Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2

Если говорить об удовлетворении национальных чаяний украинской интеллигенции, то они видели границу еще западнее. Украинцы связывали понятие своей границы на западе Украины с «линией Керзона», а новая граница проходила восточнее ее.

Таким образом, обвинения Советского Союза, что он оккупировал территорию Польши, не совсем верны. Наши войска заняли территорию, которая исторически и по своему составу населения этнически относилась к Украине. Все сельское население за небольшим исключением было украинским.

Это было для меня самое лучшее и самое счастливое время. Мы праздновали воссоединение украинских и белорусских земель в едином Советском государстве. У людей было праздничное настроение, мы проводили совещания, конференции, съезды – развернулась бурная политическая деятельность. Большой был подъем на Украине и особенно торжественно восприняла воссоединение западных областей украинская интеллигенция.

В то время я, как секретарь Центрального Комитета КП(б)У, практически переселился во Львов и занимался работой в западных областях. В Киеве появлялся редко.

Мы пригласили представителей украинской интеллигенции, главным образом писателей, приехать во Львов, с тем чтобы наладить работу с интеллигенцией во Львове. Львов стал центром западных областей Украины, и все совещания по вновь присоединившимся областям Украины проводились во Львове. Во Львове осталось много польского населения и польской интеллигенции. В том числе та часть интеллигенции, которая под ударами немцев, отступая на восток, пришла во Львов. С отступавшими поляками пришла и Ванда Львовна Василевская[161 - ВАСИЛЕВСКАЯ Ванда Львовна (1905–1964) – польская и советская писательница, общественный деятель, дочь Леона ВАСИЛЕВСКОГО. С 1939 г. жила в СССР. Трилогия «Песнь над водами» (1940–1951) о жизни довоенной и послевоенной Польши. Повесть «Радуга» (1942) о мужестве советских людей в годы Отечественной войны. Трижды лауреат Государственных премий (1943, 1946, 1952). В годы Великой Отечественной войны была полковым комиссаром, а потом полковником Красной Армии, работала агитатором Главного политического управления, редактором газеты «За Радяньску Украину», в 1943–1945 гг. главным редактором газеты «Свободная Польша», была председателем Союза польских патриотов в СССР.].

Разные поляки были тогда во Львове. И разное было их отношение к нашей стране. Нам было нелегко. Факт оставался фактом – нами был подписан договор с Риббентропом. Завертелась машина пропаганды против Советского Союза, главным обвинением было, что мы, коммунистическая партия, пошли на сговор с фашистами.

Трудно было, очень трудно было отвечать на, казалось бы, очень легкий вопрос. Трудности заключались не в сути дела, а в форме. Потому что, по сути дела, ничего не могло быть общего у коммунистической партии с фашистами и, следовательно, по существу, никакого договора не могло быть, но формально этот договор был, и им определялась новая граница. Все это стало достоянием общественности, когда была разгромлена Германия и немецкие архивы попали в руки американцев.

Основная трудность заключалась в том, что мы не могли сказать о том, что это был маневр, что другого выхода у нас не было. Мы вынуждены были пойти на это, по вине той же Польши, по вине той же французской буржуазии, по вине буржуазной Великобритании, которые не хотели объединить усилия с Советским Союзом против фашистской Германии. Этого мы сказать не могли полякам, это мы даже у себя на Украине не могли сказать.

Однако не только эти трудности возникли во Львове. Поляки особенно остро переживали, что они лишились государственности, Польша оккупирована, Варшава разгромлена. Но мы опять не могли говорить полным голосом, не могли занять позицию, вытекающую из нашего миропонимания, из нашей идеологии. Открытую пропаганду против Гитлера, против гитлеровской политики, против немецких и итальянских фашистов мы вели до заключения договора. А теперь не могли ничего сказать, потому что они стали нашими союзниками. Я бы сказал, сложилось буквально трагическое положение для наших пропагандистов.

В то время в украинской партийной среде поляков почти не было. А если и были, то они не занимали какого-нибудь видного положения в партии. Всех таких людей уничтожил Сталин.

