Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга третья

– Это древний магический ритуал, горячая юная голова, – насмешливо успокоил его Керенай и собственными руками принялся разгребать землю.

– Это пережитки предков и полнейшее безрассудство, глубочайший упадок нравов! – возмущённо вопил дэ Сэдрихабу. – Керенай, встань немедленно и отнеси эту гадость туда, где ты её нашёл, я приказываю тебе! Есть другие способы провести этот ритуал, и ты в них ничего не смыслишь!

Наверное, демоны сцепились бы друг с другом, если бы Бирру не хватило ума занять обоих другими делами. С тех пор дэ Сэдрихабу делал вид, что Кереная для него не существует, а Керенай, в свою очередь, презрительно фыркал, если при нём кто-нибудь заговаривал о дэ Сэдрихабу. Ноули раздражало их соперничество, расшатывающее республику, он не мог понять, почему Марта согласилась принять Кереная обратно, ведь это он был тем самым духом, что чуть не убил её в особняке генеральши Лактюот. Когда он вздумал поговорить с ней об этом, она глухо буркнула:

– Ты ничего не понимаешь, Керенай действительно на нашей стороне.

– Демон, который помогает людям? – возмутился Ноули. – О чём ты говоришь?

– Он на нашей стороне, – упрямо повторила Марта, – и дэ Сэдрихабу, кстати, тоже. Ты ненавидишь духов, Ноули, потому что тебя воспитали в ненависти к ним! А они такие же, как и мы! Ты не имеешь права их презирать!

– Я их презираю? – Ноули даже задохнулся от злости и удивления. – По-моему, это твои драгоценные демоны смотрят на нас, как на груду отходов!

– Ты видишь в их глазах собственные мысли, – отрезала Марта и, притворившись, что ей срочно нужно смазать ружьё, удалилась.

И с тех самых пор он с нею не заговаривал. Оказавшись полновластными хозяевами дворца, пятеро революционеров, в чье число вошла и Бэарсэй, сестра Всадника Ночи, которую тот привёл однажды ненастной ночью с семи Холмов и не терпящим возражений тоном заявил, что она будет жить со всеми вместе; разъехались по разным этажам. Ноули втайне надеялся, Марта останется с ним в одной комнате, как его законная жена, или хотя бы предпочтёт апартаменты по соседству, но она выбрала шестой, самый верхний, этаж, где проживали в одном длинном коридоре Всадник и Бэарсэй. Бирр, заявив, что ему не нужна роскошь, обошёлся лишь одним кабинетом. С момента совершения революции тот превратился в место работы, отдыха и трапезы одновременно, чему Ноули, единственный, кто расположился с роскошью аристократа, не прекращал изумляться. Марта пыталась поселить во дворце и Кереная, но против этого выступили и он сам, и Всадник. С оскорблённым видом поджав губы, Принц заявил, что либо убьёт Кереная, либо умрёт сам от сернистого зловония, если Керенай тоже будет здесь жить. Сам Керенай наотрез отказывался разделять с людьми любимые ими блага цивилизации. Удивляя всех, кто не знал о его истинной природе, он жил в конюшнях, и, кажется, был этим вполне доволен. Правда, даже лошадям вскоре надоело противоестественное давление его сверхмощной ауры, поэтому Керенаю пришлось перебраться в Старые кварталы, где он никому не мешал и где его, в свою очередь, никто не мог побеспокоить. Иногда он почитал революционеров своим присутствием, с резким хлопком, безо всякого иного предупреждения, появляясь рядом и начиная указывать, как и что следует делать. Дэ Сэдрихабу, хоть он и ненавидел Кереная за тот его давнишний упрёк, обыкновенно соглашался с его словами, но не упускал случая обозвать людей, намекая на отсутствие у них ума. Ноули терпеть не мог отстранённо-скучающий вид Кереная, который словно говорил им, что он устал от людского несовершенства и глупости; не переносил насмешливую улыбочку дэ Сэдрихабу… однако…

Однако в одном он не был согласен с Бирром: демоны, хоть и пытались забрать в свои руки больше власти, при этом не наглели. То есть, они наглели вначале, а уже потом, словно достигнув какой-то одной точки, остановились и вдруг размякли. Дэ Сэдрихабу продержался дольше своего товарища: он указывал на неточности и нерасторопность всем, при этом часто срывался на своего слугу Эндре Эбхарда, одного из немногих имперских аристократов, кого революционеры не убили. Ноули часто слышал, поднимаясь к Марте, как за дверью дэ Сэдрихабу слышится ойканье несчастного графа и глухой стук подушек, какими в него швырялись и ведьма и её брат, если они бывали не в духе. При всём при этом, как ни странно, Эндре был полностью доволен жизнью и совершенно серьёзно утверждал, что он ни на кого не променяет своего господина и его «милейшую» сестру. Вначале, пока наглость демонов росла, Эндре доставалось больше, и он почти каждый день с грустными глазами нёс к прачкам свой парадный жилет, почему-то особенно болезненно реагировавший на магию Всадника. Но потом, когда точка кипения была достигнута и оставлена позади, граф всё чаще весело стал насвистывать и всё реже носить в прачечную жилет. Его полукровный господин нашёл себе другое поприще, где он выплёскивал без остатка свою бурную энергию. Дэ Сэдрихабу забавлялся тем, что носился по широкому двору перед дворцом самоуправления в какой-то дикой форме, никогда не бывавшей в употреблении в Империи, и с длинным ружьём на плече.

