Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1

Осенью буквально был уже завал товаров и сельскохозяйственных продуктов – овощей, арбузов, дынь и птицы. Дело в том, что Петрово-Марьинский район по тому времени был крайним юго-западным районом промышленной Юзовки. Это был уже, как говорится, край света угольных шахт. Дальше шахт тогда не было (теперь они и дальше шагнули, к Днепропетровску). Поэтому там жили крестьяне. Села были богатые, степные, хорошо обеспеченные землей. Там имелись села и с греческим населением, очень крупные. Греки были скотоводами. Они любили и помногу держали овец. Поэтому у них были баранина и брынза, крестьяне привозили на продажу гусей, уток и индеек. И все это задешево. Стандарт на цены у нас тогда сохранялся довоенный. До войны фунт мяса стоил в Юзовке и в окрестностях 15 копеек. 15 копеек стоило мясо и в 1925 году, и в 1926 году. До 1928 года имелся избыток мяса.

Тут я несколько отклонился от темы, но это отклонение имеет к ней отношение. В Петрово-Марьинском районе тогда существовали две коммуны. Особенно хорошо работала коммуна в Максимилиановке, большом красивом селе. Там была и партийная организация, как тогда называли – ячейка. Председателем правления коммуны являлся Колос[12 - КОЛОС (Колосов) Григорий Авксентьевич (1892–1937) – из крестьян. Участник Гражданской войны 1918–1920 гг. До революции работал корректором столичной типографии, получил высшее образование, служил на железной дороге. В 1917 г. председатель профсоюза железнодорожных служащих Екатерининской ж/д, вступил в большевистскую партию. В феврале – мае 1920 г. нарком внутренних дел УССР. В 1921 г. заведующий подотделом по борьбе с бандитизмом Запорожской ГубЧК. В 1922 г. – председатель Запорожского губернского исполнительного комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов, затем на советской и хозяйственной работе. В 1927–1929 гг. председатель Днепропетровского окружного исполкома Советов депутатов трудящихся. Избирался членом ВУЦИК и ЦИК СССР. В 1936 г. работал управляющим трестом «Мосстройдеталь». Арестован 2 ноября 1936 г. и расстрелян 26.05.1937.], человек огромного роста, просто великан, своей комплекцией как бы соответствовавший фамилии. Он давно уже умер, да и тогда это был человек в летах. Очень порядочный, хороший коммунист, по профессии портной. Заместителем у него был замечательный крестьянин Емельян Гомля, или, как его тогда называли украинцы, Емелька Гомля. Этот умный человек обладал исключительным чувством юмора. Бывало, когда он выступал и критиковал бюрократические налеты советских учреждений, так люди, как говорится, животы от смеха надрывали. Он часто бывал на партконференциях, на окружных съездах. Помню, однажды выступал он и критиковал руководителей округа за то, что они редко бывают на селе: «Что же вы? Вот мы просим, просим, чтобы к нам приезжали из округа, но им, видно, плохо село видно, потому что здесь много дыма (металлургический завод и шахты), и за этим дымом они нас не видят». И другие тому подобные примеры он приводил.

Их коммуна хорошо жила. А это было не так часто в то время среди коммунаров. Большинство коммун имело потребительский характер, и жили они за счет подачек от государства, сами себя не прокармливали. А эта коммуна как раз жила на собственные средства. Там подобрались хорошие люди и хорошие организаторы. Они хорошо обрабатывали землю, честно работали. Трактора у них не было, да и я сам тогда о тракторе только слышал, что он есть на свете, а, как говорится, в глаза его не видел. Работали тогда главным образом на волах и лошадях. Обстановка политическая тогда была хорошая. Рабочие понимали лозунги партии, усвоили их, а ведь это болезненно было – новую экономическую политику проводить, и они правильно ее понимали.

Сталина же широкая публика, выражаясь языком обывателя, узнала тогда, когда развернулась жестокая борьба внутри партии, борьба с троцкистской оппозицией в 1923–1924 годах. Тогда Сталин и всплыл как организатор, как генеральный секретарь Центрального Комитета. Впрочем, тогда особая роль Сталина слабо воспринималась в широких партийных кругах, я уж и не говорю о беспартийных. В борьбе того времени особенно выделялся Зиновьев[13 - ЗИНОВЬЕВ (Радомысльский) Григорий Ефимович (1883–1936) – член Коммунистической партии с 1901 г., активный участник революционного движения, с декабря 1917 г. председатель Петроградского совета, в 1919–1926 гг. председатель Исполкома Коминтерна, член ЦК партии в 1907–1927 гг., член Политбюро ЦК в 1921–1926 гг., член ВЦИК и ЦИК СССР. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.], председатель Исполкома Коминтерна. Коминтерн тогда приобрел большой авторитет: это была международная коммунистическая организация, которая держала курс на мировую революцию. Зиновьев возглавил ее, следовательно, он и являлся как бы главным в этом движении. Бухарин[14 - БУХАРИН Николай Иванович (1888–1938) – сын учителя, член РСДРП с 1906 г., один из сподвижников В.И. Ленина, с 1917 г. (и до 1934 г.) член ЦК партии, в 1918–1929 гг. редактор газеты «Правда», один из лидеров Октябрьского вооруженного восстания в Москве, с 1919 г. кандидат в члены Политбюро и в 1924–1929 гг. член Политбюро ЦК партии, член ЦК партии в 1917–1934 гг., с 1926 г. один из лидеров Коммунистического Интернационала, с 1929 г. академик, далее неоднократно преследовался по партийной и государственной линии, с 1929 г. член Президиума ВСНХ, с 1932 г. член коллегии Наркомтяжпрома, с 1934 г. ответственный редактор газеты «Известия», с 1935 г. член ЦИК СССР и Конституционной комиссии СССР. Автор многочисленных трудов по экономике, социологии, политике, литературоведению, теории науки и пр. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.] в то время тоже был очень популярен и очень уважаем. По-моему, уже к тому времени была написана его книга, которая называлась «Азбука коммунизма»[15 - «Азбука коммунизма» написана в соавторстве Николая Бухарина и Емельяна Ярославского, известного в то время экономиста и писателя. Опубликованная в 1919 г., она в популярной форме излагала основные положения коммунистической доктрины.]. Молодые коммунисты учились коммунистическому миропониманию прежде всего по этой «Азбуке коммунизма». Отсюда выросла и популярность Бухарина. Лично я Бухарина видел и слышал, еще когда служил в Красной Армии в 1919 году. Тогда наша часть стояла в Курске, и я не знаю, по какой причине, но в это же время Бухарин с большой группой коммунистов приехал в Курск. Он выступал на партийном активе губернии. Я тоже был приглашен, как секретарь партийной ячейки своей воинской части. Там-то я видел и слышал Бухарина. Бухарин очень всем нравился своим характером, своим демократизмом, а в то время это имело большое значение (хотя это и сейчас имеет значение). Да, он очень нравился всем, а меня он буквально очаровал. Потом я встретился и с товарищами, которые входили в его группу. Это были простые коммунисты из Москвы, моего же уровня и политического развития. Они тоже говорили о демократичности Бухарина, и это особенно подкупало тогда. Они говорили, что он с ними вместе живет в общежитии, в столовой питается с ними из одного котелка и прочее. Это имело, конечно, большое значение.