Когда я приехал во Львов, мне сказали, что есть такая писательница Ванда Львовна Василевская – человек решительный, реально оценивает обстановку и на нее можно положиться. Меня заверили, что она нас поймет и пойдет вместе с нами.

Она должна была вот-вот прибыть во Львов. Я ждал Ванду Львовну, чтобы вместе с ней начать работу по организации польской интеллигенции во Львове. Мы хотели удержать их от антисоветской деятельности, сделать нашими союзниками в борьбе за нормализацию условий жизни. В других районах Западной Украины, заселенных украинцами, мы опирались на украинцев и в поляках не нуждались. Положение осложнялось еще и тем, что западные украинцы были очень настроены против поляков, которые были господствующей нацией и вели неразумную политику притеснения украинского населения. Настроение, особенно среди украинской интеллигенции, было антипольским.

Мы не хотели усиления раздоров. Так уж сложилось исторически: много веков Польша и украинцы воевали между собой. Всем известны времена Богдана Хмельницкого, который вел активно войну против поляков. Потом под его руководством Украина вошла в состав Российского государства.

Наконец появилась Ванда Львовна. С ней мы легко договорились по всем вопросам. Она поняла наши объяснения, в каких условиях был заключен договор с немцами и почему мы двинули свои войска в восточные районы Польши.

Относительно договора говорил с ней не я, а приехавшие со мной украинские писатели, главным образом Корнейчук и Микола Платонович Бажан. Эти люди были наиболее активны и близки мне. Через них я делал установки по нашей пропаганде и нашей политике среди польского творческого актива, который стал группироваться вокруг нас.

Ванда Львовна и сама, как писательница, с большой симпатией относилась и к белорусской, и украинской бедноте. Это отражено в ее литературных произведениях. Она сидела в польской тюрьме за защиту прав западных украинцев и белоруссов. Ее книги я и сейчас вспоминаю с удовольствием.

Я сейчас фамилии других польских товарищей в памяти не удержал, в то время к нам пришла одна Ванда Львовна, позднее появились и другие, бежавшие из Варшавы польские интеллигенты. К нам они относились по-разному, некоторые довольно недружелюбно, а некоторые откровенно пьянствовали. Ванда Львовна же сразу включилась в работу и быстро стала вожаком польской интеллигенции во Львове.

Хотя Коммунистическая партия Польши и была распущена Коминтерном, но низовые партийные организации работали. Может быть, они не были извещены, а может быть, просто игнорировали этот роспуск. Гомулка много позже мне рассказывал, что он работал в то время в Драгобыче и считал себя членом партии. Я не знаю, в каком составе там была партийная организация и была ли вообще. Наверное, отдельные лица считали себя коммунистами, и такие, как Гомулка, были. Завадский, который стал председателем Государственного совета в Польше, рассказывал, что он сидел в Драгобычской тюрьме как коммунист. Среди коммунистов, членов бывшей Польской компартии, было много и рабочих, и интеллигенции. Они хотели вступить в партию, но об этом не было и речи.

Там была еще Коммунистическая партия Захидной Украины, то есть Западной Украины, которой руководил Центральный Комитет КП(б)У из Киева. Бывших ее членов нам разрешили принимать в партию в индивидуальном порядке. Мы кое-кого принимали и не могли их не принимать, потому что мы видели, что это честные люди, которые представили нам доказательства своей работы в подполье. Они нам были нужны. Они лучше знали местные условия. Таким образом, мы приступили к созданию партийной организации.

Как удар обухом по голове прозвучала для меня весть, что нашими чекистами убит муж Василевской. То было случайное убийство, как мне честно признались. Но я очень огорчился. Он был пэпээсовец, сам из рабочих, хотя и менее активный, чем его супруга. Тут же возник вопрос: как это отразится на отношении Василевской к нам? Не подумает ли она, что мы устранили его по каким-то политическим соображениям? Мало ли что может прийти в голову человеку при такой трагедии. И я сказал своим украинцам Бажану и Корнейчуку: разъясните Ванде Львовне по-честному, как все произошло, ничего не скрывая.

