Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2

Я не помню, сколько раз менялись наши позиции. Каждый раз, когда мы приходили к общему решению, независимо от того, надо или не надо применять вооруженные силы, Лю Шаоци консультировался с Мао Цзэдуном. Мао Цзэдун одобрял и ту, и другую позицию. Кончили мы ночное заседание на том, что вооруженную силу не применять. Я уехал домой. Лю Шаоци с делегацией остались на месте. Бывшая сталинская дача была отведена под резиденцию китайской делегации.

Я приехал домой к утру. По-настоящему спать не мог: Будапешт гвоздем сидел в голове и не давал уснуть. То был исторический момент: какое нам принять решение? Двинуть советские войска и раздавить контрреволюцию или ожидать, когда внутренние силы справятся с нею сами? Могло случиться, что контрреволюция временно одержит верх, тогда прольется много пролетарской крови. А если через Венгрию НАТО внедрится в расположение социалистических стран, то тяжело будет и всем нам. Было над чем призадуматься. Мы, конечно, понимали, что произошло восстание и что правительство, созданное в результате этого восстания, не получило мандата от народа. Ну а дальше? Утром еще раз собрались обсудить вопрос на заседании Президиума ЦК КПСС.

Я доложил, как шло обсуждение с китайской делегацией, как менялись наши позиции и что в конце концов мы пришли к мнению не применять воинской силы. Тут же я напомнил, какие могут быть последствия, если мы вовремя не подадим руку помощи венгерскому рабочему классу, и укрепятся контрреволюционные элементы. Они сейчас уже начинают контролировать правительство, возглавляемое Имре Надем. Надь Имре, хоть и коммунист, но уже не говорит от имени коммунистов, а вещает от собственного имени. Вокруг него вертятся эмигранты, которые бежали из страны после установления в Венгрии социалистических порядков, а теперь вернулись. Это говорит о направлении развития событий, если победит контрреволюция. Мы обсуждали долго. В конце концов решили, что будет непростительно, если мы не окажем помощь венгерскому рабочему классу, решили использовать наши войска, подать руку помощи рабочему классу Венгрии.

Вызвали маршала Конева как Главнокомандующего силами Варшавского пакта. Спросили: сколько потребуется ему времени, чтобы навести порядок в Венгрии? Он попросил трое суток. И получил задание: «Готовьтесь. А когда начинать, узнаете дополнительно». После этого полным составом Президиума мы выехали на аэродром и сообщили китайским товарищам о новом мнении. Споров не возникло. Лю Шаоци сказал, что, если в Пекине подумают по-другому, он нас известит. Китайцы улетели. А мы надумали еще проконсультироваться и с другими социалистическими странами, прежде всего с Польшей. Там ситуация была ненамного лучше, но до вооруженной борьбы дело не дошло, положение стабилизировалось. Договорились встретиться с польскими товарищами у границы на советской территории на следующий день. От нас Президиум назначил для встречи меня, Молотова и Маленкова. На приграничном аэродроме в районе Бреста с советской стороны нам отвели какое-то помещение. Вскоре сюда же прибыли Гомулка и Циранкевич. А также мы сговорились с чехословацкими, румынскими и болгарскими товарищами, что в тот же день, только позднее, мы прибудем в Бухарест, и просили, чтобы делегации из Чехословакии и Болгарии прибыли туда же для обмена мнениями по венгерскому вопросу.

Изложили мы свою точку зрения товарищам Гомулке и Циранкевичу. Они выслушали молча. Я задал вопрос: «Как быть?» Гомулка высказался в том смысле, что, хотя ситуация очень сложная, все-таки применять вооруженную силу не следует. «А что же тогда нам делать? Надь требует вывода советских войск из Венгрии». – «Нет, войска не выводить». – «Ну а дальше? Идет истребление актива коммунистов Венгрии. Убивают, вешают. Наши войска должны наблюдать?». – «И все-таки, – говорит Гомулка, – полагаем, что и войска выводить не следует, и пускать их в дело тоже не следует. Надо дать возможность правительству, занявшему контрреволюционные позиции, разоблачить себя. Тогда венгерский рабочий класс сам свергнет его». – «А какое на это потребуется время?» Так и не пришли к общему мнению.

Распрощались. Они сейчас же уехали в Варшаву. А мы условились еще раньше, что Молотов возвращается в Москву и извещает Президиум ЦК о позиции польских товарищей, а мы с Маленковым летим в Бухарест, где будет совещание представителей четырех коммунистических партий. Из Бухареста мы собирались лететь в Югославию, чтобы проконсультироваться и с руководством югославских коммунистов. Это было тем более важно, что вначале югославы активно поддержали Надя, были как бы его советчиками в борьбе против Ракоши… В Бухаресте уже находились представители Чехословакии во главе с Новотным[211 - НОВОТНЫЙ Антонин (1904–1975) – один из основателей компартии Чехословакии в 1921 г. Арестован немцами после оккупации Чехословакии в 1938 г. и в 1941–1945 гг. содержался в концлагере Маутхаузен. В 1945–1953 гг. первый секретарь Пражского горкома партии. В 1953–1968 гг. первый секретарь ЦК компартии Чехословакии, а в 1958–1968 гг. еще и президент страны.] и Болгарии во главе с Живковым[212 - ЖИВКОВ Тодор (1911–1998) – политический деятель, из крестьян. Во время Второй мировой войны участвовал в антифашистском Сопротивлении. В 1948 г. стал членом ЦК Болгарской компартии. В 1949 г. был кметом (мэром) Софии. Первый (с 1954 по 1981), затем генеральный секретарь ЦК Болгарской коммунистической партии (по 1989 г.). С 1971 г. также Председатель Государственного совета. В 1989 г. отстранен от власти и в 1990 г. предстал перед судом, отбывал заключение под домашним арестом, освобождён по решению Верховного суда в 1996 г.]. От румынских товарищей участвовал в собеседовании товарищ Деж[213 - ГЕОРГИУ-ДЕЖ Георге Георгиу (1901–1065) – политический деятель, из рабочих, железнодорожный электрик. С 1930 г. член компартии Румынии (РКП). Неоднократно подвергался заключению. Во время диктатуры Антонеску находился в концлагере, откуда бежал в августе 1944 г. С 1945 г. генеральный секретарь ЦК РКП, но получил полную власть в партии лишь в 1952 г., когда ему удалось снять с должностей Анну Паукер (неофициального лидера партии в послевоенный период) и представителей «московской фракции». Генеральный (первый) секретарь ЦК РКП в 1944–1954 гг. и 1955–1965 гг. (в 1954–1955 гг. эту должность занимал Георге Апостол). Премьер-министр Румынии в 1952–1955 гг. Председатель Госсовета Румынии в 1961–1965 гг. Умер 19 марта 1965 г. от рака лёгких.] с коллегами.

