Линия разграничения

– Власть народу.

Был дан тихий отчётливый ответ Элизы, ещё раз устремившей глаза вниз, пытаясь более не провоцировать ни на какие вопросы или непредвиденные события. Идя вслед за затарахтевшим броневиком, потому что ей именно в ту сторону. К обрушившемуся общежитию, куда угодил бетонобойный снаряд пушки типа “АрО” Прохожей части из осколков стекла и частичками стен. Поодаль от завывающих сквозняком оставленных зданий, посматривающих вслед за одинокими прохожими из своих облезлых стен и растащенной, кто куда утварью опустевших квартир.

Скрывая громаднейшее пространство пустыря, пока не понимающая в чём конкретно дело девушка, расправляла своё в преддверии выглаженное платье. Посечённая крохотными щербинками местность, левее в метрах ста от пустыря всегда закрытую плотным расположением зданий заправочную станцию, откуда самые благонадёжные граждане заранее слили топливо во времена вседозволенности. В качестве платы, а может и наглости поступка, оставив у счётного аппарата кассы пять стальных.

И вспомнив в чём конкретно кроется суть ситуации, Элиза, позабыв об обыденности разрушений, обратила внимание на кучки осыпавшихся плит. Развалины соединений корпусов, с торчащими из земли штырями арматуры, дыма, море воронок и… крик. Нет не Элизы, какой-то иной девушки, прибежавшей сюда раньше. Минут на двадцать, тридцать раньше. Не жалеющей себя, через пот, кровь и боль, отчаянно разгребая руками завал. Докопавшись, склонившись над единственным остатком и только тогда обомлев. Зажимая руками рот, издав скудный еле слышимый писк, над лиловым кусочком скрученной кисти.

Грянет ветер, раскаты грома и крохотный дождь. Срывая с головы Элизы платок. Девушки, что за свою непродолжительную сознательную жизнь уже видела и знала достаточно много. С сухими глазами, ибо последние слёзы давно пролеты по друзьям, которых она никогда уже не встретит в жизни. По близким людям, к которым она не сумеет прижаться, глупо рассуждая за жизнь. За всех тех, кто пострадал в мясорубке прозванной войной. Но не достаточного, для одного революционного действа. Привстав на колено и потянув за застрявшим меж камней платком рукой, сжимая пальцами гладкую выскальзывающую ткань, из ниоткуда в ладонь залетит хилая листовка.

Это Призыв. Молодой, немногочисленный, добровольческий. Гражданская самоорганизация, занимающаяся оказанием помощи обездоленных.

– Всё верно. – утвердит вслух свой выбор Элиза. – Ровно столько, сколько я смогу.

Прекрасный новый день

О этот дивный, невероятный новый день, настал! Извиваясь в улавливаемых помехах транслируемой музыки и утренних разговорных передач, сквозь сонное дрёма, Якоб кое-как различил приветственные слова любимой передачи. Его веки приоткрылись, при виде зелёной палитры цвета табло, безжалостно резанув по радужке глаза. Лениво смахивая рукой антенну приёмника, частота более-менее самостоятельно выровнялась, дозволив диктору высморкаться в прямом эфире и севшим голосом зачитать: “Сейчас, ровно восемь утра. И я – Влад Чореску, приветствую вас в греющих лучах Маяка Свободы!”.

– За ночь. – Якоб прислушался к известиям от любимой радиостанции. – Наши бравые лётчики, осуществили пять авианалётов. – мальчишка сжал кулаки, не пропуская ни слова. – Позиции предателей подверглись массированным ударам из ствольной артиллерии, выпустив порядка шестисот снарядов.

“Да, так их!” – взревел Якоб. Аж подорвавшись с постели и задев рукой прикроватную тумбочку, к счастью, успев подхватить до касания с твёрдым полом устройство, что не в состоянии функционировать без электропитания и радиоизлучения. Удерживая вес хрупкого пластика всего тремя пальцами и продолжая внимать информации:

– Пятая пехотная дивизия перешла в наступления, и уже к теперешнему часу вещания, намертво вцепившись в линию обороны противника. Мы будем освещать… – сигнал издал неприятный звук, решил пропадать.

Паренёк тотчас принялся крутить колёсико частот, вертя антенну то туда, то сюда. Не взирая на всевозможные попытки, эфир в итоге забился пустыми частотами, а сигнал исчез.