А произошло вот что. Чекисты хотели арестовать какого-то жильца в доме, где жила Василевская во Львове, но этажом выше, и спутали квартиру. Постучались случайно в другую. Муж Василевской открыл дверь и тут же был застрелен. Я потом спрашивал: «Зачем же был произведен выстрел? Ну, произошла ошибка, постучали не в ту дверь, но человек ведь ее открыл, с ним можно было объясниться?» Отвечали, что чекистам показалось, что открывавший дверь был вооружен и сам намеревался стрелять. Конечно, это трусливый акт. Никакого оружия у него не имелось, стрелять он, следовательно, не мог. Убили человека, и все…

Мы правдиво рассказали об этом Ванде Львовне и просили правильно нас понять. Василевская поверила, что здесь не было злого умысла, и, не снижая активности, продолжала работать в дружественном к нам направлении. У меня сохранялись с нею наилучшие отношения на протяжении всей ее жизни.

Не скрою, не все встречи с поляками во Львове носили радостный характер. Очень трудно им было понять нашу политику, в результате которой они лишились государственности и потеряли родной для себя Львов, где польская интеллигенция занимала все ведущие позиции. Поляки господствовали везде: в коммунальном хозяйстве, в университете, техникумах, школах. Одним словом, все главные командные позиции во Львове были исключительно в руках поляков. Поэтому когда мы соприкоснулись с организацией служб городского хозяйства, то мы имели дело с польской администрацией. Во Львове и рабочими главным образом были поляки. Поляки даже на черные работы не допускали украинцев. Украинцы нам говорили:

– Нас даже не принимали на работу по мощению улиц во Львове.

Если поляки и не высказывались против нас, таили свое недовольство сложившимся положением, то по глазам можно было прочесть, о чем они думают, печать траура лежала на их лицах.

Печальные эпизоды остались у меня в памяти.

Запомнился случай с польской оперной певицей Вандой Бандровской[162 - БАНДРОВСКА-ТУРСКА Эва (1899–1979) – польская певица, выступавшая в 1918–1960 гг. на сцене оперы и в концертах, профессор Краковской и Варшавской консерваторий.]. Ванда Бандровская, довольно известная среди оперных артистов, оказалась во Львове. Наши за ней стали ухаживать, предложили ей на выбор работу в Оперном театре, Киевском или Одесском. Пока мы вели с ней переговоры, она поддалась влиянию немецких агентов, которых было полно во Львове. Тогда было достигнуто соглашение об обмене людьми, которые оказались на территории, оккупированной нашими и немецкими войсками. Украинцы могли вернуться в зону, занятую советскими войсками, и, наоборот, поляки из Львова и других восточных районов бывшей Польши могли бы возвратиться в Польшу.

Немцы прислали своих людей, они вели агитацию за возвращение беженцев. Генерал Серов тогда работал во Львове. Он пришел ко мне огорченный и говорит:

– Знаете, Никита Сергеевич, Ванда Бандровская уже в Кракове, она перешла границу по фальшивым документам. Немцы передали по радио, что Ванда Бандровская прибыла в Краков и выступила перед офицерами немецкой армии.

Списки возвращавшихся согласовывались с нашими людьми, с чекистами, и Ванды Бандровской в них не было, но она ушла. Тогда это было нетрудно – тысячи людей уходили и приходили, проверка велась поверхностно.

Такое отношение польского интеллигента к немцам, врагам польского народа, вызвало у меня и сожаление, и возмущение, но ничего не сделаешь.

Я тогда выслушивал и более горькие сообщения того же Серова. Он меня информировал, что идет регистрация, стоят огромные очереди желающих выехать на территорию Польши, занятую немецкими войсками, очередь в большинстве из беженцев с западных территорий, евреев. Они стоят и умоляют, чтобы их включили в списки, чтобы они могли вернуться в оккупированные немцами районы. Дают взятки гестаповцам.