Изложили мы положение дел, которое сложилось в Будапеште, и как мы понимаем перспективы. Много нам доказывать не пришлось, потому что все товарищи были осведомлены не хуже нас. Их послы в Будапеште тоже информировали свои правительства. Кроме того, жители некоторых приграничных районов Венгрии стали искать контакты с жителями приграничных районов Чехословакии и Румынии, чтобы опереться на них[214 - Полмиллиона венгров – этническое меньшинство – жили в Воеводине, на границе с Венгрией.]. А кое-кто просил оружия. В Бухаресте все единодушно и без колебаний поддержали нас: надо немедленно действовать. Перед нами поставили вопрос румыны и болгары: они хотят своими воинскими частями участвовать в оказании помощи революционным венграм. Но мы возразили, что никто не должен в этом участвовать, кроме советских войск в Венгрии. Их достаточно. Они находятся там в соответствии с международными соглашениями, подведшими итоги второй мировой войны, и обязаны поддерживать порядок.

Участия других не требуется. Я пошутил: «Румыны рвутся в бой. Этот путь румынам знаком: они в 1919 г. участвовали в разгроме Венгерской революции, а теперь хотят разгромить контрреволюцию». Нам пожелали успеха и призвали не медлить.

В тот же день вечером мы вылетели в Югославию. Летели на Ил-14. Погода была отвратительной. Внизу горы, кругом ночь. Начался ураган, сверкают молнии. Я не спал, сидя у окна самолета. Раньше я много летал, всю войну пользовался самолетом, но в такой переплет никогда еще не попадал. Самолетом управлял опытный летчик, генерал Цыбин[215 - ЦЫБИН Николай Иванович (1909–1984). Генерал-лейтенант. Личный пилот Н.С. Хрущева с 1941 г. В Военно-Воздушных силах с 1927 г. В 1953–1959 гг. командир авиационной дивизии Особого назначения (ДОН). В 1959–1965 гг. заместитель начальника «Аэрофлота». С 1965 г. в отставке.], однако и ему было трудно. Впереди летел наш разведывательный самолет, тоже пассажирский, в какой-то степени освещавший нам дорогу и сообщавший, какая там небесная обстановка. Но с ним мы вскоре связь потеряли и должны были сами как-то ориентироваться по местности. На аэродроме, где мы должны были приземлиться, оборудования не имелось: то был примитивный аэродром военного времени, и наш самолет не имел радиолокационного оборудования. Только мастерство Цыбина позволило благополучно приземлиться. Узнали, что предыдущего нашего самолета тут нет. Где же он? Мы очень обеспокоились за судьбу экипажа.

Нас ожидал автомобиль. Мы поехали к пристани, чтобы попасть на остров Бриони[216 - Бриони – архипелаг из 14 небольших островов, расположен в Адриатическом море неподалеку от Истринского полуострова в Хорватии. Резиденция Тито располагалась на острове Ванга (теперь остров Красница).], где жил Тито, туда надо было добираться на катере. Из-за болтанки в самолете Маленков превратился в живой труп. Его вообще очень укачивало, даже при езде в автомобиле по ровной дороге. А тут на море – сильная волна. Сели мы в маленький катер, Маленков лег и глаза закрыл. Я уже стал беспокоиться за него. Но выбора у нас не было. Тут некогда сидеть у моря и ждать хорошей погоды. Наконец добрались до острова. На пристани ожидал Тито. Он принял нас радушно, обнялись мы, расцеловались, хотя прежде у нас были натянутые отношения, да и теперь все больше натягивались по мере хода событий в Венгрии. Ведь мы имели несовпадающие позиции по венгерскому вопросу. Приехали мы в резиденцию Тито, рассказали ему, зачем приехали, и поставили перед ним тот же вопрос.

Я, признаться, ожидал, что нам придется выдержать еще более сложную атаку со стороны Тито, нежели от Гомулки. Но мы были неожиданно и приятно поражены. Тито сказал: «Абсолютно правильно, надо немедленно пустить в дело войска и разгромить контрреволюцию». После чего стал горячо доказывать необходимость такого мероприятия. И весь наш заряд, который мы готовили для него, остался неиспользованным. При нашей беседе присутствовал и Ранкович[217 - РАНКОВИЧ Александр. В 1946–1966 гг. министр внутренних дел Югославии. С 1956 г. заместитель председателя Союзного исполнительного веча (вице-премьер), член Секретариата Верховного комитета ЦК СКЮ, член ЦК Союза коммунистов Сербии.]. Заговорили мы о венгерском руководстве. Сами не знали, кто же сможет возглавить правительство. Поинтересовались мнением Тито. Тот взглянул на Ранковича: «А ну-ка, говори!» Ранкович достал записную книжку и назвал фамилию некоего венгра: «Вот бы хорошо ввести его в состав Временного революционного правительства, это очень активный человек». Отвечаю: «Согласно докладам наших людей в Будапеште, эту фамилию носит самый заядлый наш враг, который целиком и полностью стоит на позициях Надя. Он-то и является одним из организаторов кровопролития». Ранкович называет другую фамилию. Я ему: «И этот таков же, судя по нашей информации».