“А я так надеялся” – произнёс Якоб, плюхнувшись обратно в постель.

Встав на его место, можно было сразу ощутить всю досаду от случившегося – неполноты картины мира, а именно количества вражеских потерь. Причинённых разрушений, числа населения, оставшегося без крыши над головой или отнятых жизней.

“Ничего, я уверен. Уж мы то им ещё зададим!” – в независимости был Якоб удовлетворён утренними новостями или нет, всегда оканчивая этой фразой еженедельное прослушивание трансляции.

За окном, вроде загремело, донёсся рык моторов и лязганье гусениц, с удивительно равномерным топотом. Паренёк, не обратив никакого внимания на домашних, каких-то там желаемых слов “утра”, тараном распахивая двери соседней комнаты, немедля бросится к окну. Отличным видом экспонируя главную проезжую часть, где от шума моторов грузовиков, сигналов легковых машин и извечной вони топлива, становилось невозможно спать или проводить всяческий досуг. Правда в этот раз не закрыв, а наоборот – отперев ставни. Вдохнув воздуха, да как вскрикнув что-то радостное, размахивая руками и свистя. Если вырабатываемый шипящий звук, можно назвать свистом. Обращая свои действия в поддержку, там внизу продвигающейся на марше армии.

Танки, пушки, пулемёты, пехота. Трескотни гусеничных траков, колёс тягачей и воинского клика. Белолицых солдат в сверкающих тёмных касках, что тянут носок, чеканя шаг. Каждый в руке сжимает самозарядную винтовку, побивая прикладом по толстому металлическому листу накладки. Разом, горделиво повернув головы влево и слегонца задрав, отдавая честь.

“Это наши!” – воскликнул Якоб.

Его начинания поддержали обитатели соседнего дома, а конкретно второго и четвёртого этажей, так как остальные жильцы в это время давным-давно находились на работах. Ликующая на улице толпа подбрасывала в воздух белоснежные цветы, потом падающие на плечи и каски марширующих.

“Молодцы, молодцы, молодцы!” – почти каждый из собравшихся прохожих и жителей домов скандировал, хлопая в ладоши. Среди них, кто так же откровенен в своих чувствах, часто пересекаются понимающими друг друга взглядами. Одни желают скорейшего окончания войны, другие победного продолжения, а третьи, что, как не странно большинство – с пустыми сердцами и не менее пустыми головами, дабы не мешало истинно звериным утехам, по истреблению ближнего своего, молчаливо принимали политический курс. Они уже давно, не то, что отдались, а именно стоят у истоков. Самолично сотворив природу пассивно агрессивного большинства, где они более не желают знать иной точки зрения, окромя той, что наиболее для них удобна и полезна. Активно вступая в полемику, отмахиваясь, когда в ход со стороны оппонента идут аргументы и переходя к угрозам.

Насытившись бряцанием устаревшего оружия, они прильнут к местам досуга. Включая телеприёмники, вкушая отборную пропаганду и желая: вот тому – лучи добра, а тому бед. Как уже должно быть понятно, от них не сильно отличался и Якоб, и даже часть его окружения. Взахлёб, с удовольствием, уже позже, днём, слушая предположительные потери Конфедеративной стороны. В потоке информации, ему более всего нравится внимать о количестве погибших гражданских. Обстреляна остановка, разрушен жилой массив или уничтожен гражданский транспорт… Якоб вскакивает. Руки дрожат, а пальцы сжаты в кулаки, всё тело напряжено, то вслух, то про себя промолвив единственную и всегда оправдательную мантру: «Поделом! Ведь они предатели. Все, каждый до единого отступники».

В нынешнем этапе развития общества по иную грань колючей проволоки, а также собственной недальновидности, юноша относился к ещё одной, ранее неописанной прослойке населения, так бредящей сгинуть в войне. Личности, что уже с месяц имеет оконченное среднее образование, однако ни на йоту не понимающего перспектив, стать очередным перегноем. Сбросить последнюю рубаху, обменять имя и фамилию на потёртый жетон с выбитыми там цифрами, а бесценную жизнь и главное жизнь остальных, на – пистолет-пулемёт. Если не погибнуть, то стать калекой. Изуродованным физически или морально, никогда не посмев задать самый каверзный, для вышестоящих должностных лиц, что посылают гружёными составами на эту войну людей, вопрос: а зачем, мне всё это?

