Теория относительности с точки зрения путешественника во времени

– Из-за тебя меня сейчас вывернет обедом, – рассмеялся Финн. Габи всегда умела его рассмешить. – Боюсь, ничего из этого не подойдёт. Но попытка была неплохой.

– Раз уж она так занята со своим бойфрендом… – Габи пропела это слово таким насмешливым тоном, что Финн невольно поёжился, – поехали со мной?

Она схватила его за руку, её глаза радостно заблестели.

– Сегодня там соберётся весь наш класс, и мама мне разрешила!

Финн выдернул руку.

– Я… ну… вроде подумал, что мы могли бы посидеть дома…

– Брось, ты только посмотри, какой денёк! Завтра уже будет осень, а послезавтра и вовсе зима! Давай? Пожалуйста! Хотя бы ненадолго.

– Там, наверное, полно туристов.

– А вот и нет! В любом случае нас будет больше! И не вздумай отказываться!

Неужели она могла не знать? Конечно, он никогда не рассказывал ей подробности. Он произнёс одно- единственное слово. «Утонула». Но ведь весь Дорсет знал о случившемся в его семье! Финн ненавидел сплетни, но нельзя не признать, что они всегда служили ему защитой. Слухи извиняли его странности, замкнутость, отчуждённость. Люди никогда не ждали от него слишком многого.

До сих пор Финн был уверен, что кто-нибудь давным-давно просветил Габи. Правда, Рэнды – приезжие, не уроженцы Дорсета, но мама Габи точно должна быть в курсе! Смерть Фейт стала местной страшилкой. Дети болтали о маленькой утопленнице, которая живёт на дне мраморного карьера и может утянуть к себе зазевавшегося пловца, чтобы вечно играть с ним. Но теперь мальчик с болезненной ясностью понял, что Габи – та самая Габи, которая во всём, что касалось повседневной жизни, всегда сопоставляла факты гораздо быстрее, чем он, – ещё не сложила два и два в этом простом уравнении.

Пожалуй, ему следовало сказать: «Я не пойду с тобой. И я не смогу плавать в той воде». Но он произнёс:

– Ребята меня терпеть не могут.

– А вот и нет! И ты ведь будешь со мной. Всё будет отлично, обещаю.

Габи привыкла к тому, что он избегает людей. Социализация была её сильной стороной, а не его.

Девочка побрела по дороге, болтая о погоде, но Финн почти не слушал её. Он горячо убеждал себя в том, что ему вовсе не обязательно лезть в воду. Можно просто посидеть на камнях и почитать. И Габи останется довольна. Если он по-настоящему углубится в статью или книгу, то сумеет не думать о том, где находится, а потом пора будет возвращаться. Вероятно, это будет его первый шаг к тому, чтобы стать таким, как все…

– Внимание-внимание! Земля вызывает Финна!

– Извини, я отвлёкся.

– Ясно! – рассмеялась Габи. – Как всегда, за миллион миль отсюда. Я сказала, что сегодня там будут все из театрального лагеря.

– Я не хочу с ними разговаривать.

Габи не понимала этого, потому что для неё общение было естественным, как дыхание. Она могла мгновенно подружиться с кем угодно.

А Финн прожил без друзей почти тринадцать лет, и лишь некоторое время назад у него появилась она.

– Ты помнишь тот день, когда впервые увидел меня в школе? – вдруг спросила Габи.

– Ага…

Ещё бы он не помнил! Первый день занятий в третьем классе… Габи оказалась новенькой из Нью-Йорка. Он представился и тут же услышал: «Финн Ферт? Ого! Твои родители любят аллитерацию, верно?» На что он смог промямлить только жалкое: «Мм?..» Она спросила, есть ли у него братья и сёстры, и он немедленно заявил: «Да». Он никогда не говорил о Фейт в прошедшем времени. Он – брат-близнец. Без этого он не был Финном. Когда он, в свою очередь, спросил её, Габи ответила: «Один старший брат».

Но позже Финн узнал, что Ксавьер тоже умер. Он был морским пехотинцем и погиб в открытом море. Миссис Рэнд всегда носила золотую цепочку с его именем. Отец Габи не смог справиться с горем. Он ушёл из семьи вскоре после смерти сына.

Финн сразу почувствовал симпатию к Габи, несмотря на то что порой ему нужен был словарь, чтобы понять её. Когда она хохотала, он расплывался в улыбке. Он помнил, как ему нравилось, что она неправильно произносит «карыша» вместо «крыша». Он смеялся над ней, а она сердилась. Она была с равнины, чужая в Дорсете, и это роднило её с Финном, хотя он прожил здесь всю свою жизнь. Он был живым напоминанием о местной трагедии. Мальчиком, за спиной которого шептались.