Тут Ранкович спрятал свою книжечку. Его слова еще больше подтвердили наше прежнее мнение, что когда Надь вел борьбу против Ракоши, то югославы были не только его опорой, но и добрыми помощниками, тем самым одними из организаторов контрреволюционных событий. Но в чем же теперь дело? Почему они заняли совершенно противоположную позицию?

Дело заключалось в том, что югославские товарищи были очень недовольны Ракоши, хотели его отстранения и делали ставку на Надя. А когда увидели, что стрелка в Венгрии склоняется к реставрации капитализма и, следовательно, они получают в соседи контрреволюционную, буржуазную Венгрию, то испугались. Тем более что в самой Югославии жило полмиллиона венгров. Все это создало бы большие трудности югославскому социалистическому государству. Его лидеры увидели, что их намерения будут перехлестнуты контрреволюционными событиями, когда верх в Будапеште стали брать не югославские друзья, а приезжие эмигранты с Запада, которые, вернувшись, развернули свою работу. Они уже потирали руки, считая, что вопрос решен в их пользу. Вот почему югославские товарищи теперь стали не только нас поддерживать, но даже одобрять и подталкивать.

Тито задал вопрос: «А кто-нибудь еще из социалистических стран будет участвовать в этом?» Отвечаю: «Мы договорились, что более никто». – «Вот это хорошо, это правильно, ни в коем случае другие социалистические государства не должны принимать участия в деле. СССР – великая держава, его войска уже находятся в Венгрии на законном основании, они и окажут помощь венгерскому рабочему классу». И тут я рассказал товарищу Тито, как мы недавно шутили в адрес Дежа. Потом сказал: «Сейчас нам хорошо бы отдохнуть, потому что рано утром нам надо возвращаться в Москву». – «Нет, – возразил Тито, – отдохните день-два, потом улетите». И спросил: «А когда вы начнете действовать?». Отвечаю: «Мы окончательного решения не приняли, но где-то в ближайшее время». Я не хотел называть конкретный день, хотя перед отлетом мы дали задание Коневу закончить подготовку за три дня. К тому времени два дня уже были израсходованы, так что на следующий день советские войска должны были начать действовать. Мы поблагодарили Тито и сказали, что срочно возвращаемся в Москву. Тито, конечно, понял, что день выступления назначен, но просто мы не хотим ему сказать. Так оно и было, ведь мы считали, что раз югославы не участвуют напрямую, то и знать им не надо. Чем меньше людей будут знать, хотя бы и наших, тем лучше. Неожиданная утечка информации дорого обойдется.

Я спросил Тито: «Как вы посмотрите, если правительство возглавит Мюнних?» Он в Первую мировую войну был в российском плену вместе с Тито. Они повстречались в 1917 году. По мгновенной реакции я понял, что Тито плохо относится к Мюнниху. Не знаю, по каким причинам. Тогда я продолжил: «Нам советуют также насчет Кадара». – «Вот это, – обрадовался Тито, – правильно. Я его знаю как очень хорошего коммуниста, честного и серьезного человека». Я заметил: «И наши люди так же говорят. Он был секретарем Будапештского горкома партии и в таком качестве посещал Советский Союз. Сам я с ним не встречался, но другие наши люди очень высокого о нем мнения как о принципиальном человеке, заслуживающем доверия». Называли мы тогда и другие фамилии, но сейчас они уже ни к чему.

В это время Надь уже сформировал свое правительство, и Кадар вошел в руководство как пострадавший от Ракоши. Занял в нем видный пост и Мюнних. Между тем, еще когда мы вылетали из Москвы, то сообщили Андропову, чтобы он передал, что мы приглашаем в Москву Мюнниха и Кадара. Иногда они приезжали на военный аэродром под Будапештом, где стояли наши войска, и ночевали там, считая, что так безопаснее. О том, что они отправились в Москву, мы узнали в Бухаресте. А пока я сказал Тито: «Поспать бы нам немножко…». – «Нет, – ответил он, – давайте не будем ложиться спать, потерпите, поговорим всю ночь. Не так уж много осталось до утра, я хотел бы провести с вами эти часы». – «Ладно», – согласился я. Решил, что слегка вздремнем в самолете, а сейчас будем крепиться и обойдемся без сна. Поинтересовался у Тито: «Чего вы сидите на острове? Случайно какой-нибудь бомбардировщик обронит сюда бомбу, и вашей дачи не останется, и вас вместе с нею. Все может быть, в Египте война, англичане и французы знают о ваших добрых отношениях с Насером, это вам ничего хорошего не сулит». Ранкович добавляет: «Да я ему уже столько лет твержу, что надо жить в Белграде, а он не хочет». Тито возразил: «Но я болен, мне нужны морские ванны». У него был не то радикулит, не то ишиас, поэтому он и был привязан к морю.

Стали мы обмениваться мнениями о событиях на Ближнем Востоке, и я увидел, что Тито очень встревожен сложившимся там положением. Его беспокоила обстановка, создавшаяся близ Югославии, и он тревожился также за судьбу Насера. Мы дружески беседовали, досидели до рассвета, и Тито говорил: «Провожу вас, сам отвезу». Посадил нас в машину, сел за руль, и мы поехали на пристань. По-дружески распрощались, расцеловались, он пожелал нам доброго пути, и на катере мы вернулись к аэродрому. Прилетели в Москву. Тогда еще самолеты были тихоходными. Добрались до советской столицы только во второй половине дня, ближе к вечеру.