Вспоминается еще такой случай. У меня был приятель Лев Абрамович Римский. С ним я много лет работал в Донбассе и потом встречался в Москве. Он был приятелем Тевосяна[16 - ТЕВОСЯН Иван Федорович (1902–1958) – сын портного, член РКП(б) с 1918 г., участник Гражданской войны в Советской России и Азербайджане, инженер, в дальнейшем занимал ответственные инженерные и административные должности, с 1936 г. первый заместитель наркома оборонной промышленности, в 1939–1940 гг. нарком судостроения, в 1940–1953 гг. нарком (министр) черной металлургии СССР, с 1949 г. заместитель Председателя Совета Министров СССР, с 1956 г. посол в Японии, член ЦК ВКП(б) с 1939 г.]: они вместе учились в Горной академии, оба окончили ее и сохраняли дружеские отношения. Он работал в отделе кадров в Наркомате черной металлургии, а начинал свою деятельность комсомольцем в Одессе. Потом работал в Киевском губкоме и в Сталино (Юзовка была переименована и названа именем Сталина).

Мне пришлось с Римским работать, когда после Петрово-Марьинского района, кажется в 1926 году, я был избран заворгом окружного партийного комитета. Заворг в те времена, собственно, являлся вторым секретарем окружного комитета. Секретарем был Моисеенко, тогда имелся лишь один секретарь. Потом шел заведующий орготделом, который считался заместителем секретаря окружного комитета. Потом шел заведующий агитпропом. В мое время заведовал агитпропом Сергеев[17 - СЕРГЕЕВ К.М. – член РСДРП с 1917 г. В дальнейшем занимал ряд партийных должностей. Такой комментарий помещен в первом издании воспоминаний, но он вызывает сомнения. Единственный обнаруженный нами СЕРГЕЕВ Константин Максимович (1893–1938) – партийный деятель. Родился в селе Кузнецово Тверской губернии. Окончил Тверское реальное училище (1912) и Московский коммерческий институт (1917). Член РСДРП(б) с 1917 г. В 1917–1923 гг. председатель Кузнецовского комитета РСДРП(б) (Тверская губерния) и далее занимал различные должности в партийных, советских и хозяйственных учреждениях Тверской губ. В 1923–1925 гг. помощник заведующего Организационно-распределительным отделом ЦК РКП(б). В 1925–1928 гг. помощник генерального секретаря ЦК РКП(б) – ВКП(б) (И.В. Сталина). В 1928–1930 гг. ответственный секретарь Сызранского окружкома ВКП(б). В 1930–1932 гг. заместитель секретаря редакции газеты «Правда», заместитель заведующего Отделом культуры и пропаганды ЦК ВКП(б). В 1932–1934 гг. начальник Политического сектора машинно-тракторных станций Западно-Сибирского края. В 1934–1937 гг. 2-й секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б). В 1937–1938 гг. 1-й секретарь Орджоникидзевского крайкома ВКП(б). Арестован 9 мая 1938 г. Расстрелян.Как видим, он к Донбассу отношения не имел.Обнаружить, кто скрыт под упомянутым в тексте псевдонимом СЕРГЕЕВ, не представилось возможным.]. Я не помню его настоящую фамилию, он был еврей. Это был замечательный коммунист, преданный делу партии, и хороший работник. К сожалению, он, как и многие тысячи ему подобных, погиб во время террора, который ввел в партии Сталин. Римский же был начальником окружной партийной школы. Я не помню, в каком году, в 1926-м, а может быть, в 1927-м, слушатели партийной школы[18 - Партийные школы составляли одно из звеньев системы партийного просвещения, предназначенной для повышения образовательного уровня, теоретической подготовки, служебной квалификации членов ВКП(б) в рамках обязательной политической учебы. В 1920-е гг. эта система включала в себя серию ступенек от начальных школ политграмоты до коммунистических университетов. Окружная партшкола была средним звеном данной системы.] поехали в Москву во время зимнего перерыва в занятиях набраться ума-разума, посмотреть столицу, познакомиться с ее достопримечательностями. Это – естественное желание всех людей Советского Союза, да и не только Советского Союза, побывать в Москве.

Римский, как он потом рассказывал, решил позвонить Сталину и попросить, чтобы тот принял их делегацию. Думаю, что, наверное, не весь состав партийной школы туда ездил, а какая-то группа, но большая, видимо, человек 60. Впрочем, это не столь важно для данного вопроса. Римский рассказывал: «Я позвонил по телефону, меня соединили со Сталиным (это на меня произвело впечатление – доступность Сталина), и я попросил, чтобы он принял меня вместе со слушателями партийной школы. Сталин согласился и сказал, что Римскому передадут (он записал адрес), когда он сможет это сделать. Вот позвонили, и они поехали в Кремль (тогда, до 1937 года, Кремль еще был доступен людям), они прошли туда через Никольские ворота. Я сейчас не помню, какими вопросами заинтересовался Сталин. А привожу этот эпизод потому, что мне запомнилось характерное высказывание Сталина, которое мне импонировало и на меня произвело сильное впечатление».

Далее Римский рассказывал, как он обратился к Сталину: «Товарищ Сталин, мы вот с бывшей Юзовки. Сейчас Юзовка переименована и носит Ваше имя. Поэтому мы хотели, чтобы Вы письмо написали юзовским, Сталинским рабочим. Это произвело бы хорошее впечатление на население Сталинского округа». Сталин ему так ответил: «Я не помещик, а рабочие завода не мои крепостные. Я им писать не буду и не люблю, когда это делают другие». Лев Абрамович Римский был сугубо партийный человек, исключительной чистоты и честности. Коммунистическая щепетильность до мелочей пронизывала его сознание, все его поведение, деятельность и всю его жизнь. Вот почему он был приятно поражен случившимся. Приехав домой, он рассказал все в окружном комитете партии, и это стало достоянием всей округи. Такая фраза Сталина произвела очень сильное впечатление. Этот случай говорил о демократичности, доступности и правильном понимании Сталиным своего места.