Несчастный еврей, который имел в Варшаве или еще где-то на западе домик или портняжную мастерскую, ремесленник, отдает гестаповцам последние остатки, которые он взял при отступлении. Те делают ему одолжение – вносят его в списки, и он еще благодарит за то, что его внесли в списки. Эти люди шли на верную гибель. Немцы их уничтожили, как уничтожили евреев на территории Германии. Но мы ничего не могли сделать. Мы не могли вести правдивую пропаганду, связанную договором Риббентропа – Молотова, но самое ужасное, что эти люди нас бы и не слушали, они были одержимы одним желанием вернуться, вернуться к своему очагу, вернуться домой. Они не задумывались, что этот дом станет для них могилой, что возвращение домой обрекало их на верную смерть. Видимо, все эти несчастные погибли.

Никаких жертв во Львове среди советских людей в результате какого-либо сопротивления поляков не было, если не считать случая, когда погиб корреспондент какой-то газеты в результате паники. Он проснулся ночью, услышал шум на улице, открыл окно, свесил голову, чтобы разобраться, в чем там дело, и был убит нашими же людьми по недоразумению. Советские охранники посчитали, что он, возможно, снайпер, выбирающий цель. Вооруженная борьба развернулась позже, но и ту начали не поляки, а украинские националисты-бандеровцы.

Степан Бандера[163 - БАНДЕРА Степан Андреевич (род. в 1908 г., убит советским агентом в Мюнхене в 1959 г.) происходил из села Старый Угрынов Станиславского воеводства. Обучался в Стрыйской гимназии, с 1920-х гг. стал членом войсковой группы бывшего петлюровского полковника КОНОВАЛЬЦА Е.; с 1929 г. член Организации украинских националистов. Далее учился в львовском Политехническом институте. С 1933 г. председатель ОУН на западноукраинских землях, участвовал в террористических покушениях на польских государственных деятелей, сидел в польской тюрьме, был освобожден в 1939 г. во время германо-польской войны, после 1941 г. руководил антисоветской деятельностью Украинской повстанческой армии на временно оккупированной фашистами территории Украины, зимой 1945 г. перебрался в Германию и руководил оттуда той же деятельностью, находясь до конца жизни в ФРГ и выступая под псевдонимом Стефан Поппель.], сын священника из западноукраинского города Станислава, в то время был студентом Политехнического института и входил в террористическую украинскую организацию, которая осуществляла террор против польских властей. Он стоял на позициях независимой, самостоятельной Украины. То была одновременно и антипольская, и антисоветская организация. Бандеру судили за покушение на польского министра и приговорили к тюремному заключению. Наши и немецкие войска выпустили многих заключенных на свободу, и Бандера вернулся к прежней деятельности, теперь уже антисоветской, впоследствии при содействии немцев. Его люди причинили нам много вреда и горя, мы понесли много жертв в борьбе с бандеровцами.