Сейчас же собрались члены Президиума ЦК КПСС, и прямо с аэродрома мы поехали в Кремль. Вместе с Маленковым доложили о результатах братских переговоров. Молотов еще раньше сообщил о разговоре на границе. Подтвердилось, что большинство за то, что надо срочно и решительно действовать. Тут же приступили к формированию состава Временного революционного правительства в Венгрии, советуясь с Кадаром и Мюннихом.

Резко выступил против Кадара Молотов. Он считал, что его нельзя выдвигать на пост руководителя Венгерской партии трудящихся. Если Молотов в чем-то был убежден, то говорил резко и даже несколько злобно, отбивая несогласных. Допустил оскорбительное выражение в адрес Кадара (правда, самого Кадара при этом не было). А основывалось у Молотова все на том, что Кадар продолжал себя рассматривать членом руководства во главе с Надем, теперь же, после того как он пробыл в Москве двое суток, пока мы с Маленковым отсутствовали, начал проявлять беспокойство и порывался вернуться в Будапешт. Да, я понимал Молотова: как можно выдвигать такого человека, если он сам себя рассматривает членом того руководства, против которого готовится удар? Он ведь должен возглавить борьбу против действующего правительства. «Я голосую за Мюнниха», – настаивал Молотов.

«Я тоже выступаю за Мюнниха, – ответил я, – тем более что хорошо его знаю, это старый коммунист, но он не годится на пост первого секретаря ЦК, он может быть председателем Совета министров, но не способен играть главную роль в партии, ибо не обладает нужными качествами. Кадар справится лучше!» И предложил поставить Кадара первым секретарем, а Мюнниха – председателем Совета министров. Эта комбинация мне представлялась наилучшей. «Давайте пригласим их обоих», – говорю. Пригласили их в Кремль.

Мы им тут же напрямую сказали, что в Венгрии началась контрреволюция, что против нее необходимо выступить войсками. Это – единственная возможность восстановить нормальное положение и ликвидировать восстание, которое бушует в Будапеште. Я внимательно смотрел на Кадара. Он слушал молча. Пришла его очередь говорить: «Да, – согласился он, – вы правы, чтобы стабилизировать положение, сейчас требуется ваша помощь». Ну а Надь? Всем было ясно, что это – переходное лицо, тот порог, за которым стоят открытые и оголтелые контрреволюционные силы. Они пока держали на своем знамени имя Надя, прикрывались им как коммунистом, а сами вели антикоммунистическую работу. Только в Будапеште проявлялась активность, другие районы страны оставались в пассивном состоянии.

Мюнних тоже выразил свою поддержку действиям с помощью советских войск. И Кадар, и Мюнних высказали уверенность, что народ Венгрии в целом поддержит подавление контрреволюции. Начали мы формировать правительство. Этим занимались главным образом Кадар и Мюнних, они знали людей. Когда сформировали, проинформировали нас. При этом они исходили из идеи широкого привлечения как членов партии, так и беспартийных, включая даже людей, занимавших не совсем четкую позицию во время восстания. Полагаю, что они поступали правильно, проявив глубокое понимание настроений народа и причин, вызвавших взрыв. Они видели, что восстание не было направлено против перестройки Венгерского государства и против социалистических позиций. Люди поднялись против Ракоши и тех злоупотреблений, которые были допущены при нем. Я-то лично считаю, что Ракоши не был главным виновником, хотя и злоупотреблял властью.

Активное участие в формировании правительства принимал Антал Апро[218 - АПРО Антал (1913–1994). С 1956 по 1958 г. занимал различные министерские посты. С 1958 г. – первый вице-премьер, министр. В 1980 г. спикер парламента.], хороший товарищ и честный коммунист, занимавшийся проблемами планирования. Он прилетел вместе с Кадаром и Мюннихом. Были там и другие люди, сейчас улетучились из памяти их фамилии. Кадар, Мюнних, Апро с товарищами подготовили обращение к рабочему классу, крестьянству, интеллигенции, всему венгерскому народу с призывом правильно понять необходимость свержения правительства Надя и восстановления социалистических начал. Составили также обращение к Советскому правительству с просьбой оказать военную помощь в подавлении контрреволюции…

Могут сказать: приехал в Москву Кадар, там слепили промосковское правительство, и все! Но такой же мяч можно бросить назад, в сторону тех, кто помогал участникам восстания и Надю.

Его поддерживали империалистические круги всего мира, прежде всего Соединенные Штаты Америки. Под чьим покровительством они орудовали и расправлялись с людьми? На чьих самолетах из Вены прилетали агенты буржуазных стран, возвращалась реакционная венгерская иммиграция?

Кто им помогал? Я прямо заявляю: конечно, существуют и покровительство, и симпатии, и оказание помощи. И та и другая стороны всегда поддерживают те силы, которые ей импонируют.

Да, Советский Союз поддерживает все революционные силы. Мы делаем это, исходя из своих интернациональных обязанностей, ведем борьбу под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и называем своим долгом оказывать помощь, когда к нам за ней обращаются и если мы считаем возможным оказать такую помощь. Так же поступают враги коммунизма, и тайно, и открыто, в зависимости от ситуации. Нормально это или ненормально? Думаю, что нормально. Существует классовая борьба. Стоит вопрос: кто – кого? Если мы выступаем против экспорта революции, то и против экспорта контрреволюции. На одном из митингов я говорил так: «Мы заплатили свой долг венгерскому народу. В 1849 г., когда была совершена революция в Венгрии, по просьбе австрийского правительства царь Николай I бросил свои полки на ее подавление. Была восстановлена власть Австрийской монархии, эти действия стали позором для России. Теперь, когда контрреволюция начала расправляться с венгерским рабочим классом и с его авангардом – коммунистической партией, трудящиеся Советского Союза подали руку помощи трудовому народу Венгрии. Мы считаем свою миссию прогрессивной в отличие от акции, совершенной Николаем I».