Помню еще и такой эпизод, относящийся тоже к тем временам. Тогда разгорелась острая борьба с троцкистами, а потом с зиновьевцами. Я все время находился на партийной работе, заведовал орготделом в окружном комитете, участвовал в работе XIV партийной конференции и XIV партийного съезда, XV партийной конференции и XV партийного съезда. По годам я не сделал сейчас выборок, да это и не столь существенно: я ведь говорю не об этом, а о личности Сталина. Тогда практиковались заседания Политбюро с ведением стенограммы. Все стенографировалось, и эти стенограммы рассылались партийным организациям. До района, по-моему, они тоже доходили, там привлекался партактив, и их зачитывали. И вот, помню, читали мы одну стенограмму. Читали усердно, хотели разобраться в сути споров и определить свое отношение к ним.

Кажется, Сталин спорил не то с Троцким[19 - ТРОЦКИЙ (Бронштейн) Лев Давидович (1879–1940) – участник социал-демократического движения с 1897 г., с 1903 г. примыкал к меньшевикам, в 1905 г. председатель Петербургского совета, в 1917–1927 гг. член Коммунистической партии, в 1917 г. председатель Петроградского совета и один из лидеров Октябрьского вооруженного восстания, затем нарком иностранных дел РСФСР, в 1918–1925 гг. нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета Республики, с 1920 г. нарком путей сообщения, член ЦК партии в 1917–1927 гг., член Политбюро ЦК в октябре 1917 и 1919–1926 гг., член Президиума ВСНХ в 1925–1926 гг., член ВЦИК и ЦИК СССР. Один из организаторов оппозиции. В 1929 г. выслан за границу, в 1932 г. лишен советского гражданства. В 1938 г. создал IV Интернационал. Убит агентом НКВД в Мексике.], не то с Зиновьевым. А я запомнил его выражение, которое мне понравилось: что-то Сталин доказывал, те с ним не соглашались и не уступали, дискуссия была очень острой, и Сталин, когда они с ним не согласились, выразился так: «Ну что же вы? Я все сделаю, чтобы сохранить единство партии, чтобы обеспечить ее монолитность. Это необходимо для победы. Но раз вы так себя ведете, Бог с вами». На это его выражение я и обратил внимание. Конечно, я религиозным человеком ни тогда, ни даже в раннем своем возрасте уже не был и, конечно, это выражение не характеризовало Сталина как религиозного человека, хотя он и учился в духовной семинарии. Оно значило: что же я с вами сделать могу, зла я не желаю, Бог с вами, одумаетесь и сами поймете ошибочность своей позиции. Такая терпимость мне понравилась, в моем понимании это говорило в пользу Сталина.

Позднее, когда я узнал Сталина, то вспомнил об этом и понял, что это – его ловкость, его иезуитство. Он играл на чувствах людей, желая показать свою терпимость, свою волю к единству партии и если не уважение, так хотя бы терпимость к мнениям других членов коллектива, в котором он работал. Это был обман, это был расчет, он хотел забросить удочку, грубо говоря, и на крючок ловить людей, которые искренне хотели правильно его понимать. И я в том числе тоже явился жертвой сталинской уловки.

XIV съезд партии

На XIV партсъезде развернулась очень острая борьба с зиновьевцами. Ленинградская делегация выступила с письмом в президиум съезда и потребовала на основе Устава ВКП(б), чтобы от этой делегации выступил содокладчик. Они выдвинули Зиновьева и хотели, чтобы он сделал содоклад к докладу Сталина. Я сейчас точно не могу вспомнить, но, по-моему, на XIII съезде партии доклад делал еще Зиновьев, а Сталин выступал с содокладом по оргвопросу. А на XIV съезде Сталин уже делал доклад. Это было для нас, делегатов съезда, вполне понятным, выявились разные точки зрения, разная политика, в ЦК партии наметились большинство и меньшинство. Поэтому должен делать доклад не Зиновьев, как было раньше, после смерти Ленина, а Сталин. Помню, когда мы приехали на съезд, уже, как говорится, воробьи обо всем чирикали, и довольно громко был слышен в народе глас, даже и для обывателей, что в партии наметился глубокий раскол.

Мы и во время XIV съезда тоже разместились в Каретном Ряду, в Третьем Доме Советов. Нам сказали, что к нам приедет Яковлев[20 - ЯКОВЛЕВ Яков Аркадьевич (1896–1938) – сын учителя, член РСДРП с 1913 г., участник борьбы за Советскую власть на Украине, с 1921 г. на ответственной партийной работе в Москве, с 1926 г. заместитель наркома рабоче-крестьянской инспекции, в 1929–1934 гг. нарком земледелия СССР и председатель «Колхозцентра», далее работал в аппарате ЦК ВКП(б), член ЦК партии с 1930 года. Репрессирован, реабилитирован посмертно.] и проинформирует нас по вопросам, которые наметились в партии и которые будут подняты и обнажены на съезде. Пришел Яков Аркадьевич Яковлев. Он тогда работал в РКИ. Серго тогда, по-моему, был председателем РКИ, а он – одним из его заместителей. Это было собрание, на которое мы никого не допускали, кроме членов украинской делегации. Возглавлял тогда украинскую делегацию Каганович, в ее руководство входили Петровский, Чубарь, Шлихтер и Скрыпник, основные члены Политбюро ЦК КП(б)У. Яковлев рассказал, по каким вопросам имеются разногласия с зиновьевцами и что проблема стоит очень остро. Таким образом, нас уже как бы подготовили. В этом смысле то было фракционное собрание, но оно велось с согласия Сталина и, я думаю, по его поручению. Мне неизвестно, кто знал об этом из других членов Политбюро ЦК ВКП(б).

Когда открылся съезд и только что создали его руководящие органы, зиновьевцы сейчас же выставили своего содокладчика по докладу от Центрального Комитета. Так было принято. Потом Сталин сделал доклад. Зиновьев выступил с содокладом. Мы опять занимали места в центре, справа от нас находилась Ленинградская делегация, а слева – Московская. С Московской делегацией мы по всем вопросам контактировали и ополчились против ленинградской оппозиции, как тогда ее называли. Вот тогда мне и пришлось встретиться не как с другом, а как с врагом с моим хорошим товарищем, которого я очень уважал.