– Ты знаешь, почему мы с тобой подружились? – поинтересовалась Габи.

– Потому что я осмелился подойти и заговорить с тобой? – предположил Финн, решив, что своим вопросом Габи хочет напомнить ему о важности социализации.

– Да, но настоящая причина проявилась только через несколько дней. Мне приснился кошмар о том, что ты попал в беду. Ну… один из тех снов, которые кажутся настолько реальными, что ты помнишь их во всех подробностях даже после пробуждения. Там был ты, но в то же время как будто не ты. Понимаешь, о чём я?

Финн кивнул.

– Короче, в том кошмаре ты не мог вернуться домой и не мог видеть. А я послала тебе огромный шар солнечного света, и всё стало хорошо.

– Свет был, разумеется, волшебный?

– Не насмехайся надо мной! Мы же тогда учились в третьем классе!

– По-моему, хлипковатое основание для начала большой дружбы, – произнёс он и шутливо пихнул её локтем.

– И не надо включать Мистера Скепсиса! – фыркнула Габи. – Именно поэтому я и не говорю тебе всего.

– Прости. Это круто. Но на будущее ты должна иметь в виду, что если запустить в меня шар солнечного света, то я наверняка дам дёру в противоположную сторону.

– Ладно. Но сегодня я веду тебя к солнцу, а не прочь от него! Так что вперёд!

Чем ближе они подходили к небольшой парковке, посыпанной гравийным щебнем, тем сильнее колотилось сердце Финна. Теперь, когда всё стало более чем реальным, он осознал, насколько глупым оказался его план спрятаться за книгой. При виде огромных глыб мрамора, которые выступали из зеленоватой воды, как гигантские покосившиеся надгробия, у него свело живот. Он давно не бывал здесь, хотя часто видел это место во сне. Выступающие слои белого камня и отвесные склоны над глубокой водой придавали карьеру сходство с криво разинутым ртом, скалившим гнилые зубы. Карьер имел форму почти идеального узкого прямоугольника шириной примерно с бассейн олимпийского размера, но гораздо более длинный – и намного более глубокий. И это было вовсе не естественное озеро или другой природный резервуар, а рана, с жутковатой аккуратностью нанесённая у подножия горы. Уродливое дело человеческих рук, притворяющееся природным водоёмом.

Но Габи смотрела во все глаза и сияла так, словно попала в одну из обожаемых ею фантастических книжек. Финн припарковал велосипед у забора и поплёлся следом за ней.

Он надеялся оставаться незаметным и махнул рукой на груду мраморных глыб, которые валялись далеко от воды, зато находились близко к парковке. Габи искоса взглянула на него, но с улыбкой согласилась. Она вытащила из сумки дурацкий модный журнал (раньше она такое даже не читала), а потом расстелила полотенце. Финн, скрестив ноги, уселся на каменный обломок, а Габи растянулась на животе.

– Как же здорово, что у нас есть карьер!

Она перевернулась и положила руки за голову, подставив лицо солнцу, её локти покоились на полотенце. Финн огляделся по сторонам, скользнул взглядом направо и налево, проверяя, не пялится ли кто-нибудь на него. Не осуждает ли за то, что он сюда пришёл.

– В Нью-Йорке такое просто невозможно! До сих пор поражаюсь, почему взрослые не закрыли его для других, не оградили забором.

Финн тоже часто думал об этом.

– Он – наш собственный Стоунхендж… только лучше!

Пожалуй, Финн мог себе представить, каким волшебным местом ей кажется карьер, с выступающими из воды гигантскими мраморными плитами, в окружении деревьев, растущих словно из голого камня.

– А я иногда воображаю, что здесь – наш уголок Земноморья.

Габи вздохнула, как делала всегда, когда хотела поговорить о фантастических книгах. «По крайней мере, она не перестала их читать», – подумал Финн. Ему позарез было нужно, чтобы она оставалась той Габи, которую он знал. Его Габи, которая обожала лес, искала фейри и гномов в роще за бабушкиным домом. Что и говорить, жизнь была намного проще, когда они учились в третьем классе.

– Но ты в этом не разбираешься, – и она с напускным возмущением наставила на него палец, – потому что не любишь фантастику! Ничего, когда-нибудь тебе придётся проглотить всю Ле Гуин!