Предъявлять какие-то претензии к враждебным коммунизму силам неразумно. Общество делится на две стороны, на два класса: один из них эксплуатирует рабочий класс и трудовое крестьянство. Эти классы антагонистичны. Тут используется всякая возможность. Мы в буржуазных странах тоже стремимся приобрести большее влияние на массы, внедрить нашу идеологию, направить развитие общества по пути строительства социализма, по пути установления рабоче-крестьянской власти. Так же и противник действует против нас. Пользуются всяким нашим упущением, выискивают, где только имеется возможность отбросить нас и закрепить капиталистическое влияние в большем количестве стран. Идет борьба: кто кого! Буржуазия считает, что она себя еще не изжила и что она должна господствовать вечно.

Мы – коммунисты, марксисты-ленинцы, верим в свою теорию, верим в свою идеологию, убеждены в том, что «владыкой мира будет труд», что победа за рабочим классом. Но эта победа сама по себе не придет. Этой победы надо добиваться в борьбе. Возможно мирное сосуществование различных государственных систем, но мирного сосуществования в идеологии быть не может. Это было бы предательством народов со стороны марксистско-ленинских партий. Я убежден, мы победим!

Когда-то я допустил неосторожное выражение в отношении Америки, сказав, что мы закопаем врагов революции. Вражеская пропаганда подняла мои слова на щит: мол, Хрущев, советские люди хотят закопать народы Соединенных Штатов Америки. Так они использовали в своих целях брошенную мной фразу. На пресс-конференции, когда мне ставили этот вопрос, я разъяснял: мы никого не будем закапывать, а враждебный буржуазный класс закопает сам рабочий класс Соединенных Штатов. Это внутренний вопрос каждой страны, люди сами решают, по какому пути им идти и какими методами добиваться победы.

Революционное рабоче-крестьянское правительство Венгрии не сразу разместилось в Будапеште. Сначала они поехали в Ужгород. Оттуда новое правительство обратилось по радио к населению, зачитало свою платформу и призвало народ поддержать ее. Развернулся новый этап борьбы. Из Ужгорода они переехали в один из венгерских городов. Еще до выступления основных сил все аэродромы Венгрии без сопротивления были захвачены советскими войсками. Только Будапешт еще не контролировался новыми силами. Крестьяне в большинстве не были задеты волнениями. Промышленные центры колебались. В каждом из них часть коммунистов твердо поддерживала социалистический строй, хотя и не все. Нужно заранее отбить нападки тех, которые хотели бы втолковать, что это было восстание против социализма, против марксистско-ленинского учения. Нет! Так формулируют только враги социализма. Но это неправильно!

Дальнейший ход событий подтвердил наши надежды. Контрреволюция в Венгрии была ликвидирована.

Когда мы принимали решение о применении военной силы в Венгрии, среди нас не было Микояна и Суслова. Они находились в Венгрии и вернулись ночью, перед тем как мы с Маленковым и Молотовым собрались лететь на встречу с польскими товарищами. Микоян, с которым я жил рядом, узнал, что мы готовимся ехать, позвонил мне и сказал, что хотел бы встретиться. Мы встретились в последнюю минуту, я уже оделся, чтобы ехать на аэродром[219 - ХРУЩЕВ и МИКОЯН были соседями, жили в правительственных резиденциях в домах № 40 и 44 по Воробьевскому шоссе.].

Я ему рассказал о нашем решении. Он стал возражать, боясь, что тем самым мы подорвем репутацию нашего государства и нашей партии, высказывался против применения вооруженной силы. «Решение уже состоялось, – ответил я. – И я тоже проголосовал “за”!» – «Но нас там не было», – заволновался Микоян. «Вас не было, потому что вы отсутствовали в Москве. Мы не имели возможности ожидать вас». – «Требую собраться заново», – не соглашался он. «Сроки намечены, ничего нельзя изменить, весь наш план нарушится, а мы с Молотовым и Маленковым должны вылететь немедленно. Я считаю, что решение принято правильное, а ты ошибаешься». Анастас Иванович разнервничался и даже пригрозил, что не ручается за последствия и в знак протеста может что-либо над собой учинить. «Это было бы большой глупостью, – сказал я ему, – но я верю в твое благоразумие. Ты поймешь правильность нашего решения». На том и расстались. С Сусловым я тогда не беседовал.

Порядок в Венгрии был наведен быстро, за исключением Будапешта. Там к борьбе подключились офицеры венгерской армии, началось организованное военное сопротивление. В дома втащили пушки, простреливали из них улицы, создали оборонительные очаги. Но и там бои продолжались не более трех суток. Можно было бы и раньше все завершить, грубо сломив сопротивление. Но тогда пришлось бы применять более разрушительные средства, а мы не хотели разрушать город, как в 1945 году. Новое правительство стало действовать, собирать сторонников. Мы командировали в Будапешт Маленкова. Требовалось установить связь нового руководства с нашей армией. Командовал войсками в Венгрии генерал Казаков[220 - КАЗАКОВ Михаил Ильич (1901–1975). Генерал армии. В Красной Армии с 1920 г. Во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. начальник штаба и заместитель командующего рядом фронтов. В 1946–1951 гг. заместитель командующего, затем командующий Сухопутными войсками. В 1956–1960 гг. командующий Южной группой войск, дислоцировавшейся в Венгрии. В 1960–1965 гг. командующий Ленинградским военным округом. В 1965–1968 гг. заместитель начальника Генерального штаба.].