Когда я пришел из армии в 1922 году, редактором газеты «Диктатура труда»[21 - Эта газета выходила в свет с 1918 г. В 1922 г. она являлась органом Юзовского уездного комитета РКП(б) и уездного исполкома.] в Юзовке был Абрамсон. Я не помню его имени. Тогда он работал в Ленинграде секретарем одного из райкомов партии. Очень хороший коммунист. И вот теперь он – зиновьевец, как и все ленинградцы. Из известных в партии людей к зиновьевцам примыкал, в частности, Бадаев[22 - БАДАЕВ Алексей Егорович (1883–1951) – крестьянин, член РСДРП с 1904 г., работал слесарем в Петербурге, депутат IV Государственной думы, с 1913 г. официальный издатель газеты «Правда», с 1917 года занимал ответственные должности в продовольственно-снабженческих и кооперативных учреждениях, с 1930 г. председатель Центросоюза и с 1931 г. Московского союза потребительских обществ, заместитель председателя Моссовета, член ЦИК СССР, с 1935 г. зам. наркома пищевой промышленности СССР, в 1937–1938 гг. нарком пищевой промышленности РСФСР, в 1938–1943 гг. председатель Президиума Верховного Совета РСФСР, затем член коллегии Наркомата (Министерства) пищевой промышленности СССР, член ЦК ВКП(б) с 1925 г.]. Он работал тогда в Ленинграде, и зиновьевцы выставляли его как щит. Для увеличения веса своей делегации зиновьевцы привлекли и Николаеву[23 - НИКОЛАЕВА Клавдия Ивановна (1893–1944) – рабочая, член РСДРП с 1909 г., с 1917 г. одна из руководящих деятельниц советского женского движения, в 1924–1926 гг. заведующая отделом работниц в ЦК ВКП(б), затем на ответственной партийной работе на Кавказе, в Москве, Сибири и Иванове, с 1936 г. секретарь ВЦСПС; с 1924 г. кандидат в члены и член ЦК ВКП(б), с 1937 г. член Президиума Верховного Совета СССР.]. Она тоже была хорошим, активным членом партии, очень страстно выступала, будучи хорошим оратором. Дискуссия эта продолжалась затем по группам и индивидуально, при личных схватках во время перерывов между заседаниями съезда, в Георгиевском зале и в коридорах. Одним словом, везде, где встречались двое, уже шла дискуссия, если эти люди принадлежали к разным лагерям.

Сталин, Бухарин и Рыков[24 - РЫКОВ Алексей Иванович (1881–1938) – член Коммунистической партии с 1898 г., активный участник революционного движения, нарком внутренних дел РСФСР с ноября 1917 г., председатель ВСНХ в 1918–1921 и 1923–1924 гг., зам. председателя Совнаркома и СТО с 1921 г., председатель Совнаркома СССР в 1924–1930 гг. и председатель СТО в 1926–1930 гг., нарком почт и телеграфов (нарком связи) СССР в 1931–1936 гг. Многие годы был членом ЦК партии, Политбюро и Оргбюро ЦК, ВЦИК и ЦИК СССР. Репрессирован, реабилитирован посмертно.] выступали за линию ЦК, то есть за линию Сталина. Это грубовато, но так говорили – вот линия ЦК, а там – линия оппозиции. Не помню, от какой организации приехала одна делегация, которая передала в президиум съезда стальную метлу[25 - Это была делегация от 6 тысяч металлистов Сталинграда.]. Председательствовал Рыков. Рыков взял эту метлу и сказал: «Я передаю эту метлу товарищу Сталину, пусть он выметает ею наших врагов». Это было воспринято тогда дружными аплодисментами, смехом, да и сам Рыков при этом улыбался. Уже позднее, когда Рыков сам стал жертвой этой метлы, я вспомнил эти слова и как они были тогда сказаны. Тогда, видимо, Рыков доверял Сталину и считал, что эта метла не будет направлена во вред партии, а будет направлена только против антипартийных отщепенцев, оппозиции, которая сворачивала с генеральной линии.

А тогда у нас не было сомнений, что Сталин и те, кто был вокруг него и поддерживал Сталина, правы. Я и сейчас считаю, что тогда наша идейная борьба была в основе правильной. При другом характере Сталина эти разногласия, которые были доведены до такого накала, может быть, не стали бы столь трагическими и роковыми. Но это я сейчас так говорю, а тогда этих вопросов не возникало; тогда, как говорится, рассуждали по-дровосецки: лес рубят, щепки летят. Велась, я бы сказал, беспощадная борьба с оппозицией.

Если оглянуться на путь, пройденный нашей партией и народом, и в свете этого пройденного пути оценить тогдашнюю роль Сталина, то она на фоне тех событий и соотношения сил в партии окажется в основе положительной. Я имею в виду такие оппозиции, как троцкистская, зиновьевская, праволевацкий блок Сырцова – Ломинадзе[26 - СЫРЦОВ Сергей Иванович (1893–1937) – служащий, член РСДРП с 1913 г., участник Гражданской войны в Советской России, видный партийный деятель в Донбассе, с 1921 г. работник аппарата ЦК РКП(б) и с 1924 г. редактор журнала «Коммунистическая революция», с 1926 г. секретарь Сибирского крайкома ВКП(б), с 1929 г. председатель Совнаркома РСФСР, после 1931 г. – на различных руководящих административных и партийных постах, кандидат в члены Политбюро в 1929–1930 гг. Репрессирован, реабилитирован посмертно.ЛОМИНАДЗЕ Виссарион Виссарионович (1897–1935) – сын учителя, член РСДРП с 1917 г., до 1924 г. находился на ответственных партийных постах, в 1925–1929 гг. видный работник Коммунистического Интернационала, затем занимал различные партийные должности, перед репрессированием был секретарем Магнитогорского горкома ВКП(б), член ЦК партии с 1930 г.]. Если же оценивать персонально роль Сталина, то он резко выделялся: его роль и его деятельность по сплочению партии, по мобилизации ее сил на преодоление трудностей, восстановление промышленности, сельского хозяйства, на индустриализацию и строительство Красной Армии были решающими. Поэтому не случайно Сталин занял ведущее место в партии, и партия его поддержала. Надо принять во внимание и то, что в первые годы революции его фамилия была недостаточно популярна среди широких масс и даже в самой партии. Более популярными были Зиновьев, Каменев и особенно Бухарин. Ленин правильно сказал: «Бухарчик – это любимец партии». По «Азбуке коммунизма», написанной Бухариным, наши кадры учились марксизму-ленинизму. Популярность его в широких массах была очень большой. Но как организатору предпочтение все-таки отдавалось Сталину, а Бухарин занимал видное положение в партии как пропагандист, как агитатор. Он был редактором «Правды», и это действительно был редактор, который требовался для «Правды». Он явился организатором пропаганды марксистского учения. Хотя, как Ленин сказал, и сам он допускал ошибки.

Переезд в Харьков

В 1928 году меня перевели на работу в Харьков. Там тогда размещались правительство Украины и Центральный Комитет КП(б)У. Я был утвержден заместителем заведующего орготделом ЦК партии, а заведовал отделом Николай Несторович Демченко[27 - ДЕМЧЕНКО Николай Нестерович (1896–1937) – из мещан, член РСДРП с 1916 г., занимал ряд партийных и государственных постов в УССР. В 1929–1932 гг. нарком земледелия Украины, с 1932 г. – секретарь Киевского, потом Харьковского обкомов КП(б)У, в 1936 г. первый заместитель наркома земледелия СССР, в 1937 г. нарком зерновых и животноводческих совхозов СССР, член Политбюро ЦК КП(б)У с 1931 г. Репрессирован, реабилитирован посмертно.], которого я очень уважал. Он заслуживал этого. Он тоже погиб безвременно, и погиб от руки Сталина, хотя и был очень предан генеральной линии партии, Центральному Комитету и лично Сталину.