– Что это? – с ужасом спросил Ноули, увидев дэ Сэдрихабу в таком виде впервые.

Демон невозмутимо посмотрел на него широко раскрытыми тёмными глазами:

– Это форма.

– Форма?! – фыркнул Виллимони. – Кто сказал тебе подобную глупость?

– Я сам видел, – буркнул дэ Сэдрихабу и снял с плеча ружьё.

– Где?!

– По ту сторону Великих Врат, естественно, – откликнулся дэ Сэдрихабу с таким видом, словно он каждодневно совершал прогулку в другой мир в качестве утреннего моциона. – Ты, Виллимони, не знаешь, но там тоже воюют. Это форма французской армии.

– Что за… – брезгливо сморщился Ноули.

– Можно подумать, ты одеваешься лучше, презренный земной холоп, – не преминул выдать своё фирменное оскорбление дэ Сэдрихабу. – Между прочим, вы обязаны благодарить меня за то, что я подарил вам достижения иного мира тогда, когда мог бы взять за них плату.

– Помилуй Магия, для чего тебе деньги?

– Деньги всем нужны! – огрызнулся Всадник, дёрнув верхней губой. – Чем я, по-твоему, пресмыкающееся создание, должен платить своему слуге?

– Полагаю, что бесконечными издевательствами, которые он так мирно терпит, – сухо сказал Виллимони. – Если ты в действительности собираешься стать правителем, тебе стоило бы умерить свою спесь. Мало кому понравится жить у тебя в подчинении, уж поверь.

– Вами нельзя управлять иначе, – агрессивно заявил дэ Сэдрихабу, – все вы, люди, предатели и вольнодумцы, вам нельзя верить!

Этой своей позиции он держался особенно упорно и, видимо, потому не находил ни с кем общего языка. Вначале Виллимони, заметив в нём какой-то потенциал, пытался его переубедить, но вскоре сдался: дэ Сэдрихабу был на редкость упрямой сущностью. Хотя он постоянно вмешивался в чужие разговоры о делах, сам он при этом оставался каким-то загадочным, неясным и расплывчатым; и никто не мог предсказать, как он себя поведёт в следующую секунду. В последнее время Всадник стал срывать злость не на Эндре Эбхарде, не на сестре и не на членах Союза, а на мишенях, которыми он уставил весь двор и в которые отправлялся стрелять, как только у него портилось настроение. Он неизменно попадал в цель, что его расстраивало и злило, постоянные успехи ему надоедали, и он брался за что-нибудь другое. Вскоре, когда стрельба опротивела ему окончательно, он бросил своё ружьё, переоделся, наконец, из французской формы в мундир офицера войск внутреннего охранения Кеблоно и принялся бродить по городским улицам.

Те, кстати, немало изменились со времён имперского владычества.

Словно одержимый лихорадкой, Бирр возводил рухнувшие здания, ремонтировал устаревшие, переделывал пустующие особняки истреблённой знати под многоквартирные дома, расселял и благоустраивал голодающих отщепенцев, так радостно встретивших начало революции. Из тюрем были выпущены революционеры, а их место заняла надувшая губы имперская знать, которая вскоре накоротке познакомилась с эшафотом. Кузницы отлили новый вечевой колокол и повесили его на месте его предшественника, там, где имперцы водрузили флаг Авалории. Все враждебные типографии были наскоро переделаны на новый лад. Отверженные, прежде ночевавшие под открытым небом и носившие драные лохмотья, теперь ничем не выделялись из основной людской массы. Бирр и Городской совет, в число членов которого входили Ноули с Мартой, в ускоренном темпе работали над изменением свода законодательств, изданием новых эдиктов и накоплением денег для новой войны, которая не преминула бы разразиться.

Но пока всё было спокойно, и Ноули даже начал чувствовать, как в определённые моменты тревога его покидает. Он мог заметить что-то иное, кроме гнетущего его предчувствия великой битвы. И в эти краткие, но прелестные минуты и Марта тоже оттаивала, и они могли поговорить по душам.

Это был один из погожих дней начала осени, когда ещё неизвестно, стукнут завтра холода или тёплое блаженство продлится ещё мгновение. Жёлтые листья начали осыпаться с деревьев, но ветер был по-прежнему ласковым, словно нежно касающимся щеки и навевающим в уши рассказы о неких великих подвигах прошлого или лучших моментах из жизни…

Солнце лениво обливало своими лучами пустынную площадку на заднем дворе дворца самоуправления, и своевольные тени то прятались, то показывались вновь, то терялись среди шумящей листвы деревьев и ровно подстриженных кустарников. Там, в паре сотен метров за углом, не смолкали людские голоса: это многочисленные просители, слуги и аппарат правления республикой метались в своих делах и заботах. Вскоре должен был пробить час сиесты, и округа погрузилась бы в тишину. До этого времени Бирр старался успеть заняться как можно большим числом разных важных вещей, потому-то всё вокруг и растворялось в громкоголосой суете. Но здесь, на заднем дворе, изредка показывались только садовники. Большие сводчатые окна, выходившие на двор, изрядно нервировали Ноули: зная, что в этих комнатах расположились Всадник и Бэарсэй, он догадывался, чем они могут себя развлекать в такие мгновения. К тому же, у него было слишком много проблем, разрешение которых невозможно было отложить. Вознамерившись лишить себя отдыха, он отошёл от сруба колодца, у которого стоял, словно завороженный, пару мгновений назад, и решительно зашагал к главному двору.