Он правильно понял задачу и умело поддерживал спокойствие в стране. Ведь прежняя венгерская армия, собственно говоря, уже не существовала; следовательно, функции обеспечения порядка должна была взять на себя наша армия. Казаков, между прочим, выставил заслон на границе с Австрией, чтобы прекратить использование этой границы враждебными социалистической Венгрии силами. Ситуация стала стабилизироваться. Партия трудящихся переименовалась и называлась теперь социалистической рабочей. К сожалению, не все люди, привлеченные в состав правительства и в руководство партии, действовали слаженно.

Сейчас историки, наверное, уже все разложили по полочкам. Ныне нет нужды выпячивать все разногласия тех дней. Но тогда не все правильно разобрались в происходившем. Контрреволюцию порою называли революцией. Ведь если восстание было революционным, то как именовать тогда правительство, которое подавило революционный взрыв? Многие запутались в трех соснах. Мы в Москве регулярно получали венгерские газеты. В ряде них продолжалось освещение событий с неправильных позиций. Говорилось, что русские выступили против прогрессивных сил. Я позвонил Маленкову: «Ты знаком с тем, как недавние события освещаются в венгерских газетах?» – спросил я его. «Да, слежу». – отвечает. «Чего же ты допускаешь такое и не разъясняешь, что под такими лозунгами нельзя добиться нормализации обстановки в Венгрии? – надавил я на него. – Если дается лозунг, что это была революция против Ракоши, то как называть действия, направленные против Надя?» – «А что я могу поделать, – оправдывался Маленков. – Я им говорил, да они не соглашаются». – «Тут – основной вопрос, – наседаю я. – Они не согласны, так как не понимают дело до конца. С этим мириться нельзя. Считаю, что ты проявляешь недостаточно активности и настойчивости». – «Нет, я все делаю, что могу, но они не согласны, я же беседовал с новым руководством». Тогда Президиум ЦК КПСС высказался за то, чтобы я вылетел в Будапешт[221 - Н.С. ХРУЩЕВ и Г.М. МАЛЕНКОВ были в Будапеште с 1 по 4 января 1957 г. Туда же приехали руководители Болгарии, Румынии и Чехословакии.].

Я очень надеялся на Мюнниха. Недоумевал, как же он, старый волк, который прошел революцию, может не понимать таких вещей? Сколько лет он прожил в Советском Союзе; казалось бы, должен быть подготовлен к правильному пониманию событий… Встретили меня на аэродроме[222 - Ференц МЮННИХ, так же как Бела КУН и Иосиф Броз ТИТО, служил в армии Австро-Венгрии. Во время революции 1917 г. находился в русском плену, принимал участие в Гражданской войне 1918–1921 гг.]. Я попросил проехать по улицам Будапешта, который плохо знал. Я был там в 1946 году – и мне город очень понравился: живописный, красивый, с хорошей застройкой и хорошей архитектурой. Дунай – настоящее украшение Будапешта, как и бассейны, наполненные горячей минеральной водой, бьющей из расположенных под городом источников.

Город не особенно пострадал. Только отдельные дома были побиты, несли на себе следы обстрела. Замусорен зато очень, давно не убирался. Думаю, город мог пострадать больше, потому что восставшие применяли зенитную артиллерию, что вызвало с нашей стороны ответный артиллерийский огонь по домам, где засели контрреволюционные силы.

Начались беседы. Мы собрались в каком-то слабо освещенном помещении. Не знаю почему. Видимо, сказывалось модернистское влияние. На Западе при таком освещении, даже при свечах, проводятся торжественные обеды. Я останавливаюсь на этом, потому что отчетливо помню недостаточно освещенный зал. Собралось там все новое венгерское руководство. Пообедали. Венгры угостили нас своим прекрасным гуляшом. Вино у них тоже замечательное. Одновременно мы вели деловые политические разговоры. Я товарища Кадара знал еще очень мало. Поэтому свою критику направлял по адресу товарища Мюнниха. Делал так потому, что мы с ним когда-то были буквально друзьями. И я был уверен: он правильно поймет, что, критикуя его, я тем самым обращаюсь к другим руководителям венгерского революционного правительства и партийного руководства. «Как же, товарищ Ференц, вы допустили такие события?» – спросил я. «Вы же знаете, что я был послом Венгрии в Москве и за Ракоши не отвечаю», – коротко ответил он. Это было правильно. Тогда я поднял вопрос насчет газет. «Я, товарищ Хрущев, газетами не занимаюсь», – снова не стал вдаваться в существо дела Мюнних.

Тут поднялся другой товарищ, высокий парень с хорошей шевелюрой, редактор газеты[223 - Речь идет о главном редакторе газеты «Непсабадшаг» Лайоше ФЕХЕРЕ.], о которой шла речь, он и потом остался в руководстве. Считаю, что он честный коммунист. Он открыто и честно защищал свою позицию, но не понимал тогда глубинной сути проблемы. А я думал, сколько же им насолил Ракоши! Любой глас против Ракоши считался гласом революции. В этом и состояла трагедия, в этом заключалось несчастье Венгрии. Там многие действовали на основе такой упрощенной схемы. Ее взяли на вооружение и газеты, которые вновь твердили, что у них произошла революция против Ракоши. «Дорогие товарищи, – заговорил я, – поймите же, что выступаете против себя. Как же под таким лозунгом можно сплачивать вокруг себя людей? Если правильно толковать этот лозунг, то произошла революция, следовательно, Надь возглавлял революционное правительство. Тогда вы – чье правительство? Происходит дезориентация народа, рабочего класса, коммунистов. Надо правильно сориентировать людей, сказать, что имела место контрреволюция. Потому что если не контрреволюция, так разве можно было применять нам оружие? Под какими лозунгами проходило восстание? Под антисоциалистическими. Фактически Надь превратился в ширму, которой прикрывались заядлые контрреволюционеры, возвращавшаяся из эмиграции реакция. Надо самим правильно понимать события и верно разъяснять людям, организовывать их под вашим руководством».