Почему я был переведен в Харьков? После освобождения по нашему требованию Моисеенко от поста секретаря к нам приехал секретарем окружного комитета Строганов[28 - СТРОГАНОВ Василий Андреевич (1888–1938) – крестьянин, член РСДРП с 1905 г. С 1917 г. на ответственной советской и партийной работе, секретарь Сталинского, потом Харьковского окружкомов КП(б)У в 1927–1930 гг., до 1932 г. второй секретарь ЦК КП(б)У, секретарь Днепропетровского обкома КП(б)У, член Политбюро ЦК КП(б)У в 1930–1933 гг. Репрессирован, реабилитирован посмертно.]. Сам он был из Нижегородской организации, членом партии числился с 1905 года. Неплохой человек, но довольно-таки ограниченный. Он не соответствовал тем требованиям, которые предъявлялись к Сталинской организации, крупной, боевой, промышленной и разносторонней. Тут и угольная промышленность, и металлургия, и химия, и строительная индустрия, и сельское хозяйство. Одним словом, Сталино – крупнейший центр, прежде всего промышленный, но в немалой степени и сельскохозяйственный. А этот человек оказался мелким. Мы очень любезно его приняли и, так сказать, ощупывали со всех сторон и обнюхивали как старого большевика. Уже позднее о нем злословили, что хотя он и старый большевик, но и старая калоша, хотя был он не так уж стар. Любил он выпивать, и довольно-таки изрядно. Потом он стал заниматься интриганством. Одним словом, не прижился, и сложилась такая обстановка, что актив стал его игнорировать и тем самым поставил меня в довольно тяжелое положение: я лишь его заместитель, а по всем важнейшим вопросам идут ко мне и не идут к нему.

Мне это было понятно, но для него это было тяжело, принижало его роль. Ко мне шли, потому что я вырос в этом районе, отец мой работал на шахте Успенской, в четырех верстах южнее Юзовки. Я и детство провел там, и юность, там учился слесарному ремеслу на заводе Боссе[29 - Металлозавод с начальным французским капиталом.]. У меня был очень широкий круг друзей, с которыми я провел детство и юность, работая в шахтах. По тому времени я неплохо разбирался в вопросах производства – угольной промышленности, химической, металлургической и строительном деле. Тогда это было главным. По тем временам руководитель, который не разбирался в добыче угля или в металлургии, химии и строительстве, считался, грубо говоря, дураком. Как раз в такое положение попал Строганов, хотя человек он был неглупый. Он тоже позднее погиб, бедняга, и я очень тогда его жалел, да и сейчас жалею: он не заслуживал ни ареста, ни расстрела, а был расстрелян.

Меня вызвал в ЦК КП(б) Украины Каганович, первый секретарь ЦК, и предложил переехать на работу в Харьков, в орготдел ЦК. Он мотивировал это тем, что в аппарате ЦК очень мало рабочих. Он был прав, там было много разношерстной публики в смысле рабочего стажа, а тогда придавалось очень большое значение социальному происхождению работников, занимавших партийные и советские посты. «Надо нам аппарат орабочить», – сказал он. Я говорю: «Считаю, что это правильно, но я хотел бы, чтобы это орабочивание было не за мой счет. Я очень не хотел бы уезжать из Сталино, там я сросся со всей обстановкой, с людьми. Поэтому мне очень трудно будет, я не знаю новой обстановки и не смогу, видимо, ужиться в орготделе Центрального Комитета».

Но я знал обстановку. Я же заведовал орготделом в окружкоме и поэтому бывал в орготделе ЦК КП(б)У на совещаниях; инструктора приезжали к нам для обследования и прочих дел. Я многих из них знал и был согласен с Кагановичем, что некоторые люди там не заслуживали доверия, а многие и уважения, даже если и не было оснований не доверять им. Поэтому я считал, что меня там встретят плохо. В ЦК КП(б)У ревниво относились к Сталино, да и парторганизация Сталино тоже знала свое место в партии и поэтому, может быть, давала некоторый повод к этому: мы, дескать, пролетарии, мы шахтеры, металлурги, химики, соль земли, соль партии.

И я попросил тогда, что если мне нужно будет уехать из Сталино (чтобы дать возможность Строганову развернуться и не мешать ему сделаться центральной фигурой, чтобы люди его признавали, шли к нему как к первому руководителю окружной партийной организации), то просил бы послать меня в Луганск. Я сейчас не помню фамилию секретаря Луганского окружкома, но он мне нравился. У меня были с ним очень хорошие отношения, поэтому я с радостью хотел туда поехать, поэтому и просил послать меня в Луганск. А там я хотел бы опять пойти работать секретарем районного партийного комитета. Видимо, там такая работа нашлась бы. Каганович говорит мне: «Если Вы так ставите вопрос, то у нас в ЦК нет никакой необходимости, чтобы Вы уходили из Юзовки. Поэтому оставайтесь на месте». Я попрощался, ушел, стал думать и пришел к выводу, что если Центральный Комитет делает мне такое предложение – работать заместителем заведующего орготделом ЦК КП(б)У, то это ведь высокий пост и, видимо, есть веские соображения, которые побудили к тому Кагановича.

Каганович ко мне очень хорошо относился. Мы с ним познакомились буквально в первые дни Февральской революции. Он тоже работал в Юзовке и выступал на первом же митинге, который проводили тогда в Юзовке, а я на нем присутствовал. Я участвовал в митинге как представитель рабочих депутатов Рутченковских копей на первом совещании в Бахмуте (это был уездный наш город). Потом вторично, через неделю-две, мы собрались в Юзовке, там же был Каганович. Он прибыл от Юзовской организации и довольно активно вел себя на этих совещаниях. Тогда он носил фамилию Кошерович[30 - Под псевдонимом Борис КОШЕРОВИЧ он работал на обувной фабрике «Новороссийского общества», участвуя в деятельности местной большевистской организации.]. Я не знал, что он Каганович, я его знал как Кошеровича. Кагановичу я не только доверял и уважал его, но, как говорится, и стоял горой за него.