После смерти мужа Василевская спустя некоторое время подружилась с Корнейчуком[164 - КОРНЕЙЧУК Александр Евдокимович (1905–1972) – украинский драматург и государственный деятель. Пьесы «Гибель эскадры» (1933), «Платон Кречет» (1934), «В степях Украины» (1939), «Фронт» (1942), «Макар Дубрава» (1948), «Память сердца» (1969). Лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1960) и Государственных премий (1941, 1942, 1943, 1949, 1951). Герой Социалистического Труда (1967).], и они стали вести совместную жизнь. Корнейчук порвал со своей прежней женой, сестрой известного украинского писателя Натана Рыбака[165 - РЫБАК Натан Самуилович (1913–1978). Украинский писатель. Романы: «Ошибка Оноре де Бальзака» (1940), «Переяславская Рада» (1948–1953), «Пора надежд и свершений» (1960–1965). Лауреат Государственной премии (1950).], его ближайшего друга. Получилась семейная трагедия в квадрате. Василевская же крепко приковалась к Корнейчуку цепью любви, и эта связь оказалась более прочной и неизменной. Еще одним пришельцем к нам с «той стороны» был Гомулка[166 - ГОМУЛКА Владислав (Веслав) (1905–1982) – член компартии Польши с 1926 г., в 1932–1934 гг. и 1936–1939 гг. политзаключенный в Польше, с 1942 г. член ЦК Польской рабочей партии, в 1943–1948 гг. генеральный секретарь ЦК. В 1948 г. компартия Польши объединилась с соцпартией, образовав Польскую Объединенную рабочую партию (ПОРП), ее возглавил Болеслав БЕРУТ. Гомулка сохранил за собой пост вице-премьера, который он занимал, по совместительству, с 1945 г. В 1949 г. его арестовали. В ряде источников утверждается, что Гомулка находился не в тюрьме, а под «домашним арестом», но не у себя дома, а в резиденции, принадлежавшей органам госбезопасности и в комнате вместе с другими арестованными, т. е., по сути, в тюрьме. В конце 1949 г. Гомулку и его политических единомышленников Марианна СПЫХАЛЬСКОГО, Зенона КЛИШКО и Игнацы ЛОГА-СОВИНСКОГО исключили из ЦК Польской Объединенной рабочей партии (ПОРП), а затем арестовали, но не всех сразу. Гомулку задержали в 1951 г. после «Открытого процесса», на котором Марианн Спыхальский дал против него некие показания. Гомулка три года содержался в помещении, принадлежащем органам госбезопасности. Его освободили после смерти СТАЛИНА, предположительно в конце сентября 1954 г. или начале 1955 г. Об освобождении Гомулки официально сообщили только в апреле 1956 г., когда после смерти Болеслава Берута первым секретарем ЦК ПОРП избрали Эдварда ОХАБА. В своей речи Охаб заявил, что Гомулка ошибался, но арестовали его незаконно. После этого Гомулку и его сторонников восстановили в партии. В 1956–1970 гг. он первый секретарь ЦК ПОРП.], он не переходил демаркационную линию, а работал в Дрогобыче. Оттуда его мобилизовали в Киев, где он трудился на строительстве железнодорожного тоннеля под Днепром. Там же работали и другие вольнонаемные поляки, если понимать тут это слово в том смысле, что не их вольно наняли, а их волю наняли. Впрочем, там же работали и украинцы, все на общих основаниях и с единой оплатой, без какой-либо дискриминации в отношении денег.

Перед войной Сталин выдвинул задачу: построить более надежную, устойчивую к бомбежке железнодорожную переправу через Днепр. Для этого было решено построить два тоннеля: один – южнее Киева, а другой – севернее. Он считал, что эта железная дорога не будет разрушена в случае войны с немцами.

Гомулка, когда много позже рассказывал мне об этом периоде своей жизни, шутил, не жаловался.

22 июня 1941 года грянула война.

Что такое эвакуация в то время? Вообразить невозможно. Нужно было видеть своими глазами условия эвакуации: из Западной Украины спасался кто как может, это было бегство. Наступление немцев развивалось активно, и Львов с первых дней войны находился под непрерывными ударами немецкой авиации. В особенно тяжелом положении оказались семьи военнослужащих, наших генералов и офицеров. Оттуда бежали кто как мог.

Местные жители в массе своей не эвакуировались ни из Львова, ни из других городов Западной Украины. Они поддались националистической пропаганде и, несмотря на всю нашу агитацию, митинги и разъяснения, занимали враждебные позиции. С нами отступало какое-то количество людей, но это были единицы, а не массовая эвакуация.

В 1941 и 1942 годах у нас не возникало особых вопросов, связанных с Польшей. Не до того нам было. Только в переломном для хода войны в начале 1943 года у нас стали думать по-настоящему об использовании польских воинских частей на советско-германском фронте.

Правда, первая, неудачная попытка сформирования польских частей под командованием польского генерала Андерса[167 - АНДЕРС Владислав (1892–1970) – польский генерал. Во время Первой мировой войны служил в русской армии, затем в польской. Участник польско-советской войны 1920 г. В момент нападения Германии на Польшу в 1939 г. командовал кавалерийской бригадой. Сдался в плен Красной Армии и был заключен в лагерь. После нападения немцев на СССР в 1941 г. его освободили, и он сформировал польскую армию, но отказался воевать на советско-германском фронте. В 1942 г. со своими войсками через Иран перешел в Египет, где воевал в составе британских экспедиционных сил в Африке. Затем жил в Англии.] была сделана раньше, в 1942 году. Он, кажется, командовал кавалерией в Польше и оказался у нас в плену. Когда из поляков, находившихся в Советском Союзе, была сформирована польская армия, генерал Андерс отказался сражаться против Гитлера на территории Советского Союза, и его войска перебросили через Иран в Африку, где они воевали на стороне англичан.