Довольно долго я говорил. Но венгерские товарищи очень упорно сопротивлялись моему мнению. Достойные и очень уважаемые люди, они не разобрались в происшедшем, почему и не могли объяснить все верно тем, которые не только понимали неправильно, но пользовались таким неверным лозунгом. В конце концов и с большим трудом мы пришли к согласию. А одному из присутствовавших, редактору ведущей газеты, они сами пригрозили, что если он и его газета будут настаивать на своем, то его придется заменить и назначить другого редактора. На него угрозы не подействовали, он человек принципиальный. Однако, видимо, он сам осознал свою ошибку. И его газета, и некоторые другие органы печати начали освещать события иначе, называя вещи своими именами: произошла контрреволюция; теперь к руководству пришло революционное правительство, которое ведет борьбу как против остатков контрреволюционного движения под руководством Надя, так и против ракошианских извращений коммунистической линии.

Много венгров, истинных коммунистов, твердо отстаивавших свои убеждения, погибло. Попадая в руки к врагам, они не отрекались от марксистско-ленинского учения. А Надь, когда он правил, пытался привлечь людей к себе или принудить их под тем либо другим видом выступить перед микрофоном, чтобы они сделали заявления и высказали свое отношение к событиям в его вкусе. Он стремился вырвать у них признание себя как руководителя и требовал заклеймить время Ракоши и Герэ. Некоторые, к сожалению, выступали: одни – от страха, другие просто не разобрались в происходящем. Кадар рассказывал мне о таком случае. Иштван Доби[224 - ДОБИ Иштван (1898–1968) – один из деятелей Венгерской Советской Республики 1919 г., участник антифашистского Сопротивления, председатель Партии мелких сельских хозяев в 1947–1959 гг., председатель Совета министров в 1948–1952 гг., президент Венгрии в 1952–1967 гг., член ЦК ВСРП с 1959 г.], который выполнял функции президента и умер года три тому назад, бывший крестьянин-батрак, был приглашен Надем к выступлению по радио. Доби был очень популярен среди беднейших крестьян. Он участвовал в движении батраков еще при буржуазном строе, известный человек, близкий к коммунистам, но без партийного билета. «Некоторым коммунистам, – рассказывал Кадар, – услышав, как реагировал этот беспартийный, отвергший предложение Надя, следовало бы покраснеть. Он себя держал лучше, чем некоторые коммунисты». Солдаты уже повели его на расстрел. И только советские войска отбили Доби в последний момент. Это просто везение судьбы, что он остался жив.

Надь скрылся. Потом выяснили, что он укрылся в посольстве Югославии. И не только он, а многие из его руководства. На этой почве опять произошло охлаждение в наших отношениях с югославским руководством. Венгерские товарищи потребовали, чтобы укрывшихся передали в руки властей. Югославы сильно сопротивлялись. А пока шло время, и шло оно на пользу революционному правительству. В конце концов югославы вынуждены были освободиться от тех, кто засел в их посольстве. Их там скопилось так много, что создалась большая скученность, и посол просто не имел возможности содержать их долее. Югославы настаивали, чтобы были даны заверения насчет безопасности Надя. Венгерские товарищи не пошли на это. Его арестовали, как только он был доставлен на свою квартиру. И правильно сделали! Кадар обратился к нам и к румынам с просьбой, чтобы временно, пока они в Венгрии не сумеют разобраться с делами и не нормализуется положение в Будапеште, разместить Надя за пределами Венгрии. Его доставили на самолете в Бухарест, и он находился там какое-то время.

ЦК ВСРП под руководством Кадара обратился к ЦК КПСС с просьбой оказать помощь кадрами, прежде всего советниками в горной промышленности, так как была дезорганизована добыча угля. Чтобы восстанавливать промышленность и обеспечить ее развитие, срочно требовалось топливо. С угля начиналось возрождение экономики страны. Мы послали к ним опытных людей из Донбасса, партийных и профсоюзных работников, которые помогли быстро восстановить работу угольных шахт. Наших комсомольских руководителей Кадар просил помочь в организации молодежи, чьи кадры скомпрометировали себя: одни приняли участие в контрреволюционном мятеже, другие оказались дезориентированными и вели себя пассивно, утратив доверие со стороны рабочих. Нужно было оказать помощь в обучении свежих людей. Потом Кадар, когда разговаривал со мной, в шутку называл советников «полковники», профсоюзников – «майоры», комсомольцев – «лейтенанты». Вообще он человек с чувством юмора.

В венгерских высших кругах наблюдалось изрядное замешательство. Многих затронули аресты, и не только на самом верху, но и пониже. Поэтому люди осторожно прислушивались к новостям: очень свежей еще оставалась память о Ракоши. Всегда, когда страна переживает такое потрясение, это сказывается болезненно. Венгерская армия тоже оказалась деморализованной. Она не участвовала в контрреволюции, но отдельные офицеры поддались на агитацию. Небольшое число, но зато выступали активно. Да и после разгрома контрреволюции некоторые лица еще долго колебались. Новое правительство потребовало, чтобы люди определили свое политическое отношение к событиям и дали бы заверения, что будут честно служить народу и выполнять решения правительства. Некоторые офицеры отказались от принятия присяги, тем самым автоматически произошло очищение армии от элементов, которые не полностью принимали социалистическое строительство. Армия стала по численности меньше, но по качеству более организованной и сильной.