Тогда Каганович еще не был признанным партийным руководителем (я уж и не говорю о партийном вожде). В ЦК КП(б)У у него были очень сложные отношения с коллективом. Против него вели борьбу «старики» – Петровский, Чубарь и другие, не признавала его Екатеринославская группа, где было сильным влияние Григория Ивановича Петровского. Опорой Кагановича, собственно, был Донбасс, главным образом Сталино, Луганск и Артемовск (бывший Бахмут). В Бахмуте Кагановичу доверие оказывалось больше через Радченко[31 - РАДЧЕНКО Андрей Федорович (1887–1938) – крестьянин, член РСДРП с 1912 г. После 1917 г. находился на советской и профсоюзной работе. В 1924–1925 гг. секретарь Сталинского губкома КП(б)У, в 1925–1928 гг. председатель Всеукраинского совета профсоюзов и член Политбюро ЦК КП(б)У, с 1929 г. занимал различные партийные должности. Репрессирован, реабилитирован посмертно.], чем непосредственно. Там был секретарем Никитенко, а он являлся близким человеком Радченко, Радченко же был председателем Совета профсоюзов Украины. Сам рабочий, очень авторитетный человек, член партии, кажется, с 1912 года, он тоже безвременно погиб. Хотя сам Радченко был интриганистым руководителем, но человеком честным, и сомнений в его преданности делу партии не могло быть. А его интриганство проявлялось в отношении к определенным лицам, но не к партии, не к ее генеральной линии.

Итак, после разговора с Кагановичем я, все взвесив, уже сам не хотел оставаться в Сталино, потому что видел, что у меня могут сложиться плохие отношения со Строгановым, а я не хотел какой-то борьбы с ним. Его только что прислали, он не знал пока производства, но мог узнать, это не мотив для неуважения. Я считал, что лучше мне уйти и пусть он укореняется. Тогда я сказал Кагановичу, что согласен пойти в орготдел ЦК КП(б)У, но с условием, чтобы послали меня работать при первой возможности в какой-либо округ, а в какой, мне было безразлично, хотя желательно, чтобы в промышленный. Я считал, что сельского хозяйства я все же не знаю, никогда в сельскохозяйственных районах не работал, а все время был связан с промышленностью и чувствовал себя здесь в своей тарелке.

Начал работать на новом месте. В Харькове мне не понравилось, как я и ожидал. Канцелярская работа: через бумаги живого дела не видишь. Это специфическая работа, а я человек земли, конкретного дела, угля, металла, химии и в какой-то степени сельского хозяйства. В Сталино сельское хозяйство не было главным, главным у нас был уголь. Уголь – это хлеб промышленности, и ему мы уделяли большое внимание. У меня сложились хорошие отношения с руководством угольной промышленности. Тогда ею руководил Рухимович[32 - РУХИМОВИЧ Моисей Львович (1889–1938) – рабочий, член РСДРП с 1913 года, активный участник Гражданской войны и борьбы за Советскую власть на Украине. В 1921–1922 гг. председатель Юзовского губисполкома, в 1923–1925 гг. управляющий трестом «Донуголь», затем председатель ВСНХ УССР и заместитель председателя ВСНХ СССР. В 1930–1934 гг. нарком путей сообщения РСФСР, управляющий трестом «Кузбассуголь». Перед репрессированием был наркомом оборонной промышленности СССР. Реабилитирован посмертно.]. Я его очень уважал. Он тоже безвременно погиб, был расстрелян. У меня были хорошие отношения и с руководителем Югостали[33 - Комбинат «ЮГОСТАЛЬ» был создан в 1921 г. как ведущая государственно-хозяйственная организация металлургических заводов и угольных шахт Юга страны.] (это, собственно говоря, Министерство черной металлургии Юга), которая находилась в Харькове. Возглавлял ее, кажется, Иванов[34 - Речь идет об ИВАНОВЕ Николае Гавриловиче, который руководил «Югосталью» в 1925 г. В 1926 г. его на этом посту сменил И.В. Косиор. Хрущев, избранный заворгом окружкома в 1926 г., мог встречаться с Ивановым в этот период времени. В первом издании, по всей вероятности по ошибке, дается ссылка на ИВАНОВА С.Н. – члена РКП(б) с 1920 г., инженерно-хозяйственного и партийного работника.]. Я меньше его знал, чем Рухимовича, потому что Рухимович ни одного совещания угольщиков и хозяйственников не проводил без меня: он всегда приглашал меня, и я присутствовал от окружного комитета партии. И вдруг у меня все это оборвалось, и я стал заниматься бумагами, а это пища не для меня, меня сразу отвернуло от нее. Я раз или два ходил по этому вопросу к Кагановичу и стал напоминать ему, что он мне обещал помочь уйти.

Переезд в Киев

Однажды Каганович мне позвонил и говорит: «Вы просили меня перевести вас в какой-либо округ на партийную работу. Если вы не возражаете, то я бы вам предложил Киев. Состоялось решение, в Киев идет секретарем окружного комитета товарищ Демченко, а Демченко просит, чтобы вас отпустили с ним заведовать орготделом Киевского окружкома. Если вы согласны, то можете буквально сейчас же (это было воскресенье) брать билет и выезжать в Киев. Там все известно, Демченко знает, и он с удовольствием вас встретит».

Я, не раздумывая, дал согласие. Киевская организация тогда у нас не считалась пролетарской, боевой. Шла такая слава, что в Киеве сильна украинская националистическая тенденция. Так оно действительно и было. Пролетариат там был слабый, а интеллигенция группировалась вокруг украинской Академии наук. Возглавлял эту интеллигенцию тогда Грушевский[35 - ГРУШЕВСКИЙ Михаил Сергеевич (1866–1934) – крупный украинский историк и литературовед, участник украинского национального движения, в 1917–1918 гг. председатель Центральной рады, академик АН УССР с 1924 г. и АН СССР с 1929 г., автор многочисленных научных трудов.]. Там была сильна и троцкистская организация. Считалось, что там сложно работать, особенно русским: к ним не особенно хорошее было отношение. Поэтому я полагал, что, так как националисты считали меня безнадежным русаком, мне будет там трудно.

Тем не менее я сейчас же приобрел билет и вечером выехал в Киев. Утром уже был там. Первый раз в жизни попал я в Киев, в этот большой город. До этого я, собственно говоря, видел, не считая Москвы, Харьков, Екатеринослав и Мариуполь. Я не называю здесь Бахмут, а Юзовка еще не считалась даже городом. Киев на меня произвел сильное впечатление. Как только я приехал, то с чемоданом в руке пошел прямо на берег Днепра. Меня тянуло взглянуть на Днепр, потому что я много слышал и кое-что читал о нем. Мне хотелось увидеть эту мощную реку.

Начал я свою партийную и трудовую деятельность в Киеве вместе с Демченко. Председателем облисполкома был Войцеховский. Он тоже безвременно погиб, его расстреляли. Это был человек с некоторым налетом украинского национализма. Раньше он состоял в подпольной социал-демократической украинской организации, но был честный и уважаемый человек. Мягкий по характеру, лощеный интеллигент, но приятный человек и старательный работник. В Киеве он был «на своем месте». Демченко учился на медицинском факультете, но не окончил его. Член партии с 1916 года, он к рабочим не особенно тяготел, а больше тянулся к интеллигенции и занимался вопросами Академии наук. Потом ему от ЦК КП(б)У было поручено заниматься Западной (или, как украинцы говорили, Захидной) КПУ, то есть Львовщиной, Тарнополем (с 1944 года Тернополь. – С. Х.) и прочим. Это была большая политическая работа, и я считал, что он хорошо ее делал.

