Демьян просто ухмыляется, но впечатление такое, словно он уже глубоко внутри, трахает, выбивая остатки разума.
– Нравится? – интересуется с насмешкой.
Кровь приливает к животу, пульсирует мощными толчками.
– Неплохо, – говорю глухо.
Он отстраняется, поднимается с постели.
– Валяй, отдыхай.
– Ты передумал?
– А ты не рада?
Густо краснею, но глаза не прячу. Как тут отвернуться, если я в нем тону будто в омуте.
– Рада, – еле шевелю губами.
– Ну так наслаждайся.
– Не верится.
– Наслаждайся, пока можешь.
– А потом?
– Я разберусь с делами и займусь тобой.
– Займешься?
– Вплотную.
От этого короткого слова меня прошибает ледяной пот.
Демьян направляется к выходу. Оглядываюсь, теряюсь в черноте. Паника накатывает моментально, лишает привычных ориентиров, выбивает почву.
– Стой, – не выдерживаю. – Ты что… уйдешь?
Он останавливается на пороге.
– Бросишь меня одну? Здесь?
Черные стены. Черный потолок. Черные простыни. Одеяло, подушки, покрывало. Все черное. Все абсолютно. Помыслы. Желания. Исключения отсутствуют.
– Страшно, – шепчу.
Демьян оборачивается. Улыбается. Странно, смазано, как-то криво.
– Я хочу домой, – бормочу жалобно.
Чувствую себя ребенком, потерявшимся в темноте.
– Ты дома, – произносит он.
И все-таки уходит.
Я вздрагиваю в такт его шагам. Ничего не могу с этим поделать. Вслушиваюсь в тяжелую поступь, удаляющуюся с каждым прошедшим мгновением.
Открываются и закрываются замки, хлопает дверь.
Он вообще ушел? Из дома?
Я медленно сползаю с кровати, нерешительно двигаюсь вперед, выскальзываю в коридор, осматриваю коридор и зал. Демьяна нигде нет.
Я толкаю входную дверь. На всякий случай. Понимаю, что закрыто, но все же хочу испытать удачу. Некоторое время стою, прижавшись лбом к деревянной поверхности, после возвращаюсь обратно. Не отваживаюсь выключить свет.
Я опускаюсь на кровать, сворачиваюсь в клубочек, кутаюсь в простыню. Долго метаюсь из стороны в сторону, перекатываюсь с боку на бок, ворочаюсь.
Я все же встаю, щелкаю выключателем. Хотя есть ли в этом смысл, если вокруг и без того клубится чернота?
Вздрагиваю от каждого шороха, опять укладываюсь, комкаю простыни, сжимаюсь в позе эмбриона. Черный интерьер безумно давит на меня. Ощущение, будто лежу под металлическим прессом, задыхаюсь.
Я сама не замечаю, как отключаюсь, когда проваливаюсь в сон. Мне ничего не снится, в воображении не возникает никаких картин. Лишь тьма.
?
Я просыпаюсь от чудовищной головной боли. Затылок налит свинцом, виски ломит, голова раскалывается на части, кажется, будто внутри копошатся насекомые.
Я прикладываю ладонь ко лбу. Наощупь кожа ледяная и влажная. Меня до сих пор потряхивает от нервного перенапряжения.
Тошнота подкатывает к горлу. Открываю глаза, лежу в темноте.
Что-то нарушает тишину. Шум воды? Легкий стук. Другие звуки, которые не так просто расшифровать.
Демьян вернулся? Или кто-нибудь другой пришел?
Я заставляю себя подняться, обматываюсь все тем же полотенцем, неровной походкой направляюсь к выходу.
Неужели он не даст мне совсем никакой одежды? Никакой обуви? Мне нужно хотя бы нижнее белье, в таком виде я чувствую себя очень неуютно.
Я иду на звук, оказываюсь на кухне, замираю в дверном проеме. Демьян стоит спиной ко мне, возле плиты. На нем черные спортивные штаны, больше ничего.
Почему я раньше не обращала внимания на его маниакальную тягу к этому цвету? Он ведь и правда носил вещи исключительно темных оттенков. Наверное, все настолько гармонично вписывалось в образ, что не возникало ни малейшего диссонанса.
Черный – действительно его цвет. Трудно представить человека, которому такой выбор пойдет больше.
Но очень скоро я забываю о странных цветовых предпочтениях и даже об ужасной головной боли. Мой взгляд прикован к бугристым мышцам, к завораживающей игре железных канатов под гладкой, смуглой кожей. Хочется прикоснуться к нему, провести ладонью вдоль позвоночника, опуститься чуть ниже, ощутить жар, исходящий от него, обжечься.