Несмотря на вопли буржуазной прессы, на обвинения СССР в том, что мы подавили революцию, жизнь быстро входила в колею. Советская Армия вернулась в казармы. Мы дали строгое указание не вмешиваться во внутренние дела Венгрии, в функции ее правительства и партийного руководства. Когда я приехал в Венгрию, то собрал там наш командный состав и разъяснял правильную линию, рекомендуя, каким должно быть поведение наших воинских частей, прежде всего командиров. Солдаты ведь находятся в казармах, но офицеры пользуются большей свободой передвижения. Мы обратились к офицерам с просьбой не мозолить глаза венграм, особенно в первое время после ликвидации мятежа, не появляться на улицах, чтобы не давать пищу для агитации врагам.

А СССР тем временем срочно занялся помощью Египту, ликвидацией военной акции Великобритании, Франции и Израиля. Предложили Эйзенхауэру, чтобы США вместе с СССР выступили против тройственной агрессии. Одновременно составили письма в адрес премьер-министра Великобритании Идена, премьер-министра Франции Молле и премьер-министра Израиля Бен-Гуриона, предупредив их, что есть страны, которые могут встать в поддержку Египта и оказать ему помощь, даже не посылая своих войск, поэтому мы предлагаем немедленно прекратить агрессию[225 - Н.С. ХРУЩЕВ имеет в виду свое устное напоминание лидерам Франции и Великобритании о наличии у СССР баллистических ракет средней дальности Р-5 с ядерными боеголовками. (Подробно об этом эпизоде и обстоятельствах, сопутствовавших Венгерскому и Суэцкому кризисам, см.: Хрущев С.Н. Рождение сверхдержавы. М.: Время., 2010. С. 144–169.)ИДЕН Антони (1897–1977) – британский государственный деятель и дипломат, консерватор. Член палаты общин (1923–1957). Министр иностранных дел (1935–1938, 1940–1945, 1951–1955). Премьер-министр Великобритании (1955–1957).МОЛЛЕ Ги (1905–1975) – французский политик, социалист, один из активных участников движения Сопротивления. В 1946–1947 гг. и 1950–1951 гг. государственный министр. В 1951–1969 гг. заместитель председателя Социалистического Интернационала. В 1954–1956 гг. председатель Консультативной ассамблеи Европейского союза. В 1956–1957 гг. премьер-министр. В 1969 г. возглавил Университетский центр социалистических исследований.БЕН-ГУРИОН Давид (1886–1973). Родился в России и эмигрировал в Палестину в 1906 г. Журналист. За свою активность выслан турецкими властями и вернулся после окончания Первой мировой войны. Один из организаторов Еврейской федерации рабочих и сил самообороны. В 1948–1953 гг. и 1955–1956 гг. премьер-министр Израиля. С 1970 г. в отставке.]. Говорят, что Ги Молле в те дни не уезжал из своего кабинета домой ночевать, а когда получил наше послание, то в спальном белье побежал к телефону звонить Идену. В штанах ли он поднимал трубку или без, сути дела не меняет. Главное, что через 22 часа после получения нашего предупреждения агрессия была прервана.

Когда создалось критическое положение в Польше и Венгрии, породившее для нас трудности, дипломаты Англии и Франции не первого ранга, встречаясь с сотрудниками наших посольств в своих столицах за чашкой кофе, высказывали такую мысль: «Мы с пониманием относимся к сложностям, которые возникли у вас в Польше и Венгрии. А вот у нас трудности с Египтом. Давайте негласно договоримся: вы своими средствами ликвидируете свои трудности, но не мешайте и нам». Видите, как империалисты хотели воспользоваться событиями, чтобы лишить нас возможности подняться в защиту египетского народа против колонизаторов. Но мы быстро справились со сложностями, развязав себе руки. И наш голос в защиту Египта оказался настолько мощным, что вынудил прекратить агрессию. Мы были рады, что у Идена и Ги Молле хватило мужества оборвать войну, которая и для Советского Союза стала своеобразной исторической вехой. Раньше считалось, что тот регион принадлежит Англии. Недаром, когда король Египта Фарук[226 - ФАРУК (1920–1965). Король Египта в период мандата Великобритании. Во время революции 1952 г. отрекся от престола и жил в Монако и Франции.] обратился к Сталину с просьбой дать оружие для борьбы против Англии, Сталин отказал, высказав мнение, что там сфера влияния Великобритании и нам нечего совать туда нос. Мы же публично выступили против агрессоров, сами пригрозив им и заявив, что не можем оставаться безучастными и нейтральными. Теперь с нами на Ближнем Востоке стали считаться.

Возвращаюсь к Венгрии. Весной 1958 года я выехал туда по приглашению правительства и ЦК ВСРП[227 - Н.С. Хрущев посетил Венгрию с официальным визитом 2–10 апреля 1958 г.]. Было уже тепло. Когда я приехал, Кадар сказал, что на площади организуется митинг. Неподалеку оттуда размещалось посольство США. В нем долго проживал кардинал Миндсенти[228 - МИНДСЕНТИ Иосиф (1892–1975) – кардинал, католический примат в Венгрии, 4 ноября 1960 г. укрылся в посольстве США, там он прожил до 1971 г., после чего уехал в Ватикан, а оттуда в Вену, где и умер в 1975 г.], глава католической церкви Венгрии, занимавший враждебную позицию в отношении социализма. Он представлял самое реакционное крыло контрреволюционных сил, которые действовали в 1956 году. Поэтому мы особое значение придавали этому митингу, не сомневаясь, что и Миндсенти, и американский посол будут наблюдать за ним и, может быть, слушать речи. Хотя им было достаточно агентов, которые присутствовали на митинге и записывали все, что там говорилось. С другой стороны, митинг привлекал всеобщее внимание еще и тем, что, когда стало известно, что я выезжаю в Венгрию, американские журналисты раструбили, что Хрущев носа на улицу не высунет. Если же станет расхаживать по улицам, как он имеет привычку делать, приезжая в другие страны, то это может выйти ему боком: венгры ему не простят применения воинской силы.