Вот таким образом я попал в Киев. На меня была взвалена текущая местная внутренняя работа – рабочие и село. Нужно признаться, что сейчас мне очень приятно вспоминать о том времени. Мне работалось там хорошо и легко. Киевляне ко мне относились с большим доверием и, я бы сказал, с уважением. Имелись и трудности, было много безработных, чего в Донбассе мы не встречали. Шел 1928 год, а в Киеве с Красным знаменем ходили по улицам, демонстрируя, безработные. Мы их потом собрали в старом помещении Киевской городской думы[36 - Позже там помещался Киевский городской Дом учителя.], там был зал человек на 400–500, и там они митинговали. Имелись там еще и меньшевики, и эсеры, и украинских националистов оставалось много, сильное было и троцкистское влияние. Троцкисты использовали трудности, которые имелись в Киеве.

Эти безработные тоже были довольно характерными, потому что безработицы тогда на Украине вообще-то не было, даже имелся недостаток в рабочих, а вот там было много безработных, даже коммунистов. Годами ходили они без работы. Когда я предложил: «Пожалуйста, я вам могу сейчас же работу найти», – они вроде бы обрадовались. Спрашивают: «Куда?» Я говорю: «В Донбасс». – «Нет, мы, – говорят, – еще походим». И вот целый год ходят они и еще готовы, видимо, год-два ходить. Но в Донбасс ехать не хотят: это провинция. Там шахтеры, а они не приспособлены к такому труду. Меня это возмущало, потому что я детство там провел и для меня Донбасс, Юзовка – родная стихия, я скучал по шахтерам, сжился с ними…

Проработал я в Киеве весь 1928 год. В 1929 году мне уже стукнуло 35 лет. Это был последний год, когда я мог еще думать о поступлении в высшее учебное заведение, а я окончил только рабфак, и меня все время тянуло получить высшее образование. Поэтому я стал добиваться посылки меня на учебу.

В промакадемии

Тут я встретил сопротивление. К тому времени Каганович уже уехал в Москву, работать в ЦК, а вместо него был прислан Косиор[37 - КОСИОР Станислав Викентьевич (1889–1939) – рабочий, член РСДРП с 1907 г. После 1917 г. видный партработник, один из организаторов КП(б)У, секретарь ее ЦК с 1920 г., Сибирского бюро ЦК РКП(б) с 1922 г., далее генеральный секретарь ЦК КП(б)У до 1938 г., перед репрессированием – заместитель председателя Совнаркома СССР и председатель Комиссии советского контроля, член Политбюро ЦК ВКП(б) с 1930 г., член ЦК партии с 1924 г. Репрессирован, реабилитирован посмертно.]. В Киеве считали, что я – близкий к Кагановичу человек (а это так действительно и было) и поэтому ухожу еще и потому, что не хочу с Косиором иметь дело, не хочу с ним работать и поддерживать его. Это было не так. Я Косиора мало знал, но с уважением относился к нему. Косиор по характеру довольно мягкий, приятный человек и разумный. Я бы сказал, что в смысле отношений с людьми он стоял выше, чем Каганович, но как организатор он, конечно, уступал ему. Каганович – более четкий и более деятельный человек: это действительно буря. Он может даже наломать дров, но решит задачу, которая ставится Центральным Комитетом. Он был более пробивной человек, чем Косиор.

Я посчитал необходимым поехать в Харьков и объясниться с Косиором. Я сказал ему: «Мне уже 35 лет. Я хочу учиться. Поймите меня. Я прошу ЦК КП(б)У понять и поддержать меня и прошу, чтобы ЦК рекомендовал меня в Промышленную академию. Я хочу быть металлургом». Косиор с пониманием отнесся к моей просьбе и согласился. Когда встал вопрос о том, что я ухожу, Демченко очень огорчился и долго уговаривал меня остаться, хотя и с пониманием относился к тому, что человек хочет учиться. Вот тогда-то я увидел и почувствовал истинное отношение людей к себе.

Когда я поставил вопрос об уходе на учебу и попросил отпустить меня, то даже решение не сразу было принято. После заседания Бюро некоторые товарищи зашли ко мне и говорят: «Ты действительно хочешь учиться или у тебя, может быть, с Демченко не выходит? Ты скажи нам открыто». Говорили с намеком, что поддержат меня, если у меня с Демченко не выходит дело и плохо складываются отношения. Я отвечал: «Нет, прошу правильно понять меня. У меня с Демченко наилучшие отношения. С таким человеком, как Демченко, я готов бы работать и дальше, но хочу учиться». – «Ну тогда другое дело, мы тебя поддержим». И на следующем заседании было принято нужное решение.

Я уехал в Москву. Там тоже встретил трудности, потому что у меня не было достаточного руководящего хозяйственного стажа. В Промышленной академии товарищи говорили, что я не подойду им, и рекомендовали идти на курсы марксизма-ленинизма при ЦК партии. «А здесь, – говорят, – создано учебное заведение для управляющих, для директоров». Пришлось мне побеспокоить Лазаря Моисеевича Кагановича (он был секретарем ЦК) и попросить, чтобы ЦК поддержал меня. Я добился своего: меня поддержал Каганович, и таким образом я стал слушателем Промышленной академии.

Поселился я тогда в общежитии на Покровке, в доме № 40. Он и сейчас там стоит. Не знаю только, что в этом здании находится. По тому времени это было хорошее общежитие: коридорная система, отдельные комнаты. Одним словом, идеальные условия. Учебное здание Промышленной академии помещалось на Ново-Басманной, это тоже недалеко. Я не пользовался трамваем, ходил пешком через Земляной вал и прямо через переулок, где был, кажется, Дом старых большевиков, потом сворачивал на Ново-Басманную налево. Дорога занимала всего несколько минут: такой ежедневный небольшой моцион.

Начал я учиться. В академии люди были очень разные и по партийности, и по общей подготовке. Многие окончили сельскую школу и знали только четыре действия арифметики, а с другой стороны, там были люди, которые имели среднее образование. А я пришел, окончив рабфак: это считалось – имею среднее образование. Наша группа была подобрана довольно-таки сильной. Но у нас имелись один-два таких товарища, которые отставали по математике, и они нас тянули назад. Народ взрослый, упорный, поэтому не преподаватель требовал, чтобы человек учился, а человек сам требовал от преподавателя, чтобы тот его учил. Но на все требуется время. Бывало, не его вызывали к доске, а он сам идет к ней, мучает преподавателя, потому что ему непонятны те или другие математические формулы. Мы же сидим и возмущаемся, что и нас держат, потому что для нас это уже пройденный этап.

Так было и в 1929 году. А когда я пришел в академию осенью 1930 года, то столкнулся с таким явлением. В академию попало очень много людей, которые, собственно, не особенно-то хотели учиться, но в силу сложившихся политических условий вынуждены были оставить хозяйственную, партийную или профсоюзную деятельность. Вот они и расползались по учебным заведениям. Промышленная академия стала буквально уютным уголком, где могли отсиживаться такие люди, потому что стипендия приличная, столовая неплохая и общежитие хорошее: у каждого – комната, а некоторые маститые хозяйственники имели возможность получить две комнаты и устроиться там с семьей.

Шефствовал тогда над Промышленной академией Куйбышев[38 - КУЙБЫШЕВ Валериан Владимирович (1888–1935) – сын офицера, член РСДРП с 1904 г., участник трех российских революций, после 1917 г. видный военно-политический работник, с 1921 г. член Президиума ВСНХ, с 1922 г. секретарь ЦК РКП(б), с 1923 г. нарком рабоче-крестьянской инспекции и заместитель председателя Совнаркома СССР и СТО, с 1926 г. председатель ВСНХ, с 1930 г. председатель Госплана СССР и заместитель, а с 1934 г. – 1-й заместитель председателя Совнаркома СССР, в 1934–1935 гг. председатель Комиссии советского контроля, член ЦК партии в 1922 г. и с 1927 г., в 1923–1926 гг. председатель ЦКК РКИ, с 1927 г. член Политбюро ЦК ВКП(б).], председатель Госплана. Ну что могло быть выше? Уважаемый и влиятельный человек, который действительно поддерживал Промышленную академию. То был как раз период острой борьбы с «правыми». «Правые» развернули свою деятельность: Рыков, Бухарин, Угланов[39 - УГЛАНОВ Николай Александрович (1886–1937) – член Коммунистической партии с 1907 г., активный участник революционного движения и Гражданской войны, секретарь Петроградского губкома в 1921–1922 гг. и Нижегородского губкома партии в 1922–1924 гг., секретарь ЦК партии в 1924–1929 гг. и Московского областного и городского комитетов партии в 1924–1928 гг., нарком труда СССР в 1928–1930 гг., член ЦК партии в 1923–1930 гг. и кандидат в члены Политбюро ЦК в 1926–1929 гг., член Оргбюро ЦК в 1924–1929 гг., ВЦИК и ЦИК СССР. Репрессирован, реабилитирован посмертно.]. Они повели борьбу, и очень сильную. Руководство партийной ячейкой академии было в руках «правых». Секретарем ячейки был Хахарев[40 - ХАХАРЕВ Константин Григорьевич – член РСДРП с 1905 г., после 1917 г. активный деятель Коммунистической партии, занимал ряд ответственных должностей.], довольно влиятельный человек, с дореволюционным партстажем, кажется, с 1906 или 1907 года. Сам он из Нижнего Новгорода, известный человек, прошел подполье. Вокруг него группировалась эта, так сказать, старая гвардия. Но она была пораженной: ведь она выступала против генеральной линии партии. Она группировалась вокруг Бухарина и поддерживала его, поддерживала Угланова, поддерживала Рыкова против Сталина и против Центрального Комитета партии.

Мы пришли с Юга. У нас было довольно большое землячество (донбассовцы, днепропетровцы, луганчане, артемовчане, харьковчане). Мы стояли на позициях Центрального Комитета. Завязалась борьба, и я тоже довольно активно втянулся в эту борьбу. Главным образом меня тогда поддерживал Табаков. Он тоже позднее безвинно погиб, его расстреляли. По национальности он был еврей, очень хороший коммунист. Я его узнал, когда он был директором треста, а потом – объединения по производству керамики для металлургии. В Донбассе находился Красногоровский завод огнеупоров для облицовки доменных и мартеновских печей, и Табаков занимался этим делом. У меня с ним установился хороший контакт, он опирался на Юзовскую организацию, и тут-то, в академии, мы сошлись с ним. У нас существовало единое партийное мнение, и другие товарищи нас поддерживали, например Аллилуев с Дальнего Востока. Он и сейчас, кажется, жив, пенсионер. (Этот Аллилуев ничего общего с Аллилуевым, тестем Сталина, не имеет, просто однофамилец.) Были у нас и другие товарищи, и довольно-таки большая группа, но все же мы оставались в меньшинстве. Может показаться, что я отвлекаюсь. Казалось бы, какое это имеет отношение к теме? Я ведь хотел говорить о Сталине, о его роли. Но это как раз имеет прямое отношение к теме.

В Промышленной академии развернулась борьба за генеральную линию Центрального Комитета против «правых» и зиновьевцев, а потом праволевацкого блока Сырцова – Ломинадзе. В этой борьбе моя роль резко выделялась в том коллективе, и все это было на виду у Центрального Комитета. Поэтому всплыла и моя фамилия как активного члена партии, который возглавляет группу коммунистов и ведет борьбу с углановцами, рыковцами, зиновьевцами и троцкистами в Промышленной академии. Политическая борьба шла очень острая. Ведь там большинство составляли члены партии с дореволюционным стажем, и нужно сказать, что эта группа была очень солидной: в ней имелись влиятельные люди. Например, помню нашего донбасского товарища Макарова[41 - МАКАРОВ Иван Гаврилович – член РСДРП с 1905 г., директор Юзовского (Сталинского) завода в 1922–1924 гг. и затем в 1932–1936 гг.]. Он был в Юзовке директором Юзовского завода, сам же он – нижегородец, член партии с 1905 года, очень умный и уважаемый человек. Он официально не объявлял, что он заодно с «правыми», но поддерживал «правых» и против «правых» нигде даже не заикался. Видимо, он договорился с «правыми», что будет вести себя несколько скрытно, не выявлять себя сторонником оппозиции. Считалось, что он вроде бы стоит на позиции генеральной линии партии, а на самом деле он своей деятельностью способствовал усилению группы Угланова, Бухарина, Рыкова.

Остроту борьбы можно показать на таком примере. Выборы президиума общего собрания нашей партийной организации заняли однажды целое заседание, и оно открылось только на следующий день. Помню, как мои товарищи выставляли мою кандидатуру в президиум, но я раза два или три проваливался и не был избран. Когда шли выборы в президиум, то все кандидаты должны были выйти на трибуну и рассказать свою биографию. Кандидат с послереволюционным стажем члена партии уже был как бы обречен. Вот такая имела место борьба. А уж в бюро ячейки выбирали вообще особо. Меня несколько раз выдвигали, и моя кандидатура никак не проходила. В конце концов меня выбрали в Ревизионную комиссию, правда, потом опять провалили. Вообще, тогда часто переизбирали бюро ячейки, потому что развернулась острая борьба, так что люди менялись.