стараются держаться от него самого подальше.

Макс поравнялся со мной. Слава богу, знакомых вокруг не наблюдалось, значит, никто не заметит меня в его обществе.

– Домой идешь?

Я кивнула.