Прямо сейчас, таких, как Якоб изменить нельзя. Взросших на словах злобы более старших и многочисленных телевизионных передач. Потому-что, кроме всеобщей погибели, им предложить нечего: – “И если мы будем проигрывать, то уничтожим весь мир!”.

Показательно громыхнули гаубицы, следом за ними по дорожной полосе, разрушая покрытие, пошли сверхтяжёлые танки с широкими башнями по три ствола. Позади танков, начищенная до блеска лёгкая пулемётная гусеничная техника и наконец тягачи. Истинные, если можно так выразиться колоссы. Эти упрямые машины, на своих могучих крепежах, демонстрируют новейшее оружие Демократического Альянса.

Объёмные снаряды, где в хвостовом отделении, помимо четырёх пар крыльев, присутствует автономный двигатель. Работая на едком соединении, чья аббревиатура сокращена до исключительной буквы “Ф”, разгоняя жуткое, как по звуку полёта, так и разрывам орудие, быстрее всех известных моторных самолётов.

Чьё главное назначение, не поразить цель, а – причинить наимасштабнейший ущерб. Повергнуть к наигубительнейшим последствиям, разнося в пух и прах назойливое строение, дерево или холм, коему не свезло оказаться на линии осмотра местности командирским биноклем. Отражаясь в линзах сотнями всплесков, огненных грибков, фонящих кратеров. Очередной офицер, пришедший на смену неоправдавшегося надежд и впоследствии расстрелянного генерала, ударит по столу. Его множественные незаслуженные ордена, да медальки взбрыкнут, одна покатиться по столу, остановившись посредине. Произведён удачный во всех смыслах запуск. За этим, они ликуют.

Дверной звонок чирикнул. Разменивая количество из пяти возможных мелодий, в каждые семь секунд. Впрочем, Якоб не спешил. Он умышленно дожидался, когда же наконец запоют его любимые восьмибитные птицы прежде, чем не торопясь добраться до двери и потянуть за ручку. Полностью проигнорировав и не ответив на прямой вопрос взволнованной матери, дверь скрипнула, впуская в квартиру, прокуренную прохладу подъезда, а за ней, своего рода встречу. Можно сказать, по любому: сговор, сходка, явка или встреча. Своего рода запланированное посредством телефонной линии и четырёх лиц мероприятие. Провести оставшиеся деньки в кругу тех, кто, как казалось Якобу, понимали его лучше всех на свете. По крайней мере пытались. По крайней мере изображали это. А разве не о подобной ли удобной жизненной иллюзии мечтают многие?

В их планах, не прослеживалось какого-то бы ни было отчётливого порядка действий. Пустое шатание, разговоры о том, о сём. Когда же дойдут – подбежать, удивиться размахом, после попытаться преодолеть.

– Ну что. – начав шёпотом, просунул нос в дверную щель Вит. – Железно, а?

Он живо огляделся, лишний раз убедившись, что тыл крепко прикрыт, и никто не сможет подслушать:

– Все дали слово. Остался только ты один. Если не струсил, то идём прямо сейчас.

В настоящее время будучи уже бывшим одноклассником Якоба, Вит являлся единственным из всей компанейской четвёрки, кто, собственно, и инициировал рисковый поход. Его семья даже по нынешним меркам всеобщего недостатка-дефицита и царящей депрессии жила обеспеченно. Со дня на день, полагаясь на связи отца в бывшем могущественном государственном аппарате, переехать куда подальше, в тыл. И пока у Вита допустима такая возможность – играя на запретах, вседозволенности занятых взрослых и любопытстве. Посмотреть всего одним глазком, один раз, что в той же мере не давало покоя и Якобу.

Пока длилась текущая беседа, а точнее тривиальное подтверждение слов, за углом лестничной клетки, окончания ожидали ещё два приятеля Якоба: Кей – сын местного чиновника, чья улыбчивая фотография с лопатой выше роста молодого человека, светилась в каждом первом выпуске, зазывая население города на “праздник уборки”. Возможного в будущем представителя городской власти, учась, как следует заделывать дыры в асфальте, разукрашивая их разноцветными мелками в виде лепестков цветков. А бытовые проблемы населения касательно обогрева домов, подачи электроэнергии чаще, чем два раза в день – концертами;

Теми – не отличающийся от большинства горожан среднестатистическим социальным положением и худоватым телосложением, по сути, не мог похвастаться ничем. Он часто вспоминал своего двоюродного брата, что ещё со времён первых боестолкновений отправился воевать добровольцем, но так до сих пор и не дав о себе весточку. То ли жив, то ли давным-давно погиб. Кто может знать, когда суды отказывают в прошении признать умершим, а комиссариат в сведениях. Бахвалясь его мужеством и заверяя, что с честью продолжит данное дело.