В 1943 году, по крайней мере, я услышал об этом на завершающем этапе Сталинградской битвы.

Во второй раз началось формирование польских войск под руководством генерала польской армии Берлинга[168 - БЕРЛИНГ Зигмунт (1896–1980) – генерал-лейтенант. Служил в Польской армии, в 1939 г., после поражения Польши в войне с Германией, в советском плену, будучи подполковником, начальник базы в Польской армии генерала АНДЕРСА Владислава (1892–1970). После ее ухода в Иран летом 1942 г. остался в СССР. В 1943–1944 гг. полковник Берлинг командовал дивизией им. Костюшко, будучи генерал-майором – 1-м Польским корпусом, затем Польской армией в СССР и с июля 1944 г. 1-й армией Войска Польского. С осени 1944 г. учился в Военной академии Генерального штаба в СССР, в 1948–1953 гг. являлся начальником Генерального штаба Войска Польского, затем находился на гражданской службе.], находившегося в Советском Союзе. Ради этого его привезли из Сибири, где он сидел в лагере.

Когда началось формирование польских частей, мы задумались о политической и патриотической работе среди польских солдат, то снова всплыла фамилия Ванды Львовны Василевской. Думаю, что это был результат моих неоднократных бесед со Сталиным, в которых я с восхищением рассказывал о Ванде Львовне, о ее политических достоинствах, о ее патриотизме, о ее верности коммунистическим идеям.

Новая воинская часть формировалась под лозунгами Союза польских патриотов, который возглавлялся Вандой Львовной Василевской.

В то время роль Василевской как пропагандиста и политического организатора была очень велика. Василевская выезжала в польские части, и она уже воспринималась руководителем зародившейся польской правительственной ячейки на территории Советского Союза. Мне было приятно, что эта роль поручена Ванде Львовне. Я ее очень уважал, верил в ее искренность и политический разум.

С польскими товарищами, которые входили в состав Польского комитета национального освобождения (ПКНО) и занимались формированием польской армии, я несколько раз встречался в Москве у Сталина, а потом в Киеве. Никаких серьезных вопросов они передо мной не ставили. В то время все, что нужно было полякам, в первую очередь вооружение и снаряжение, шло в централизованном порядке, не через меня, а через командование тыла Красной Армии, генерала Хрулева[169 - ХРУЛЕВ Андрей Васильевич (1892–1962). С 1943 г. генерал армии. С 1918 г. в Красной Армии. В ходе войны 1941–1945 гг. и после нее, в 1946–1951 гг., заместитель наркома (министра) обороны, начальник тыла в 1945 г. В 1951–1958 гг. заместитель министра автомобильного транспорта и шоссейных дорог, затем заместитель министра строительства.]. Формирование польских частей в то время происходило в городе Сумы на Украине.

Было решено: польская армия будет действовать на участке 1-го Белорусского фронта генерала Рокоссовского[170 - РОКОССОВСКИЙ Константин Константинович (1896–1968). С 1944 г. Маршал Советского Союза. С 1949 г. Маршал Польши. В Красной Армии с 1918 г. С августа 1937 г. по март 1940 г. арестован, затем освобожден, произведен в генерал-майоры. Во время войны 1941–1945 гг. командовал корпусом, армией, а с июля 1942 г. рядом фронтов. После войны командовал Северной группой войск, а с 1949 по 1956 г. министр обороны Польши. По возвращении в Советский Союз в 1956 г. заместитель министра обороны СССР.], замечательного коммуниста и прекрасного военачальника. Левый фланг 1-го Белорусского фронта находился на территории Украины в районе Луцка. Там сосредоточилась 1-я польская армия генерала Берлинга. Тогда я с ним познакомился и установил хорошие отношения. Сталин мне советовал установить личные контакты. Я с Берлингом неоднократно встречался в Киеве, часто звонил ему по телефону, интересовался, как у них идут дела. В расположении его войск я никогда не был.