– Постой, – окликнул его сзади голос Марты.

Она по-прежнему сидела у колодца, с любопытством заглядывая в его тёмные глубины, даже не оборачиваясь. Однако в это мгновение она вдруг дёрнулась и внимательно на него посмотрела.

– Послушай, не уходи, – сказала она упрямо, – мы с тобой поссорились недавно, и мне уже надоело, что ты предпочитаешь меня не замечать.

– Неужели ты так думаешь? – невозмутимо посмотрел на неё Ноули.

– А что, это не так? – глаза Марты загорелись. – Мы работаем в одной и той же сфере, а ты ходишь, задрав нос, и ни словом со мной не обмениваешься! В конце концов, это непродуктивно!

– Пожалуй, ты была так занята, что мне не хотелось тебя тревожить, – ровно возразил Виллимони. – Если бы возникла необходимость, я, конечно…

– Необходимость?! – рассвирепела Марта, мгновенно заставив его пожалеть о неосторожно вырвавшихся словах. – Ты всегда так говоришь! – возмущённо взмахнув руками, вскрикнула она. – Обуза, долг, необходимость и так далее, но никогда не Марта! – в её глазах задрожали злые слёзы. – Почему-то я тебя так не называла ни разу!

– Ты не так поняла…

– Зачем мне ещё что-то пытаться понимать? – обозлилась Марта и демонстративно от него отвернулась. – Я уже хорошо знаю, кто я такая: обуза, девушка, на которой ты женился ради прикрытия и даже не удосужился ни разу… да что ты можешь понять, ты же непрошибаемый, от тебя ничего никогда не добьёшься, – шмыгнув носом, она устало вздохнула и положила голову на сруб колодца. – Хватит уже притворяться, – буркнула она, – можешь идти, Ноули, ты свободен. Я не собираюсь портить жизнь ещё и тебе из-за того, что я просто…

Хотя Марта ненавидела показывать слабость, и он прекрасно об этом знал, сейчас она выглядела трогательно беззащитной. Прикрыв глаза на ярком солнце, она изредка чуть заметно вздрагивала, и по ресницам у неё катились крупные сверкающие слезинки. Налетевший порыв ветра взъерошил ей волосы, она сердито откинула их с лица и снова ткнулась носом в разогретый камень, как будто он единственный мог её понять и утешить.

Что-то дрогнуло в душе Ноули, и желание как можно скорее оказаться дальше от Марты и её неизменной вспыльчивости в нём стремительно умерло. Ведь столько времени он лгал себе, с апломбом утверждая, что эти скандалы – единственное, что может его оттолкнуть. Нет, на самом деле любые их чувства, будь то злость или радость, лишь больше их сближали.

Марта устало посмотрела на нависшую над нею тёмную тень.

– Я снова сорвалась, – заключила она со вздохом. – Прости, Ноули, но я сказала всё, что думаю. Ты говорил, ты никогда не уйдёшь, но посмотри вот на это… а потом по сторонам.

– Зачем мне смотреть по сторонам, если у меня нет никого дороже тебя? – с искренним изумлением спросил Виллимони. – Я тоже говорю то, что думаю, Марта. И если я клянусь, что не покину тебя, так оно и будет.

– Может… мне не стоило бы верить, но… это было бы глупо, – тихо сказала Марта и доверчиво закрыла глаза.

* * *

Бирр негодующе рассматривал Марту и Ноули, сидевших у него в кабинете и со счастливыми улыбками рассказывающих о плачевном положении дел в республике. Он знал, почему эти двое так довольны: теперь им ничто не мешает наслаждаться обществом друг друга, они искренне влюблены и не собираются жертвовать своими чувствами во благо Кеблоно. Устало вздохнув, Бирр отмерил шагами некоторое расстояние от массивного стола и остановился. Ему следовало бы назначить на должности Марты и Ноули кого-нибудь, у кого хватает трезвости в мыслях, но он не мог придумать кандидатуру лучше. Члены Союза ничуть его не привлекали; он понимал, что они приспособлены к этой работе ещё хуже, чем оба Виллимони. Поэтому ему оставалось только выжидать, надеясь, что скоро этот туман рассеется.

– Что ж, – вздохнул он, – думаю, вы пока свободны.

– Совсем? – удивлённо спросила Марта, которая иногда пробуждалась от состояния блаженной спячки наяву, захватившей её.

Бирр утвердительно качнул головой.

– Вы всё равно не принесёте сейчас большой пользы, так что идите.