Кей внеочередной раз вздохнёт, заткнёт указательным пальцем доставляющее неудобства от давно прошедшей простуды ухо, вслед за этим опёршись ладонями рук о стену подъезда. Он ни в коем случае, не желал ненароком запачкать купленную новёхонькую, модную лёгкую куртку, со сверкающим лейблом в виде трезубца, опущенного вниз, подёргивая верхушку продольной молнии. В это время, Теми вовсю продолжал усердно пинать воздух, перетаптываясь с ноги на ногу, выдавая собственную нервозность, пока к нему не обратился Кей:

– До сих пор никаких вестей? Люди… они говорят, что всё обстоит крайне напряжённо.

– Нет. Ничего. Точнее есть… Вот так, посреди рабочего дня к моей маме в магазин заходит один в форме, а потом сугубо ей в руки передаёт крохотный конверт.

– И что же здесь такого?

– Он его зачитывает: “С прискорбием сообщаю, что ваш сын погиб. Приказом командования ему посмертно присуждена медаль за мужество.” Внутри цветные фотографии, часы, накарябанное дрожащей рукой письмо… медаль. И это всё, что остаётся от человека? Горстка воспоминаний, с перекатывающейся из стороны в сторону железкой?

Якоб качнёт головой, прикусит нижнюю губу, а после испустив воздух сказанув – “Угу”. Для Вита, это более чем достаточно, ибо теперь пути назад нет. Нечаянно из гостиной комнаты заиграет телеприёмник. Якоб зараз распознает грозную мелодию призывной рекламы и в настоящий момент до конца отворив дверь, махнёт рукой, приглашая компанию во внутрь. Все вчетвером завалятся на диван, раскрыв рты поглощая информацию с иллюстраций.

Стукнули барабаны, задули трубы, в примеси различных духовых инструментов, смешиваясь с военным маршем, из экрана на них решительно смотрел человек в толстой непромокаемой униформе с натыканными бронепластинами. Сжимая в руках ручной пулемёт с двойным дулом и барабанным магазином позади рукоятки, сквозь толстые линзы каски-респиратора, на зрителей устремлены два карих нарисованных глаза. Пока идёт музыка, над демонстрируемым пулемётом, возникает жирный красный шрифт с исключительно заглавными громадными буквами на полутёмном фоне:

“Я, доверяю Демократическому Альянсу.”

По длине ствола, будто в пламени выпускаемой пули, высветилась следующая:

“Будь добровольцем!”

И наконец самой последней, соединяющей будущие три завета, возле правой руки, поддерживающей ствольную коробку. Ударив пылью анимированной печати, стоило её оторвать проявилась конечная надпись:

“Это твой долг, поддержать своих боевых товарищей в борьбе с предателями.”

Фон засиял широкими лучами, стоящий до этого непревзойдённо выполненный с дизайнерской точки зрения смирный солдат, двинул рукой. Накрепко удерживая затвор, он оттянул его до предела, после разжав пальцы отпустил, позволив автоматике с желаемым треском доставить патрон из барабана. Музыка ударила вторично, общий фон изменился едва ли немного, но зато сменив содержание экспозиции, где теперь в строю по четыре ряда, в полном обмундировании, отдавали честь менее технологически продвинутые бойцы. Пускай и скромнее представленные, их суммарное количество не поддавалось подсчёту, демонстрируя зрительную иллюзию стоящих друг за другом в каждом ряду, а за ними ещё и ещё, и ещё. Будто в саму бесконечность, до бесконечности преданных делу с серьёзными лицами людей. Они призывают тебя, приглашают встать рядом с собой, разделив знания воинского искусства и боевое знамя. Вокруг них немедленно завязывается бирюзовая ленточка, облегая от колен и до лодыжки, на глазах печатая знакомым шрифтом и размером озвученный с десяток голосов текст:

“Мы сражаемся за Демократический Альянс”.

В неосязаемом пространстве, ниже сапог присутствующих рядов солдат, проступил окончательный рекламный текст: